Канитель.

Автор: hemof — Часы электронные, ремень, расчёска, деньги. Распишись. – Лейтенант подвинул Волохину журнал учёта.
- Чё-то денег маловато, — с улыбочкой, сквозь зубы, процедил тот.
- Я тебе сейчас дам, маловато. Расписывайся и мотай отсюда.
Волохин чиркнул в журнале ручкой и пошёл к двери.
- Счастливо, начальник.
- Давай, вали. Один хрен, скоро свидимся, Волохин.
Волохин вышел на крыльцо РОВД Ленинского района и встал, задумчиво глядя на улицу.
Волохин Ваня был плотно сбитым, крепким девятнадцатилетним парнем. На круглом, с первого взгляда немного простоватом лице обычно блуждала придурковатая улыбочка. Он любил напускать на себя вид простого, слегка «недогоняющего» парня. За этой его колхозной личиной скрывался цепкий до изворотливости ум. Волохин был наглым, жёстким, физически очень сильным пацаном.
В данный момент, стоя на крыльце РОВД, его больше всего заботило, куда бы сейчас податься и где найти денег на жизнь. Для начала Волохин решил основательно подкрепиться, чтобы лучше думалось. Пятнадцатисуточные супы, вперемешку с перловыми кашами, опротивели ему до тошноты.
Зайдя в расположенную неподалёку пельменную, Волохин взял двойную порцию пельменей, стакан сметаны и компот. Устроившись за дальним столиком, он вылил в пельмени сметану и с удовольствием приступил к приёму пищи. Не торопясь, тщательно пережёвывая, Волохин внимательно рассматривал находящихся в пельменной людей. В этот ранний час посетителей там было немного. Супружеская пара лет сорока с дочерью-подростком и три дамочки в другом конце зала, лет по тридцать, тридцать пять. Видя, что тут нет ничего интересного, Волохин углубился в свои мысли. Он со злостью вспоминал. Как по-дурацки глупо загремел на эти пятнадцать суток. Выловили его на вокзале. Волохин с двумя знакомыми пацанами тёрся от нечего делать, в толпе снующих взад-вперёд людей. Слонялись они просто так, в основном убивая время, надеясь встретить кого-нибудь из знакомых, которых можно раскрутить на выпивку или на курево. Внезапно откуда-то появился милицейский патруль и потребовал предъявить документы. Документов, естественно, ни у кого не оказалось, и их всех забрали в дежурную комнату милиции для выяснения личностей. Двух Ванькиных приятелей вскоре отпустили, у них всё было в порядке, а самого Волохина, как человека без определённого места жительства и работы, закрыли на пятнадцать суток.
Доев пельмени, Волохин блаженно откинулся на спинку стула и подсчитал оставшиеся финансы. Денег было не густо, как раз на пачку сигарет и чай с пирожками. Поразмышляв некоторое время, Волохин решил двигаться к Касаткину, в надежде, что тот будет дома. Старые детдомовские приятели, они немного разошлись в последнее время в разные стороны, так как Касаткин женился и уже был не такой вольной птицей, как Волохин. Но Ванька всё равно не забывал старого друга и периодически уводил Касаткина от жены в очередной загул.
Подойдя к общежитию, Волохин поднял с земли камушек и кинул его Касаткину в окошко. Подождав минуты две безрезультатно, он снова кинул, на этот раз камень потяжелее.
«Дома, наверное, нет, щегла».
Он уже собрался уходить, как вдруг форточка открылась, и в неё высунулось заспанное лицо.
- Привет, Васька. – Волохин изобразил тонкую ехидную улыбочку. – Что тебе снится?
Касаткин широко зевнул и протёр глаза.
- Тебя когда отпустили, сегодня, что ли?
- Вроде сегодня. – Волохин поёжился от налетевшего порыва холодного осеннего воздуха. – Холодно, аднака.
- Не месяц май.
- Ну, чё, Вася, выходи, придумаем, как согреться.
Касаткин секунду помедлил, как бы колеблясь, и нехотя сказал:
- Я вообще-то сегодня на работу собирался устраиваться.
Волохин снова растянул губы в тонкой улыбке.
- Пускай за нас паровоз работает, он железный. Брось ты, мы и без работы денег найдём.
Касаткин тряхнул головой, отбрасывая сомнения.
- Ладно, сейчас оденусь.
- Кинь сигаретку и спички. Я пока покурю.
