Третья Истина Конфуция

Автор: Миша Розовский Первый раз я увидел Конфуция лет в пять. Вернее я увидел лицо с глазами-щёлочками, которое шевелило губами и улыбалось мне, но я ничего не расслышал. Через секунду лицо померкло и его сменил облик моей бабушки, держащей меня на руках и причитающей.

Я играл с куском верёвочки и случайно накинул себе на шею петлю. Бабушка, сидевшая тут же на диване, успешно вернула меня к жизни и в последующие восемь лет мы с Конфуцием не виделись.

Наша очередная встреча произошла после урока истории в седьмом классе. Училка, дай бог памяти, как её звали, красочно описывала конец декабристов, впрочем я не исключаю возможности, что это были народовольцы, кому суровый царский режим выписал смерть через повешение.

Находясь под впечатлением, я, как прирождённый естествоиспытатель, решил сам если и не пройти всю дорогу «героев», то хотя бы попытаться прочувствовать момент казни.

Дома, не найдя подходящей верёвки — не висеть же на шпагате, я воспользовался папиным галстуком, соорудив на одном конце петлю, а другой привязав к ручке шкафа. По моей идее, мне достаточно было лишь выпрямить ноги, чтобы ослабить давление на шею.

Торжественно представив себе море сочувствующих, а их, судя по рассказам исторички, было именно столько, я подогнул ноги и… снова увидел лицо китайца. Правда теперь я уже и сам стоял на пыльной, уходящей в туманную даль, дороге и мог различить всю небольшую фигуру философа.

Он сидел на низкой скамеечке и покуривал тонкую трубочку с длинным чубуком. По сторонам узкогубого рта висели седые усы, а глаза, даром что узкие, излучали мириады весёлых лучиков.

-- Привет, юноша, — сказал старик, не открывая рта — одними губами, — меня зовут Кон Фу Ци.

-- Э… э… здравствуйте, — я ещё не знал, что случай свёл меня с одним из самых сильных умов человечества и принял его за казаха или киргиза: иначе откуда бы я мог понимать его слова,- вы кто? А где я?

-- Как где? — усмехнулся странный старикан, выпуская клуб необычно пахнущего дыма, — ты на Единственной Дороге Истины. Разве ты забыл, что я должен открыть тебе истину?

-- Вы… мне? — тупо переспросил я.

-- Да, садись, — Конфуций махнул высохшей ручкой, напоминавшей воронью лапку, и подвинулся, освобождая рядом с собой неширокое пространство на скамеечке. Я повиновался.

-- Слушай первую истину, — китаец наставительно поднял указательный палец. Абсолютно не удивляясь происходящему, я приготовился слушать.

-- Далеко-далеко отсюда было когда-то Великое Королевство. Правил им охочий до наук император Цзинь Ю. Всюду рассылал он путешественников, чтобы те привозили ему сведения о землях, где тот ещё не бывал.

Был у него и очень богатый сад во дворце, где император держал диковинных животных, привезённых ему охотниками или заморскими купцами.

Любознательный Цзинь Ю очень любил гулять по аккуратным, посыпанным чистым белым песочком, дорожкам своего сада; он подолгу останавливался около клеток, клеточек, клетушек и прочих загонов.

Ещё Цзинь Ю очень любил наложниц, что помоложе, и содержал их в немеренных количествах.

Как-то раз, гуляя по своему любимому саду в обществе красавицы Мэй Вонг, император обратил свой царственный взор на небо и подумал, что с годами он уже узнал все тайны земли, но так ничего и не знает о небе, кроме того, что там живёт Солнце и Луна, но куда уходит одно и откуда появляется второе, Цзинь Ю не было ведомо.

С того дня император не знал покоя. День и ночь он думал о тайне неба и о том таинстве, что находится за небесной гладью.

Однажды, Цзинь Ю призвал к себе самых храбрых приближённых и задал им задачу — как добраться до неба и посмотреть, что же там находится. Долго заседали учёные (и не очень) мужи, но в конце концов и они приняли решение.

Со всех концов Великого Королевства стали свозить ко дворцу крепкие и тонкие бамбуковые шесты, из которых специальные мастера строили Лестницу-до-неба.

Через какое-то время лестница-до-неба была готова. Многие смельчаки, желая услужить императору, вызвались забраться на эту лестницу, но Цзинь Ю решил сделать это сам.

Он снял свою императорскую обувь — ступни должны чувствовать бамбуковые ступени, освободился от своей императорской одежды — прохладный ветер будет обдувать натруженное в дальнем пути наверх тело, и взял с собой лишь один кожаный мешок с водой.

