Три Д

Автор: евгений борзенков — Вер… ага… потяни там в угол… да. Ша, я тут перехвачу, — Надька враскоряк тянулась на носках под потолок. Верка, стоя на другом конце комнаты на стремянке, держала в вытянутых руках над головой влажное полотно обоев.

- Блин, не долбанёт? — Надька с сомнением покосилась на люстру. — Любаш, а ну зови этого, молодого.
Люба всё возилась с небольшим чёрным магнитофоном овальной формы, перебирала станции, подыскивая «Радио-Шансон».

- Щас.

- Да брось, у тебя ж кассеты были?

- Одна. Это на потом. — Люба всё-таки нашла FM-волну и в комнату уютно вплыл задушевный рык какого-то Архипа Круглого, девки осклабились — его здесь знали и любили, и он сейчас как нельзя кстати.

- Алё, мущчина-э, — Люба намеренно закруглила окончание официальным тоном вокзального диспетчера, — зайдите на минутку.
В комнату вошёл тонкий молодой человек, одетый во всё чёрное. Он был бледен лицом, сдержан и сух.

- Да, я слушаю? — вопреки холодной внешности, оказалось, что у него довольно приятный голос, вежливое обращение и вообще, он производил впечатление воспитанного юноши.

- Что с люстрой? и надо бы свет вырубить. — Надька игриво и оценивающе смерила его вверх-вниз взглядом со смешинкой.

- Да? Я сейчас, только выключу рубильник.

- И это… А, ладно.

- Что? Вы говорите… да, кстати, вы так и не сказали, во что мне это обойдётся.

- Вер, что скажешь?

- Я знаю… как обычно — маленькая… — Вера выдержала паузу, потом отчётливо добавила: и огурец.

- Нет, ну я правда, скажите, сколько?

- Давай так, — сказала Надя, — мы щас тут заканчиваем, а ты пока накрывай на стол. Выпить, закусить там… ну, как обычно, что тебя учить, что ль? Не маленький.
Парень растерянно пожал плечами и оглянулся кругом:

- Даже не знаю… холодильник пустой… хорошо, я сейчас быстро сбегаю в супермаркет. А что брать из спиртного?

- Ну ты глянь на нас, а? Мы похожи на тех, кто будет шампанское пить? Водку бери и так, чтоб не бегать потом два раза. — При этих словах девки дружно прыснули молодым, раскатистым смехом.
Уже в спину парню долетело: «и не жмись там за ценой на водку-то, чтоб не потравил нас!»...

Спустя какое-то время все сидели за накрытым столом. Под потолком, в жёлтом свете одинокой временной лампочки клубился слоями дым. Литровая бутылка «Немирофф» была почти пуста, но на столе стояла ещё одна, нераспечатанная. Помидоры, соленья, нарезанные колбаса и сыр — всё как обычно и как должно быть. Девчонки шутили, пьяно подкалывали парня:

- Ну что, чего не пьёшь? Как не родной прям. Как тебя звать?

- Дима.

- А кем работаешь?

- Я программист.

- Это на компьютере что ли? А-а… давай, Дима, пригуби, не бойся, хоть для приличия.
Да, и телек выключи, он мешает, толку от него. Любка, врубай свою — танцевать будем!
Люба потянулась на стуле и нажала клавишу на китайской мыльнице. Зазвучали разухабистые ритмы «шансона» с переливами гармошки и подсвистыванием.

- Оба-на! а ну давай!...
Надька лихо опрокинула стопку, затушила сигарету в пепельнице и вскочила. Подбежав сзади к Диме, она схватила его подмышки и рывком вытащила из-за стола. Тот опешил от неожиданности, споткнулся и чуть не упал. Девки загоготали.

- Да ты ж не пил, Дим? А ну покажи класс!
Они пустились в пляс, по очереди выхватывая Димку друг у друга из рук, обнимая его одной рукой за талию, а другой, сплетя пальцы с его рукой и придавая направление вперёд, скакали вприпрыжку вокруг стола.

- Как расплачиваться будем? — хохоча, выпалила ему в лицо Надя, продолжая кружится. Дима не успевал, очки слетели с носа — он чудом в последний момент успел их подхватить и засунуть в нагрудный карман, он повторял движения Нади и сосредоточенно смотрел себе под ноги, боясь снова споткнутся.

-К-как скажете, я не зна-аю...
Наконец все устали и снова сели за стол. Налили.

- Ну так чего, а, Дима? — захрустев огурцом, Надя глядела прямо на него. — Вер, что он должен?

- Да отстань ты от него, испугала пацана совсем.

- Нет, нет, вы правда, скажите, а то я уже и сам ничего не понимаю...

- А чё тут понимать. Любка, давай. — И пока Люба молча и без лишних вопросов поднялась и стала убирать посуду со средины стола, Надя продолжила: — мы с тебя денег не берём, так? Но… — она, ухмыляясь, со значением подняла бровь, прищурила искрящиеся глаза и помолчала несколько длинных секунд. — Вместо этого ты с нами сыграешь. Идёт?