Пока Касаткин одевался, Волохин отошёл к гаражам и, присев, с наслаждением закурил, делая затяжки полными лёгкими.
То и дело налетал промозглый сырой ветер, пригоршнями швыряя пожухлые сухие листья. Наступала поздняя осень, пора серости и сырости, тоски и дождей, грусти и ожидания долгими зимними вечерами. Как живёте, мадам Осень?
Касаткин вышел минут через двадцать пять. Засунув руки в карманы, он подошёл к Волохину и встал рядом, недовольно отворачиваясь от ветра.
- Что не весел, Вася?
- А, чё веселиться? В карманах не густо, работать не в кайф, погода и та дрянь.
- Давай бабки найдём, и сразу всё на мази будет.
- Давай найдём.
Волохин, хитро прищурив глаза и чуть склонив голову набок, задумчиво смотрел куда-то поверх росших около гаража кустов.
- Кто сейчас в общаге дежурит?
- Абрам.
Абрам – была кличка старого пузатого вахтёра, всем известного своим скверным характером.
- Абрам – это плохо. – Волохин с сожалением прищёлкнул языком. – В общагу не пройдёшь.
- А, чё тебе общага?
- Прошвырнулись бы по общежитию, может, у кого-нибудь денежки и нашлись бы.
Касаткин мрачно усмехнулся.
- Чтобы меня потом, как Медного с Лисом, из общаги в трёхдневный срок кышнули?
Волохин взглянул на него с интересом.
- Они, что, здесь уже не живут?
- Повыгоняли бедолаг.
- Когда же их успели?
- А пока ты в ментовке казённые харчи жрал. – Касаткин достал по сигарете и чиркнул спичкой, прикуривая сам и давая прикурить Волохину. – Пока ты там загорал, тут много событий произошло. Солёный позвоночник сломал, в больнице на растяжке лежит, Лис тоже в больнице, ему кто-то рыло набил, Медный уже, как Солёный, в общагу в окна лазит, официально его не пускают.
- Из технаря его ещё не выгнали?
- Пока нет, но я думаю, скоро он и оттуда вылетит.
Касаткин внезапно замолчал, словно уловил пришедшую в голову интересную мысль.
- Есть идея, Вано.
- Ну-ну, — оживился Волохин, — давай, Вася. Я знал, что у тебя светлая голова.
- Сегодня двадцатое число, так?
- С утра вроде так было.
- Сегодня в технаре стипендия.
Волохин некоторое время стоял молча, прищурившись, смотря на Касаткина, затем круто развернулся и пошёл прочь от гаражей, махнув ему рукой.
- Чё ж мы стоим, идиоты? — крикнул он на ходу. – Пошли, сегодня я угощаю.


Было тринадцать часов пятнадцать минут, когда Бутусов вышел покурить перед последней парой. Оставалось совсем мало дней учёбы в техникуме, затем электромехаников четвёртого курса направляли на производственную практику, до конца года. У Бутусова были долги ещё с первого летнего курсового, которые ему надо было срочно сдавать, но он, как никогда, потерял малейшую тягу к учёбе. Тяжёлое положение в техникуме, к тому же, усугубляла проблема жилья. Жить было негде и не на что. Уже несколько ночей он лазил в общежитие через окно Мефодия, ночуя, в основном, где-нибудь в комнатах у девчонок. Естественно в таких условиях не могло быть и речи о доделывании курсового проекта. Можно было, конечно, съездить к родителям и попросить у них денег, а может, и рассказать, что его выгнали из общежития, но когда он последний раз ездил домой, его там доставали всевозможными нотациями и нравоучениями, а если родители узнают ещё и о выселении, причитаниям не будет конца и края. Бутусов живо себе представлял сердитое, раздражённое лицо отца и заплаканную мать. Нет, ехать домой было выше его сил.
Прозвенел звонок на последнюю пару. Бутусов щелчком отбросил «бычок» и поднялся с железной оградки, чувствуя сосущую голодную пустоту в желудке. Злой и голодный, он немного постоял, провожая взглядом запоздавших курильщиков, забегающих в двери техникума и медленно, как на каторгу, пошёл отсиживать последнюю пару.
Уже взявшись за дверную ручку, он внезапно услышал сзади два коротких свиста. Обернувшись, Бутусов увидел бодрой походкой приближающихся к техникуму Касаткина и… Волохина, собственной персоной.