Так начал восхождение великий Цзинь Ю. Мы не знаем, долго или нет карабкался по лестнице-до-неба император, но в какой-то момент он действительно достиг того, куда лез. Неба.

Вблизи небо оказалось гладким, голубым и приятно шелковистым на ощупь. Цзинь Ю померещилось, что оно, небо, сделано из очень дорогой бумаги. А бумагу император уважал. Он сделал маленькое отверстие в небосводе и вылез наружу.

Когда Цзинь Ю поднялся на ноги, то понял, что стоит он на скользкой и белой поверхности и, насколько ему хватало глаз, во все стороны лежала эта таинственная белая влажная равнина.

Тогда Цзинь Ю отхлебнул из своего кожаного мешка, положил его, чтобы не заблудиться, около дырки откуда он вылез, и смело направился куда глаза глядят.

В это время красавица Мэй Вонг почувствовала зуд в её неземной красоты глазике. Она подошла к зеркалу в золотой, тонкой резьбы, раме, оттянула пальчиками веко и увидела как по её синеватому белку, от зрачка, передвигается крошечная точечка.

Подумав о залетевшей случайно в глаз букашке, красавица Вонг коснулась движущейся точки кончиком наслюнявленного пальчика и, достав раздражающую глазик соринку, аккуратно смыла её, опустив немыслимой красоты руку в воду, с плавающими в ней лепестками чайной розы.

Зуд оставил Мэй Вонг и она, радуясь побежала в сад, надеясь встретить там императора, но его нигде не было видно. Стояла устремлённая в высь бамбуковая лестница-до-неба, но император так по ней никогда и не спустился обратно...

Конфуций умолк. Трубочка продолжала пыхать душистым дымом.

-- Юноша, вот тебе истина номер один, — слегка приоткрылись губы старика, — надеюсь ты понял её смысл ?
-- М… м… — замялся я, — никогда не лезь на небо… никому не объять необъятное? — вспомнился Козьма Прутков.

-- Дурак, — философ вскочил на ноги и мне показалось, что он готов огреть меня посохом, — ты так ничего и не понял, значит, я в тебе ошибся...

Конфуций, поднимая облачки пыли, двинулся прочь.

-- Учитель, — закричал я ему в след; даже не знаю, почему я назвал его учителем — представители этого племени мне всегда были неприятны, — постойте, учитель, так в чём же первая истина...

На секунду философ остановился. Потом обернулся.

-- Весь подлунный мир настолько огромен, что никому не добраться до его понимания и настолько мал, что без труда помещается в глазу красавицы, — проговорил наставительно Конфуций.

-- И что? — мне казалось, что я упустил нечто важное, — что из этого следует?

И он открыл было рот, дабы произнести откровение, но тут, из другого мира пришёл страшный БАБАХ — это отломилась ручка шкафа, на которой я имел честь повеситься.

Дорога, Конфуций, таинственные истины — всё осталось непонятно где, а здесь, в восемьдесят третьем году двадцатого века я стоял на коленях около оторванной дверцы шкафа и натужно кашлял, пытаясь вогнать в свои соскучившиеся по кислороду лёгкие побольше воздуха.

С тех пор я увлёкся древнекитайской философией, но снова встретиться с Конфуцием мне удалось лишь много лет спустя — в возрасте двадцати восьми лет.

Марианна Ф., потом я иногда звал её Греческой Смаковницей — как киногероиню, появилась в моей жизни абсолютно неожиданно. Этот цунами ворвался в спокойное море моей реальности и перевернул всё с ног на голову. Нельзя сказать, что мы были похожи или интересовались одним и тем же, но секс одинаково остро воспламенял нас жарким огнём страсти, выталкивая на вершины совсем запредельные и неизведанные.

Марианна совсем не походила ни на роковую красотку, ни на ту-которую-ждёшь-всю-жизнь; так тридцатилетняя тётка с неплохой фигурой, не более того. Но в определённых точках соприкосновения мы подходили друг к другу как хитрый ключик к замысловатому замочку.

Моя временная подруга, а то, что это временно, даже не обсуждалось, как аксиома о никогда не пересекающихся параллельных прямых, не обладала излишней скромностью и мы быстро перепробовали все возможные, возможные с трудом или вовсе невозможные позы и игрища.

Однажды Греческая Смаковница появилась с таким загадочным выражением лица, что я понял — мы на пороге чего-то новенького, совсем неизведанного. И я был прав.

