Как Ломoносов попал в Красную Коммуну

Автор: Миша Розовский Подул вечерний злой ноябрьский ветер. Небольшая группка старух начала поплотнее закутываться в платки и старые, советского ещё пошива пальто. Во дворе-колодце в этот час было безлюдно — для работающих ещё рано, а для не работающих холодно и неуютно.

-- Слушай, товарищ Ангелина, — заискивающе обратилась одна маленькая старушонка к здоровенной тётке с суровым лицом, — а может не надо новенькую-то? А? А поди ты она разболтает?

Ангелина, лидер и наставник, надменно покосилась на спрашивающую.

-- А ты, товарищ Фёдоровна, ширее думай, — постучала она себя толстым пальцем по низкому лбу, — у нас ячейка маленькая, нам развиваться нужно. К тому же мы её не с улицы берём. Её вон, товарищ Гришина, рекомендовала… И поручилась. Правда, Гришина? — многозначительно сдвинула брови Ангелина.

Интеллегентнейшего вида пожилая женщина в очках мелко закивала головой в старой вязанной шапочке.

-- Не беспокойтесь, — она просительно улыбнулась, — я Тонечку ещё по нашему НИИ помню. Она как овдовела, так сразу к нам и перевелась. Из Строймаша, штамповщица, так...
-- Ладно, не трещи, — повелительно подняла руку Ангелина, — посмотрим на твою Тоньку. Лишнего не натрепала?
-- Да как можно?! — воскликнула Гришина, прижимая руки в варежках к груди.

В это время со стороны арки показалась согбенная фигурка в платке, тянувшая за собой скрипучую сумку на колёсиках. Поклажа, судя по тому как согнулась фигурка, была тяжела. Пятнадцать пар глаз уставились на бредущую. Наконец старуха дотащилась до ожидающих. Поставила сумку и подняла морщинистое потное лицо.

-- Здравствуйте. Я Антонина. Меня вон, — короткий кивок в сторону Гришиной, — Любовь Сергеевна позвала...
-- Да-а-а-а, это мы знаем, — подозрительно протянула главная, — ну показывай ТЕЛО… кого привезла.

Ничтоже сумняшеся Антонина бросилась развязывать сумочные тесёмки. Попеременно оглядываясь, не наблюдает ли кто за ними, старухи сгрудились вокруг. В сумке стоял бюст Ломоносова. Крупный. В треть человеческого роста.

Ангелина нахмурилась.
-- Это чо за баба? — сурово спросила она сробевшую старушку.
-- Это Ломоносов, — прошелестела та в ответ, — Михаил Васильевич. Русский учёный...
-- А чего это он в бигудях?
-- Так это он в парике, наверно, — встряла умная Гришина, а полу-глухая Елена Пантелеевна в валенках добавила, — точно-точно я такой в парке видела…

-- У нас между прочим красное подполье, а не краеведчиский кружок. Тебе Гришина не объяснила?
-- Так как же, — всплеснула варежками Тоня, — конечно всё рассказала. Так и я тоже политически грамотная… Но бюста Ленина не нашлось.

Главная старуха задумалась.
-- Ну, что товарищи? Как думаете? — обратилась она к замёрзшим бабкотоварищам, — примем Антонину в наш коллектив? У неё, конечно, ТЕЛО несколько не нашей направленности, но всё таки русский учёный. Правда жил при царизме, но он же наш, русский...

Примем, примем, нестройно откликнулось сборище, которому уже надоело стоять на холоде и хотелось в тепло.

-- Ладно, — смилостивилась Ангелина, — мы принимаем тебя в Новую Красную Коммуну, — и увидя как радостно загорелось лицо новенькой, многозначитально добавила, — принимаем с испытательным сроком… Учти.

Старухи неровным строем гражданских пенсионерок двинулись в подъезд. Последними тащились новенькая Тоня и Ломоносов в сумке на колёсиках.

Тяжело ступая, отряд Новой Красной Коммуны взобрался на второй этаж, где Ангелина, достав из кармана ключ устрашающих размеров, отперла дверь. Оставшись на площадке, она тщательно проследила, что бы все коммунарки зашли в квартиру, и что бы за ними не проскользнул никто чужой. Потом, в последниой раз обведя всё глазами и удовлетворившись, Ангелина зашла последней и плотно прикрыла за собой дверь. В скважине два раза повернулся ключ.