- Во что? — Дима всё-таки пропустил сто грамм и сейчас заметно потеплел. Он достал очки, протёр их, нацепил и прижал пальцем к переносице. После этого он улыбнулся.

- В бутылочку. Знаешь такую?

- Хм. Хм-хм… кхе-кхе-хе… — Дима как-то неловко поперхнулся и закашлялся, щёки залила краска. — Я слышал, но… зачем? как-то это неожиданно...

- Ну почему же неожиданно, — на этот раз певуче промолвила Люба. В её, ещё две минуты назад неприятном крикливом голосе, появились плавные бархатные тона и нежная таинственность. — Ты должен был понять это с самого начала.

-Да о чём вы?! — Дима недоуменно посмотрел на них по очереди.

- Да всё о том же, малыш, — веско сказала Вера. — Мы работаем не за деньги. Тебя разве по телефону не предупредили?

- Кто? — Дима округлил глаза как сова. — О чём?! Я просто позвонил по объявлению и вызвал бригаду маляров. Всё.

- Так, — согласно кивнула Вера. — А тебя просили назвать данные: кто заказчик, мужчина или женщина? Сколько лет? Кто будет дома во время работы? Данные паспорта и какое образование? Тебя не удивили эти вопросы?

-Ну, это в общем-то вполне обычные вопросы.

- Димуль, а ты чё напрягся так? — хохотнула Надя, — ты чё, мальчик, что ли?

- Нет, а при чём тут… — у Димы вытянулось лицо, к этому моменту оно всё пылало от смущения, он не мигая, широко раскрытыми глазами глядел на Надю.

- Дима, успокойся, — мягко проговорила Вера. — Всё будет хорошо. Ты мне веришь? — Она заглянула ему в глаза и с нажимом положила ладонь на его руку. — Ничего не будет, если ты сам не захочешь, хорошо?
Дима молчал. Он ничего не понимал, его бил еле заметный, мелкий нервный озноб.

- Хорошо. — Наконец выдохнул он. — Давайте сыграем. Как там надо?

- Умница. — промурлыкала Люба, выпустив в его сторону облако дыма. Она взяла пустую бутылку и положила её на бок в центр стола.

- Значит так. — Сказала Надя. — правила просты: ты крутишь бутылку. Она останавливается и указывает горлышком на кого-то из нас. Начинается с поцелуя, а потом… по нарастающей. Если на ту же попадает снова, идёт поочерёдное раздевание, каждый раз один элемент одежды. И так дальше, и дальше… До конца.

- До какого конца?

- До твоего. — Уже без тени улыбки, твёрдо глядя на него, вымолвила Надя.

- Секса, что ли? — отчаянно выпалил Дима. Он уже не знал, куда себя деть и хотел только одного: чтобы эта неловкая ситуация наконец-то закончилась хоть как-нибудь.
- И его тоже. Крути.


Разошлись за полночь. Засиделись. Июльские звёзды мягко, по-дружески перемигивались высоко над головой, безлунная ночь была черна, но так уютно обволакивала тьмой, что почти ощущалась кожей как лёгкий, невесомый бархат.
Они шли молча, устало шлёпая босыми ногами по ещё тёплому тротуару, босоножки держали в руках… Наслаждались прохладой после длинного знойного дня, вдыхали полной грудью запахи остывающего асфальта вперемежку с убаюкивающим треском цикад.

Надя, скажи, пожалуйста, — заговорила вдруг Люба, — я вот давно заметила в тебе одну странность. Всегда: или в офисе, или когда вместе с тобой на твоей «Акуре» едем куда, или на работе начинает звучать откуда-нибудь красивая мелодия, например, вальс, или блюз, или что-то из классики, или пронзительно чистая рок-баллада — то вместо того, чтобы помолчать, отдаться мелодии, получить действительное наслаждение этим коротким мгновением ( а я не верю, что тебе может не нравится — ты ведь живая ), — ты словно в испуге пытаешься уйти, резко оборвать этот миг, начинаешь шуметь, громко и не впопад нести всякую чушь, порываешься выключить, как-то скомкать это… как-будто хочешь приземлить и обесценить эту тонкую минуту… Ты кажется, боишься чего-то, может того, что это заставит тебя расклеится, раскрыться, потерять защиту? Почему при этом ты эгоистично не думаешь о том, кто рядом с тобой, кому, может быть, жизненно необходима именно эта нотка нематериального, секундного счастья, какой-то светлой радости, такого, что может возникнуть только спонтанно, вдруг, не по заказу… Даже ведь в следующий раз, слушая эту же песню, можно ощутить всего лишь голый набор звуков, последовательное, стройное чередование, математически оправданное, но начисто лишённое того хрупкого нечто, чем можешь наполнить эту мелодию только ты сам — души...