Подруга достала шёлковый шарфик и заговорщицки посмотрела на меня.

-- Ты когда нибудь слышал об аноксии? — спросила Марианна, снимая с себя туфли и колготки, — аутоэротическая асфиксия — возбуждение при сдавливании кровеносных сосудов на шее, — как зазубренный материал выдала женщина, рассматривая себя в зеркале. — Специалисты уверены, что асфиксия — это лучший способ испытать яркий оргазм. Попробуем? — и Марианна так грациозно выскочила из всей остальной одежды, что я тут же со всем согласился.

Греческая Смаковница накинула мне на шею пахнущий духами легкомысленный шарфик и, точно объездчица мустангов, вскочила на меня и понеслась в дикие пампасы оргазма под воинственные душераздирающие крики. За пару секунд до прибытия в точку назначения она взялась двумя руками за края шарфа и с силой потянула их в стороны....

… я оказался на той же дороге, где пятнадцать лет назад оставил своего мудрого китайского собеседника.

Конфуций всё так же сидел на своей низкой скамеечке и потягивал неизменную трубочку, правда теперь уже, в силу своей испорченности, я по запаху понял, чем он там пыхает.

Старик поднял на меня узкие разрезы глаз и улыбнулся одними морщинами.

-- Привет, юноша, — Конфуций поднялся и медленно пошёл по Дороге Истины, — не составишь ли мне компанию? — он в ожидании полуобернулся, а я не заставил себя долго ждать.

-- Учитель, — я реально проникся древней философией и уважение переполняло меня, — разреши узнать, почему я здесь, стоит мне потерять сознание. И окажусь ли я с тобой случись мне не задохнуться, а, например, удариться головой?

-- А ты поэксперементируй, юноша, — улыбнулся тонкими губами Конфуций, но сжалился и продолжил, — мы находимся в надлунном мире. Только остановив кровеносную реку энергии Ки на пути к сознанию, ты можешь оказаться за Чертой и познать истину. Ты готов ко второй истории?

-- Готов, — отрапортавал я.

-- Ну вот и чудно, — взял меня под локоть Учитель сухонькой рукой.

Мы стали неспеша прогуливаться.

-- Пришло время открыть тебе вторую истину, — начал старик, а я приготовился слушать.

-- В незапамятные времена недалеко от чистого озера Далайнор, на берегу реки Орчун-Гол стоял большой красивый город. Люди жили в нём работящие и удача сопутствовала им во всех начинаниях. Но однажды прилетел с Юга Страшный Дракон. Он опустил свою чешуйчатую тушу на болотистый берег озера, расправил перепончатые крылья цвета кислой морской капусты и положил длинный, заострённый на конце хвост в прохладную воду.

Страшный Дракон был отвратителен на вид (как, впрочем, и полагается быть драконам) и источал немыслимую вонь, что не придавало ему популярности среди местных жителей. Приплюснутая змеиная голова с текущими гноем глазами сидела на толстой короткой шее, а рот Дракона был полон мелких ядовитых зубов.

Мерзкая тварь перекрыла чистую воду, бегущую по специально отведённым каналам, и в городе началась засуха, болезни и падёж скота. Люди не единожды посылали к дракону гонцов на предмет выкупа, но змей и без того был богат и не поддавался на уговоры.

Наконец это ему наскучило и чудовище высказало свою волю. Повелел змей отдать ему на неделю самую красивую девушку города для утех, или, грозился, никогда не оставит он в покое несчастное население.

Парламентёры уже повернули было назад, как Страшный Дракон воскликнул противным фальцетом, — «Да и не забудьте, она должна быть покладиста и любвеобильна: насильно нам, земноводным, ничего не надо, мы от этого не заводимся!».

А самой красивой девушкой была, конечо же, Линь По.

Горожане собрали целую делегацию и пошли уговаривать красавицу. Когда они подошли к её дому их встретил возлюбленный Линь По — симпатичный и добрый молодой человек Чанг. Он сидел на циновке около входа и улыбался пришедшим.

-- Я уже знаю, зачем вы пришли, — встал он им навстречу, — и я сам, вместо Линь По пойду и отдамся Страшному Дракону, ибо честь моей любимой для меня дороже...

-- Но ведь ты э… э… не совсем «самая красивая девушка», — заволновались люди, — как бы не осерчал змей, хуже будет...

-- Смотрите, на щеках моих ещё не растут волосы, кожа моя гладка и упруга, а походка изящна, — ответил им Чанг, — обещаю вам, что дракон не догадается. А я уж потерплю неделю на благо родного города и моей ненаглядной Линь По.