Старухи начали разоблачаться. Повесили пальто и плащи на вбитые в стену гвоздики, стянули вaлeнки и ботинки, с наслаждением расправили в тепле старые свои конечности. Все были одеты аккуратно, но уж очень бедно. Просто нищенски.

Затем старухи чинно потянулись в большую команту с плотно зашторенными окнами, но освещённую ярким светом лампы под зелёным абажуром. Заходили уважительно и боязнено, как наверно заходят в церковь те, кто верует.

Мебели в зале не было. Лицом к входу и около окна, прямо на полу, стоял большой поясной бюст Ленина. На него смотрели ещё четырнадцать бюстов. Они были расставлены как слушатели: спиной к дверям — лицом к докладчику. В основном скульптуры изображали Ленина, но был один небольшой Хрущёв, два Сталина и Гагарин.

Странно, а при чём тут Гагарин? — подумала Тоня, но, с другой стороным если её приняли с Ломоносовым, то почему же кто то не мог принести и космонавта. Советский космонавт, как никак. Это показалось ей логичным.

-- Товарищи! — громко сказала Ангелина, занимая место главенствующей, позади Ленина-докладчика, — проходите, распологайтесь. Сегодня у нас знаменательный день. В нашу красную ячейку пришёл новый человек. Рабочий человек. Наш человек. Похлопаем, товарищи!

Раздались апплодисменты. Все старухи доброжелательно косились на зардевшуюся Тоню.

-- Это… мне очень почётно, — забубнила застеснявшаяся новенькая, машинально гладя рукой голову стоявшего рядом бюста Ломоносова, — я… я… всегда хотела быть с вами, — она окончательно смешалась, — в общем оправдаю и не подведу!
-- А вот это уже по-нашенски, — одобрила рядом стоящая старуха в роговых очках, — по рабоче-крестьянски!

Бабки зашумели, задвигались, послышался говор.

-- Попрошу тишины, — подняла руку Ангелина, — враг не дремлет. Давайте, товарищи, приступим...

Каждая встала за одним из бюстов.

-- Начинай! — гулко, как из таза скомандовала Ангелина.

Тут старухи показали завидную слаженность. Было заметно, что посследовавший ритуал им хорошо знаком и приятен. Старухи быстренько поснимали колготки и трусы. Потом каждая, переступая ногами, делала по шажку вперёд и оказывалась прямо над макушкой стоящего под ней бюста.
Новенькая Антонина всё повторила и встала над принесённым ею Ломоносовым. Прохладный верх русского учёного приятно холодил низ бывшей штамповщицы.

Через минуту-две товарищи затихли, ожидая следующей команды.

Ангелина властно обвела глазами свою паству.
-- Садитесь, товарищи! — наконец разрешила она. И старухи начали осторожненько, а некоторые и с размаху, сразу, опускаться на макушки лениных, сталиных и Гагарина. Послышался общий глубокий вздох. Ангелина, убедившись, что все пристроены, медленно-медленно села на своего Ленина. Её Ильич был самый лобастый и крупный.

Какое-то время было тихо. Старухи елозили на макушках вождей и постанывали. Новенькая чувстовала своим беззащитным пахом голову Ломоносова и пыталась усесться так, дабы русский учёный как можно глубже проник внутрь. Ей было небесно хорошо и она очень старалась. Ломоносов тоже старался протиснуться подальше в.

Минут через пять Ангелина, не слезая с Ленина, протянула руку и цапнула с полочки старую газету «Правда». Водрузив на нос очки, тётка кашлянула. Старухи, все как одна, воззрились на Ангелину.

-- Итак, товарищи, — строго оглядела всех главная, — займёмся политической информацией.

Газета была старая, пожелтевшая и еле держалась на сгибах. Тоня подумала, что наверно они используют одну и ту же газету. И то верно, на дворе двадцать первый век, откуда им брать старую «Правду»...

-- Слушаем, товарищи, не отвлекаемся! — заголосила вдруг старуха, сидящая на Гагарине.

Ангелина начала читать.

«Неуклонное упрочение позиций мирового социализма, мощный подъем рабочего и национально-освободительного движения, огромный размах международного коммунистического движения — вот что определяет лицо и характер современной эпохи, начало которой положил Великий Октябрь. И мы говорим сегодня: то, что свершил за свою светлую жизнь Владимир Ильич Ленив, то, что свершают миллионы последователей его дела, — это, товарищи, не на сто лет, это на века и тысячелетия...»