«Вот те на, а Волохину-то чё здесь надо? Неспроста тут Ваня трётся».
- Медный, привет! – ещё издали радостно крикнул Волохин. – Всё учишься? Смотри, умные рано помирают.
Бутусов молча поздоровался с ними за руку, пытливо вглядываясь в лица.
- Пошли, покурим, поболтаем, — позвал Волохин, скромно потупив глазки.
- Звонок на урок уже был.
- На хер тебе этот урок? Охота тебе голову забивать.
Бутусов упорно замотал головой:
- У меня и так пропусков скопилось выше крыши, надо идти на урок.
Волохин огорчённо, и в то же время издевательски улыбаясь, вздохнул.
- Ты, чё такой нудный, Медный? Чё ты заладил, урок, урок? Ты лучше скажи нам с Васей, стипендию сегодня давали?
«А, вот ты, чё здесь нарисовался».
- Мне её со второго курса не дают.
- Не тупи. – Волохин, всё так же, скромно издевательски улыбался. – На хера нам ты? Вообще, сегодня давали стипендию?
- Давали.
- Вот и хорошо. Иди, учись, а на перемене выйдешь к нам, поговорим.
«Ваня решил мальчиков тряхнуть, — сидя за партой, думал Бутусов. – Надо будет отмазаться от них, а то ещё и меня в это дело втянут». Но, в глубине души, прислушиваясь к голодной революции в животе, он и сам уже жаждал добыть деньги любым путём. Они с Фёдоровым были по уши в долгах, так что на займы рассчитывать не приходилось, а других источников дохода на горизонте не наблюдалось. Девчонки в общежитии уже не открывали двери, боясь опустошительных продовольственных набегов. Мерзкая проза жизни.
На перемене Касаткин с Волохиным ждали его, подкрепляясь купленными неподалёку в магазине пирожками с капустой.
- На, бродяга, пожуй, — протянул Бутусову пирожок Волохин. – Дай пищу мозгам.
Бутусов закинул пирожок двумя глотательными движениями, вызвав в животе целую бурю урчащих звуков.
- Чё, жрать охота? – усмехнулся Касаткин.
- Ага, аж переночевать негде, — с мрачной физиономией пошутил Бутусов.
- Короче так, Медный, — произнёс деловым тоном Волохин, — давай отсиживай свой последний урок, дуй сюда к нам и показывай двух-трёх ублюдков с деньгами. Ты понял?
- А справитесь с двумя-тремя?
- А ты выбери таких, чтобы справились. Это в твоих интересах. Гулять вместе будем.
Заливисто зазвенел звонок на последний урок.
- Ладно, посмотрим, — кинул на ходу Бутусов, неспешна, направляясь в техникум.
Отбывая, последние сорок пять минут, он долго прикидывал, кого лучше подставить, чтобы не слишком упирались.
После звонка из дверей техникума толпами повалили учащиеся.
Волохин с Касаткиным стояли немного левее центрального входа, внимательно наблюдая за выходящими.
Из дверей выскочил Бутусов, на ходу надевая куртку, и сразу направился к ним.
- Короче так, пацаны. Сейчас я вам покажу двух чертей из моей группы, отводите их в сторону и делайте с ними, что хотите. Стипендию они получили точно. А я разберусь ещё с одним, по своей теме. Встречаемся у железнодорожного полотна, сразу за забором.
Они постояли немного втроём, вроде бы безучастно наблюдая за центральным входом. Наконец, Бутусов дёрнул Волохина за рукав.
- Вот они. Видите двоих, один мордастый, в прыщах, другой худой, очкарик? Давайте.
- Медный, я тебя убью, козла, — негодующе зашипел Волохин. – Ты, чё за мордоворота нам нашёл?
- Он с виду только такой, его вся группа гоняет. Давай, Ваня.
Бутусов отделился от них и, быстро двигаясь, скрылся в дверях техникума.
«Небоскрёбы, небоскрёбы, а я маленький такой». Он чувствовал себя на взводе. К месту вспомнилась просьба Люськи второкурсницы. Худенькая, чёрненькая, заводная, как можно отказать такой девчонке? Она давно ему жаловалась на одного фраерка с её группы. Вот, как раз, пока пацаны будут чертей трясти, в тему будет и его стегануть.
Рыжий был высоким парнем с наглой физиономией, с выступающими скулами и оттопыренными ушами. Он уже надел куртку и собирался выходить на улицу, когда его кто-то крепко взял сзади за локоть. Рыжий повернулся и вопросительно уставился на Бутусова, который был на голову ниже его.