Тогда вперёд выступил один мудрый китаец (впрочем, там все были китайцы) и, слегка понизив голос, заметил, — Но, уважаемый Чанг, у тебя же нет яшмовой пещеры для утех, как же ты собираешься впустить в себя нефритовый стержень дракона?

-- Я предложу ему свой шоколадный грот, — ответил смелый Чанг и отправился на болотистый берег озера Далайнор.

Прошла неделя.

По уговору Страшный Дракон пустил в город воду и возрадовались тому и фермеры и горожане. Линь По с нетерпением ждала своего любимого назад.

Но он не вернулся. Чанг лишь прислал короткую записку на тонкой рисовой
бумаге о том, что ждать его нечего, и, как было сказано далее, он «нашёл свою настоящую любовь и ныне же отправляется со Страшным Милым Драконом путешествовать».

-- Ну, что, юноша, — повернулся ко мне Конфуций, выпустив благоухающий клуб дыма, — ты конечно понял вторую истину?

Я замялся. Понимая, что истина должна быть возвышенна и мудра, я решительно переборол в себе гомофобию и начал вещать заумным голосом, надеясь понравиться философу.

-- Учитель, — кротко начал я, — видится мне, что истинное учение искусства любви настолько велико, что даже Страшный Дракон способен влюбить в себя человека, покорив его.

-- Идиот, — застонал Конфуций, — ты так ничего и не понял!!!

Глаза его чуть приоткрылись, а седые тонкие усы топорщились.

-- Ты мне не ученик, иди обратно в подлунный мир, — протянул он куда-то вверх тощую руку и стал меркнуть.

-- Нееееет! — завопил я, — открой истину, Учитель!

И он смилостивился, мой Конфуций.

-- Запомни, отрок, вторая истина в том, что Страшные Драконы не видят разницы между яшмовой пещерой и шоколадным гротом, а пидорасы этим пользуются!

И тут я выскочил из надлунного мира в свой родной, где вокруг моей шеи был обмотан шарфик Марианны.

С тех пор я с нетерпением ждал нашей очередной встречи с Учителем, но, несмотря ни на разные ухищрения моей любовницы, с коей мы вскоре расстались, ни на другие придумки я не мог добиться нужного эффекта.
Жизнь моя превратилась в сущий ад. Я должен, обязан был узнать третью истину и это стало моей idea fix.
Так я и жил следующие десять лет. Не женился, не заводил друзей. Зачем? Меня волновала только Истина. В один из вечеров я понял, что мне больше нечего делать в подлунном мире.
Я спокойно встал с кресла, нашёл плотный шнурок и закрепил его на турнике в проёме двери. Принёс из кухни табуретку, снял тапочки и забрался на неё. Накинул на шею петлю, прыгнул...

… Здравствуй, юноша, — Конфуций сидел на своей скамеечке на обочине Единственной Дороги Истины, — рад видеть тебя? Пришёл наконец-то?

Конфуций поднялся и обнял меня за плечи левой рукой, правой он полез к себе в карман расшитого серебряной ниткой халата и достал тонкую трубочку — сестру той, что дымилась и характерно пахла у него во рту.

Я не посмел отказаться.

-- Ну что же, теперь ты готов стать обладателем самой главной истины, — таинственно начал Конфуций, — всё, что ты должен сделать, это соединить логически две первые, которые ты уже познал.

Я задумался.
Первая истина гласила, что весь подлунный мир настолько огромен, что никому не добраться до его понимания и настолько мал, что без труда помещается в глазу красавицы.
Вторая повествовала о том, что Страшные Драконы не видят разницы между яшмовой пещерой и шоколадным гротом, а пидорасы этим пользуются.
Никакой связи между ними я не видел.
Я чуть не плакал.

-- Учитель, я ничего не вижу, — мой голос сорвался, — я не достоин?

Конфуций улыбнулся кончиками губ.

-- А ты уже затянулся? — слегка кивнул он мудрой головой на дымящуюся у меня в руке трубочку.

Я сделал несколько глубоких долгих затяжек.
И тут мне открылась третья истина. Я сразу же её увидел и засмеялся от того, что не мог заметить этого ранее. Я смеялся и мне было хорошо. Рядом со мной хихикал Конфуций.

-- Отличная, китайская трава, — сказал Учитель и я с ним согласился.

Впереди у нас была вечность, которую мы намеревались провести, сидя на обочине Единственной Дороги на низкой скамеечке, и философствуя покуривать длинные тонкие трубочки, начинённые настоящей китайской истиной.