Тёткозавры застонали и стали более агрессивно елозить по макушкам скульптур. Вперёд и назад. Вверх и вниз. И опять вперёд-назад-вверх-вниз-вверх-вниз-вверх-вниз-вверх-вниз…

«И мы говорим сегодня: то, что свершил за свою светлую жизнь Владимир Ильич Ленив, то, что свершают миллионы последователей его дела, — это, товарищи, не на сто лет, это на века и тысячелетия»

Движения старух становились сильнее и сильнее. То тут, то там слышались стоны и вскрики радости. Что-то пролилось… Новенькая Тоня, бывшая штамповщица Строймаша, была счастлива. Полным настоящим счастьем. Вокруг в экстазе корчились её новые друзья, партийные товарищи можно сказать. Под ней — великий русский учёный. В душЕ — Ленин. Ей было очень, очень хорошо.

«Делегаты съезда по-деловому обсуждают важнейшие проблемы творчества и общественной деятельности Союза писателей СССР. Их выступления проникнуты заботой о развитии многонациональной литературы Страны Советов — активного участника в созидательном труде нашего народа.»

-- Ой не могу, бабоньки, ой не могу, родимыя, — вдруг заголосила одна старуха басом.
-- Терпи, товарищ Елисеева, терпи, — прикрикнула Ангелина со своего места, а остальные зацыкали на провинившуюся. Та затихарилась.
-- Товарищ, Ангелина, про урожайность давай, про урожайность, — крикнула фальцетом одна аккуратная старая дама, по виду библиотекарь.

Ангелина пробежала глазами текст...

-- А… вот...«Повысить урожайность на шесть-семь центнеров с гектарами увеличить производство зерна на полтора миллиона тонн — такой рубеж наметили на девятую пятилетку земледельцы области. В Очаковском, Жовтневом, Березанском и ряде других южных районов уже началась косовица. В механизированном отряде Н. Мирошниченко из совхоза имени Тельмана четко спланирован весь комплекс уборочных работ. Здесь рассчитывают собрать с гектара не менее чем по 35 центнеров пшеницы...».

Новенькая Тоня вдруг почувствовала такой прилив сил и энергии, что даже холодному Ломоносову под ней стало ух как жарко. Рот у Антонины сам собой раскрылся и вставная челюсть чуть вылетела на пол.

-- Ой матерь божья, пресвятая богородица и святые угодники, — на одной ноте выдала трель Антонина, внутри у неё взорвался оранжевый шар и она потеряла сознание.

Когда она очнулась вокруг неё столпились улыбающиеся старухи. Ангелина держала в руках стакан.
-- Ну, пришла в себя? — сурово, но по-доброму спросила она у Тони. Та стеснительно кивнула и глянула на влажного Ломоносова. Тот скромно смотрел в сторону.
-- Да ты не стесняйся, не стесняйся, — хохотнула Гришина, — когда товарищ Ангелина об урожаях читает тяжело себя проконтролировать… Я сперва тоже была… эээ… не тренирована.

После этого старухи стали расходиться.

-- Ты, Антонина, держи рот на замке, а то много у нас завистников, — напутствовала новенькую Ангелина, — ну а ежели правильного, нашего человечка встретишь, то пусть приходит. Нам новые кадры нужны. Только запомни, — Ангелина пристальнмо уставилась новенькой в глаза, — мы не потерпим никого, кто принесёт вредный для нас слепок. Только правильные бюсты великих людей...
-- Ой, а у меня у сестры в школе ещё Свердлов есть? Снести? — наивно спросила Тоня и осеклась под ставшим вдруг колючим взглядом.
-- А не поторопились ли мы принять тебя в наши ряды? — вдруг протянула Ангелина.
-- Нет, нет, не гоните, — похолдев от мысли, что её могут прогнать заплакала Тоня, — я же новенькая, порядков не знаю....
-- Ладно, на первый раз прощаю, — скупо усмехнулась товарищ Ангелина, — но на будущее запомни — никогда и никаиких бюстов евреев! Никогда! НИ-КОГ-ДА! Я понятно объяняю?
-- Так точно, — совсем неожиданно для себя отрапортавала Тоня, но спрашивать почему, разумеется, не стала.

И позволила себе спросить лишь только когда брела под руку с Гришиной домой. Им было по пути.
-- Слушай, Любовь Сергеевна, а что это она так против евреев? Не любит их племя что ли?
-- Да нет, что ты, — засмеялась в ответ Гришина, — просто у евреев носы вниз загнуты. На них насаживаться неинтересно...


(c)