- В чём дело?
- Пошли, поговорим.
Рыжий знал, что Бутусов учится на четвёртом курсе, поэтому он повёл себя настороженно.
- О чём поговорим?
- О любви. Пошли, если ты мужик.
Слова о мужике задели Рыжего за живое, окинув взглядом невысокую фигуру Бутусова, он выдернул локоть.
- Чё ты вцепился? Пошли.
Они направились не к центральному входу, а к задним дверям, ведущим через курилку на «хоздвор».
Выйдя, Рыжий немного отошёл в сторону.
- Так о чём ты поговорить хочешь?
Бутусов оценивающе, пристально посмотрел на него.
- Люсю Манилову знаешь?
- Которая со мной учится? Ну и?
- Жаловалась она на тебя.
- А ты чё, разборки за неё чинить будешь?
«Ох, ты и наглый», — мелькнуло у Бутусова в голове.
- Короче, ты, мудило, отдаёшь мне полстепухи и будем считать, что всё нормально.
- Ничё я тебе отдавать не буду.
Бутусов дёрнулся к Рыжему. Тот сразу отскочил, встав в стойку.
Вся драка заняла секунд десять. После первых же ударов Рыжий потерял равновесие и сел на задницу, прямо в кучу сухой листвы. В горячке он сразу вскочил и попытался продолжить, невпопад махая длинными руками, но тут же получил сильнейший удар в нос и снова очутился на земле. Из разбитого носа, обильно капая на куртку, хлынула кровь. Рыжий замычал и встал на колени, закрывая лицо руками.
- Теперь ты мне всю стипендию отдашь, — тяжело дыша, прохрипел Бутусов.
- Ну, падла, ты меня ещё вспомнишь.
Бутусов, двумя ударами в голову, сбил Рыжего на землю и начал с остервенением его пинать, приговаривая сквозь сжатые зубы:
- Кто падла, я падла? Ах ты, сука.
Рыжий, сжавшись в комок и прикрывая голову руками, хрипло заскулил. Бутусов остановился, тяжело переводя дыхание.
- Ну, чё, сука, будем продолжать?
Рыжий, тяжело охая, поднялся с земли. Вид у него был жалкий; грязный, весь в сухих пыльных листьях, с разбитым в кровь лицом. Рыжий молча сунул руку в карман и, достав деньги отдал их Бутусову.
Бутусов отделил пару бумажек и вложил Рыжему обратно в карман.
- Это тебе за смелость. Люську ещё цепанёшь, я тебя кончу. Ну, чё, всё нормально?
Рыжий молча кивнул.
- Ну, давай, иди, умывайся.
Бутусов подождал пока Рыжий зайдёт в техникум и рванул бегом, минуя хозяйственные постройки, к железнодорожному полотну.
Там его уже ждали.
- Медный, давай быстрее, — крикнул Волохин. – Время не ждёт. Ловим тачку и к ближайшему магазину.
- Всё нормально? – спросил их Бутусов.
Волохин вытащил скомканные бумажки.
- А ты, как думаешь?
Краем глаза Бутусов заметил выступившую кровь на костяшках правой Васькиной руки.
«Нормальней не бывает».

В магазине «На пяти ступеньках» столпотворение было страшное. В стране полным ходом набирала обороты антиалкогольная кампания. Половина винно-водочных магазинов была закрыта, оставшаяся часть работала с четырнадцати до девятнадцати часов. Постепенно почти полностью исчез разнообразный ассортимент вин и различных напитков. Водку выбрасывали редко и нерегулярно. Очереди в магазинах вырастали до ошеломляющих размеров. Любовь русского мужика к выпивке своими социальными корнями уходила в далёкое прошлое славянских народов, и лишая русский народ этой живительной отдушины в тоскливой будничной жизни, правительство обрекало простого работягу с озверевшим лицом давить друг-друга в огромных очередях. Начиная с четырнадцати часов, у винно-водочных магазинов шла ожесточённая борьба, в которой не было места человеку разумному. Народ хотел водки. А правительство вырубало виноградники, решив почему-то, что таким образом в стране прекратится пьянство. В очередях давили слабых и больных, сбивали с ног зазевавшихся, объединившись в одном стремлении – завладеть долгожданной бутылкой и расслабиться в пьяном угаре.