Что тебе сказать… знаешь, Любаня, слушала тебя, а сама вспомнила… Ехала тут недавно ночью по объездной через Чайкино, ну там, где «плечевые» стоят. Я не рассказывала, не? Так вот, прикиньте картину: мусора, под угрозой закрыть лавочку, заставили блядей ко Дню Города «работать» в светоотражающих жилетах, таких как у дорожных рабочих и работников ГИБДД. Заботятся о технике безопасности. Видок был ещё тот… Захочешь — мимо не проедешь, как на Первое Мая… Им бы ещё жезлы в руки. Я так и представила себе такой слайд: сидит в машине какой-нибудь мордатый бутуз, мечтательно закинув руки за голову, и представляет себе, что между его ног сейчас не шлюха, а гаишник, который только снял фуражку, но забыл снять жилет и сейчас ритмично работает головой как поплавком...
К чему это я?.. Да, так вот, Люба, что могу ответить тебе… Эти девочки, пусть и суррогат, пусть в идиотской и издевательской униформе, пускай со свистком в зубах или в жопе — не знаю, — но только даже так они могут дать больше, чем ты. Почему, спросишь? Люба, а почему ты до сих пор одна? Почему рядом с тобой до сих пор нет никого, кому бы ты могла себя подарить? Покажи хоть кого-нибудь, кого ты не обманула за свою жизнь? Да, на авансы ты никогда не скупишься, умеешь строить глазки, пощекотать сердце язычком… ты запросто можешь влезть в мозги и отобрать у человека сон. Но где ты, Люба?!.. Да, я всегда стремлюсь на корню оборвать эти чёртовы фантазии и иллюзии, которые всегда безосновательны и пусты. Они могут тянуть куда-то ввысь, будить в тебе всё самое сокровенное, и кажется, ещё секунда и откроются небеса… Но всё это длится ровно столько, сколько звучит мелодия, а потом, резко сорвавшись вниз, можно только разбить голову. И навсегда… Да, это жёстко. Но, по крайней мере, я не вру постоянно и так бесчеловечно, как ты. Ты вытираешь о них ноги. Скажу больше: ты подтираешься ими...

Девки, девки, стоп, стоп, подождите… Теперь скажу я. Вы правы обе, и не правы тоже. Мы с вами всё время спорим об этом — не надоело?.. Но сейчас мне в голову пришло вот что: всё оттого, что у вас просто нет веры. Да, и куда же ты подевалась? Тебя, стало быть, тоже нет, как и Любки? Хе-хе… Да нет, Надя. С вами я.

Где же ещё...


В квартире свет горел во всех комнатах. Был четвёртый час ночи. Повсюду следы незавершённого ремонта, в коридоре стоят стремянки и начатые мешки со стартовой шпаклёвкой и цементом. В зале, на тонком чёрном проводе, свисающем с недавно оклеенного потолка и заканчивающемся простым патроном с лампочкой, аккуратно привязан кружевной женский бюстгальтер. Одна из чашечек насквозь прожжена горячей лампой, в комнате чувствуется запах горелой синтетической ткани. В комнате, помимо уместного рабочего беспорядка — остатки рулонов обоев, банки клея и краски, заметны явные следы борьбы. Осколки разбитой посуды и нескольких цветочных горшков на полу и у окна, на дверях в зал выбито одно стекло. Посреди комнаты на столе, между перевёрнутых и разлитых по скатерти блюд и пустых бутылок, лежал Дима на спине и смотрел в потолок. В его широко раскрытых, голубых глазах застыла крайняя степень радостного изумления, брови, высоко поднятые дугой, собрали гармошку морщин на лбу, рот его кривила большая неровная «О», которая сползала с лица вбок, оттягивая вниз щеку. Губы окаменели словно в судороге и вытягивались трубочкой вперёд — казалось, он хотел закричать, но вместо этого смог только в экстазе с шипением выжать из лёгких весь воздух. На шее в предельном усилии вздуты жилы. Его чёрная рубаха по-прежнему наглухо застёгнута, включая рукава на запястьях, но задрана вверх, на груди и животе видны многочисленные следы зубов, засосов и размазанной женской помады… Брюки вместе с трусами были спущены до щиколоток. Одеревеневший член с яичками у самого основания перетянут тонкой чёрной резинкой от бигудей — такими взрослые тёти наспех схватывают волосы пучком на макушке — она так впилась в разбухшее тело, что почти не видна. Член торчал строго вертикально, словно большой восклицательный знак и цветом, да уже и оплывшей формой напоминал недозревший баклажан. Левая рука Димы с чудовищным усилием загребла в кулак скатерть так, что видны побелевшие ногти. Правая, закоченев во взвешенном состоянии со слегка поджатыми пальцами, прямым указательным направлена в сторону двери, словно обращая внимание на что-то жизненно важное...

В настежь распахнутом окне, плещется на сквозняке воздушная тюлевая занавеска… Чёрный восток над горизонтом уже заметно тронуло серым… Торжественную предрассветную тишину в этот час нарушает только одно: звуки музыки, льющиеся из оставленного девчатами в комнате, магнитофона. На этот раз звучала кассета и всегда, когда заканчивалась песня, срабатывал реверс, быстро перематывал на начало и снова, и снова звучала та же, единственная песня. В ней Макаревич с непобедимым оптимизмом и романтикой в голосе рассказывал о том, как всё начиналось, как они строили лодки...
И как они назывались:

ВЕРА. НАДЕЖДА. ЛЮБОВЬ.