Волохин с друзьями, стоя в сторонке, задумчиво улыбался, глядя на орущих, лезущих к узким магазинным дверям, мужиков.
- Не возьмём мы тут ни хрена, — огорчённо проговорил Касаткин.
- Возьмём, Вася, не торопись.
К дверям магазина вели высокие ступеньки, а перед самым входом была небольшая площадка, ограждённая перилами высотой в половину человеческого роста. Площадка и ступеньки были полностью заполнены давящими друг друга людьми, где не соблюдалось никакой очереди. Внизу, перед ступенями, толпа постепенно упорядочивалась и плавно переходила в какое-то подобие очереди с длинным закручивающимся хвостом.
- Возьмём. – Волохин, всё так же улыбаясь, пошарил вокруг глазами. Заметив, пустую бутылку из-под «Русской водки», он подобрал её и оценивающе посмотрел на давящуюся толпу. – Сейчас я полезу в магазин, а вы влезайте на перила и ждите меня, будете принимать водку.
Волохин, с силой размахнувшись, швырнул пустую бутылку в стену над вывеской «Вино-Воды». Толпа, осыпанная осколками, инстинктивно отпрянула от дверей, давя друг друга. Волохин с места прыгнул на перила и, легко перемахнув их, сверху врубился в стоящую на площадке кучу людей. Обильно посыпались бранные слова и угрозы. Толпа загудела, словно растревоженный улей. Волохин, не обращая внимания на остервенелые крики и маты в его адрес, рывками пробивался к двери. Касаткин с Бутусовым влезли на перила и тоже начали орать матом, стараясь ещё больше внести сумятицу в общий фон очереди. Наконец Волохину удалось втиснуться в двери, растолкав вцепившихся намертво в дверные косяки мужиков. Ещё где-то около получаса пацаны «отгавкивались» от наседавших на них людей, когда в дверях снова показался Волохин, держа в вытянутых вверх руках четыре бутылки водки. Бутусов перегнулся через головы стоящих и по очереди взял все четыре «пузыря», передавая их Касаткину. Затем они вдвоём помогли вылезти Волохину, расталкивая угрюмых мужиков. Отойдя от магазина, пацаны рассовали бутылки по карманам и, приведя себя в порядок, закурили.
- Куда двинем, братва? – выпуская кольцами сизый дым, спросил Волохин.
Касаткин сладко с хрустом потянулся и, поводя плечами, проговорил:
- Пожрать бы сейчас. Может на хату куда-нибудь выпадем?
- А ты знаешь, куда?
- Подумать надо.
- Какого хрена тут думать, — торопил Волохин, — Медный, давай веди куда-нибудь.
- Пошли к Лису в больницу.
- А жрать мы, чё там будем?
- Купим закуски по дороге.
- А пить там где?
- Там классное место на чердаке. Мы уже с ним как-то там бухали.
Касаткин недовольно скривился.
- Не май месяц на чердаке бухать.
- Там тепло у них. Там трубы отопительные проходят.
- Ладно, пошли. – Волохин решительно двинул к автобусной остановке. – Вмажем для начала на чердаке, а там видно будет.
По дороге они зашли в продовольственный магазин и набрали там колбасы, сыра, хлеба, банку помидор и несколько бутылок лимонада, сложив всё это в купленные тут же пакеты.
Расплатившись, Волохин подсчитал оставшиеся деньги и разочарованно хмыкнул.
- Не густо. Быстро капуста кончается.
- Вы все бабки у тех быков забрали? – спросил Бутусов.
- Какая разница, денег-то уже нет.
У Бутусова смутно шевельнулось предчувствие, что всё это добром не кончится.
«Эх, быть беде».

Фёдоров, валяясь на кровати, читал взятый у Кириллова сборник научно-фантастических произведений Станислава Лема. Он дочитал «Солярис» и задумчиво отложил книгу в сторону.
«Где-то есть другая жизнь, другие люди. Где-то на неведомых планетах есть невиданные звери. Как хочется хотя бы на миг попасть туда. Как трудно читать об одной жизни, а, оглядываясь, видеть совсем другую. Скучно. Почему я родился именно здесь и именно таким? Дурацкие вопросы. Каждый рождается и живёт там, где ему предначертано. Одни видят дальние страны, другие – грязные улицы серого города. Скучно. Это у меня, наверное, депрессия. Депрессия похожа на нудную приставучую суку, которая приходит, когда у тебя что-то болит, и ты вынужден бездействовать. Я пытаюсь спастись книгами, а выходит ещё хуже. Пока я читаю, я живу, а как только возвращаюсь в мир реальный – приходится умирать. Я мертвец. Я хожу, жру, пью, курю, кого-то трахаю, кто-то трахает мою душу – иллюзия жизни. А на самом деле я мёртвый. Я живу только там, в выдуманной жизни, а здесь я пустой. Душа пуста – руки грязны. Ну, надо же, я уже почти заговорил стихами. Это значит, что крышу рвёт основательно».
Фёдоров колупнул ногтем облупившуюся краску на стене. На соседней кровати негромко всхрапнул дед Миша.
«А может я ненормальный. Почему я всё время думаю, думаю, думаю, мать его так? Почему мне всё время плохо? Я, наверное, философ, шизоид-одиночка. Интересно, когда я двинусь окончательно? Когда начитаюсь фантастики или когда обкурюсь до одури? Тогда и настанет клёвая жизнь. Буду сидеть, думать и кайфовать, и всё будет по барабану».
Фёдоров негромко засмеялся.
«Н-да, так оно и будет. Это единственный выход. Я не знаю, что делать, что делать мне в этой жизни. Я тыняюсь здесь, как лишний, как придурок. Это жизнь. Во мне живут разные люди. Одни делают вид, что живут в реальном мире, а другие прячутся глубоко внутри и не делают ничего. А это – философия».
По коридору процокали чьи-то каблучки.
«Надо спать. Сон – наше лучшее лекарство. Во сне люди внутри меня смешиваются и живут одной жизнью. Я сейчас попробую заснуть и когда проснусь…»
- Фёдоров, — в палату заглядывала Света, — хорош мечтать, там к тебе посетители пришли.
Фёдоров медленно поднялся и, накинув спортивную кофту, вышел из палаты.
Он провалялся в больнице две с лишним недели. Суставы уже двигались вполне нормально, лицо снова выглядело привычно. В другое время он бы уже давно всеми силами рвался из больницы, но в этот раз он не хотел уходить из-за Наташи. Фёдоров так и не смог понять, любовь это или просто очередное увлечение, но, тем не менее, его каждый вечер, как магнитом тянуло к ней. Каждый вечер он подолгу, до самой поздней ночи, разговаривал с ней о чём угодно. Иногда они, забившись куда-нибудь в укромный уголок, подолгу сидели крепко обнявшись. Фёдоров с каждым днём всё сильнее её хотел. Он хотел полностью обладать ею, держать в своих руках обнажённым её худенькое, бледное тело. И Наташа была не против. Она прижималась и шептала ему на ухо нежные слова. Фёдорову впервые в своей жизни не хотелось уходить из больницы. Он знал, что выйдя в свою привычную жизнь, он уже не вернётся. Просто не хватит времени и сил. Суета сует. Люди идут в потоке и растворяются в нём без следа.
На лестнице его встретили шумными возгласами.
- Привет, Лис!
- Что-то ты тут совсем дошёл.
- Не надоело ещё больным прикидываться?
Фёдоров, улыбаясь, пожал всем руки.
- Тихо, не орите, здесь больница всё-таки.
- Лис, давай быстрее стаканы и нож, — распорядился Волохин. – Мы тебе передачку принесли.
Фёдоров устало вздохнул, нехотя переминаясь с ноги на ногу.
«Начинается, пошла масть»,
- Чё-то неохота пить.
- Слышь, ты, не выделывайся, — продолжал наседать Волохин. – К тебе друзья пришли, а ты тут носом крутишь.
- Ладно, идите наверх, на чердак. Витя знает куда, а я сейчас возьму стаканы и тоже приду.
- Нож возьми.
- Хорошо.
На чердаке было сухо и тепло. Под ногами хрустел насыпанный граншлак. В узкие чердачные окна проникал скупой уличный свет, которого было явно недостаточно, чтобы рассеять полумрак дальних углов. Рядом с большой трубой центрального отопления стоял перевёрнутый вверх дном деревянный ящик, вокруг него валялось несколько старых обшарпанных стульев. За ящиком были разбросаны пустые бутылки и ржавые консервные банки.
Бутусов распинал бутылки и банки подальше от ящика и установил вокруг него стулья, предварительно смахнув с них пыль рукой. Волохин, потрогав рукой трубу парового отопления, ощутил горячий сухой металл. На чердаке, и, правда, было тепло, пахло пылью и сухим деревом.
- Красота, тепло, светло и мухи не кусают. – Волохин развалился на стуле, прищурив глазки. – Сюда можно и халяв водить, только кровать поставить. – На лице светилась широкая улыбка.
Сейчас он был похож на большого, довольного жизнью кота. Казалось, что вот-вот Ванька выгнет спину, выпустит когти и, кайфуя, блаженно замурлычет, сытый и здоровый.
Вскоре на чердак поднялся Фёдоров, неся четыре стакана и большой кухонный нож.
- Ого, ты где такой тесак надыбал?
- В столовой позаимствовал.
Волохин быстро нарезал колбасу с хлебом и сыром, затем поставил на ящик трёхлитровую банку с помидорами и, ударив сверху локтём в центр крышки, легко открыл её, надавив снизу двумя большими пальцами.
- Ну, Ваня, ты просто ас, — восхищённо заметил Бутусов.
- Жизнь заставит. Ну, чё, поехали? За лося.
- Ага, чтобы елося, спалося, пилося и так далее.
Выпив по первой, все яростно набросились на закуску, чувствуя дикую потребность организма в пище. Кое-как насытившись, выпили по второй и с наслаждением закурили.
- Когда тебя выписывают? – спросил у Фёдорова Бутусов.
- Наверное, на днях. У меня уже всё нормально.
- Можешь не торопиться. Здесь хоть кормят, и крыша над головой есть.
- С общаги нас уже выселили?
- Конечно, я уже больше недели по окнам лазаю.
- Не нойте вы, — вступил в разговор Волохин. – Я уже второй год нигде не живу.
Бутусов усмехнулся.
- Ты, Ванька, по натуре с рождения бродяга.
- А ты, чем ты отличаешься от меня? Был бы ты другой, ты бы со мной сейчас на чердаке не бухал, а сидел бы в общежитии как Мефодий или Камса и писал курсовой. – Волохин открыл вторую бутылку и налил всем по чуть-чуть. – Так что ты, Медный, не умничай. Мы и так видим, кто ты есть. – Волохин опрокинул водку в горло и, поставив на ящик стакан, взял из банки помидор. – И вообще, я так думаю, братва, на хера нам себе мозги всякими думами засерать. Мы сейчас сидим, кайфуем, пьём, жрём, сигареты курим. К вечеру, может, баб найдём, письку попарим. Чем плохая жизнь? Пусть быки землю пашут, деньги добывают, а я у них, пока здоровье есть, эти деньги заберу.
- Здоровье тоже не вечное, — заметил Касаткин. – Когда-нибудь и тебя сломают.
- Тогда я, как ты, семью заведу, — засмеялся Волохин. – Буду короедов плодить.
- Тогда уже поздно будет.
- Брось ты. Найти дом с коровою и жену здоровую никогда не поздно. Это ты, чудак, поторопился, теперь у тебя ещё и о семье голова болит.
Касаткин глянул на часы, было уже начало пятого.
- Кстати, сейчас я уже сваливать буду. Лилька уже ждёт, наверное.
Волохин громко захохотал, подмигивая Фёдорову.
- Видишь, Лис, жизнь семейная, стакан наскоряк вмазал – и бегом домой, к жене. Давай, Вася, ещё по одной, успеешь жене засадить.
Допили вторую бутылку и Касаткин встал со стула.
- Ну, давайте, пацаны. С вами хорошо, но дома лучше. Побегу я.
- Давай, Васька. Привет Лильке передавай. – Волохин немного подумал и крикнул вдогонку. – Может, я сегодня по вечеру ещё к общаге подойду, если других вариантов не будет.
- Только аккуратнее. Сегодня Абрам дежурит, не дай бог вычислит.
Касаткин, махнув всем на прощание рукой, ушёл.
Волохин откупорил третью бутылку.
- Медный, где сегодня ночевать будешь?
- Ещё не знаю.
- Пошли со мной.
- Куда?
- Я знаю куда. Бутылку с собой возьмём, там нас тепло примут.
- Пошли. Мне всё равно, куда идти.
Фёдоров, выпивая очередной стакан, с тоской думал, что скоро и ему придётся бродить в поисках ночёвки. Очень захотелось пожить где-нибудь спокойно, без водки, без курева, почитать хорошие книги, посмотреть телевизор, а ещё лучше, чтобы с любимой девочкой. Мечты, мечты.