Визит

Автор: Коtt Только к утру удалось уснуть.
Порывистое жужжание дверного звонка вырвало его из хватких объятий царя Морфея.
После полуминутной передышки последовала новая серия нервных звонков.
Маленький, сухощавый, с по-женски хрупкими плечами, впалой грудью, пшеничными волосами, он прошлепал в темный коридор. Приложился к глазку, но тут же отскочил от двери, увидев спросонья двух чудищ с распухшими лицами, заполняющими пространство, неожиданно растянувшейся, бело — салатовой площадки подъезда. Чудище, что стояло ближе к двери, закатило свои огромные глазища и выжидающе смотрело в потолок.

-Зайцев Михаил Дмитриевич? – гулким эхом прорезонировал голос из подъезда.
-Да,- прочистив горло, осторожно ответил хозяин квартиры.
-Милиция. Откройте.

Холодок страха скользнул вниз по позвоночнику.


С трудом нащупав в темноте, Миша надавил на дверную ручку.
Воронка дула автомата выглядывала из-под мышки серого армяка. Яйцеобразная, стриженная бобриком, голова, оттопыренные розоватые, с детским пушком уши, под сплюснутым носом легкое раздражение от бритья. Стеклянные глаза. Глуповатое выражение застывшего лица. Двадцатилетний молодец поморщившись, шмыгнул ноздрей. Второй был ростом гораздо ниже напарника, но шире в плечах и лет на десять постарше. Отяжелевшее, с красными прожилками курдючное лицо нависало над ворсистым воротником. Он шумно дышал, полуоткрыв влажный рот. Массивная пряжка ремня на армяке подпирала рвавшееся наружу брюхо. Едва заметные мушки его глаз были нацелены на тщедушного полуголого Мишу, который стоял в дверном проеме, облокотившись на косяк и близоруко щурился в раскрытые корочки моложавого жандарма.
«Младший сержант Зубов Лев…»(отчество съела фиолетовая каемка смазанной печати)- сумел рассмотреть размытые буквы Миша.
-Вы должны проехать с нами в отделение,- Зубов проворно захлопнул корочки и убрал в нагрудный карман бушлата.
-Можно узнать по какому поводу?- Миша поежился от холода, зябко потерев ладонью левое предплечье.
-В отделении вам все объяснят,- незамедлительно ответил Зубов и сердито пробубнил в шипящую секундой ранее рацию таинственные цифры.
-Ну что ж,- обреченно вздохнув, попятился в квартиру Миша, отталкивая дверь,- надо так надо… Пройдите. Я оденусь.
Младший сержант заломил дуло автомата за спину и, секунду поразмыслив, неловко шагнул в коридор. Его напарник остался в подъезде.


-Паспорт возьмите с собой,- неожиданно неуверенным, каким-то глухим, не своим голосом сказал Зубов, откашлялся в кулак, и тяжело грохая стальным дулом, прислонился к двери.

Миша торопливо прошел в свою комнату, утопающую в полумраке опущенных штор, натянул на нос тяжелые в роговой оправе очки, влез в старые джинсы. С «фонарем Диогена» покопался в ворохе одежды, разбросанной на диване, пытаясь отыскать ремень. Тоскливо глянул на руины постельного белья, заманчиво веющего недавним сном и уютной теплотой.
Вернулся в коридор. Зубов, стараясь не смотреть на Мишу, развернулся к двери и, шурша армяком, неуклюже затоптался на резиновом коврике, противно поскрипывая сырыми подошвами.

Миша спускался вниз по лестнице, глядя в, раскачивающуюся из стороны в сторону, широкую спину и подрагивающую ушанку толстого жандарма. Младший сержант замыкал редкую колонну, бдительно следуя позади, чуть ли не дыша Мише в затылок. На площадке между вторым и первым этажом преклонных лет женщина с аристократически бледным лицом испуганно прижималась к кармашкам искореженных почтовых ящиков, угодливо освобождая путь спускавшимся.

На улице уже вовсю пахло весной, но было прохладно и пасмурно. С полупрозрачных сосулек лениво сползали капли воды, которые изредка подхватывал и в брызги рассеивал порыв промозглого ветра. Начинали обнажаться ровные плитки бордюров, кое-де расползлись темные кляксы сырого асфальта. Серые холмики снега оседали и съеживались, превращаясь в кашицу, чавкающую под ногами. Суматошные воробьи небольшими группками заняли голые ветви деревьев и покатые, с облупившейся краской, карнизы по-армейски строго и симметрично расположенных пятиэтажек.

Мишу конвоировали к соседнему двору, потому как милицейская машина, за неимением свободных парковочных мест в родном Мишином дворе, была оставлена в соседнем.
Двигались они в том же порядке: паровозом пыхтел толстяк, затем, то и дело поправляя очки, плелся Миша Зайцев и замыкал колонну — чугунный зубов.
Точно под конвоем святой инквизиции еретика вели по «оживленной улице в сторону центральной площади на показательную казнь».
«Отчего на мне нет накидки-санбенито?» — мысленно пошутил начитанный Миша и пожалел о том, что некому его похвалить за эрудицию и способность острить в столь щекотливый момент.
Для большего драматизма он обхватил ладонью запястье у себя за спиной и, склонив голову, широко шагал, разбивая ботинками мокрый снег. Местные алкаши с пергаментными лицами, ни на секунду не покидающие свои форпосты у лавок и детских площадок, осторожно прятали трофейные бутылки со спиртом и с немым любопытством разглядывали проходившую мимо колонну.

В этой пестрой, вернее синей компании были и свои Вертер с Шарлоттой. Неразлучные, они как раз, покачиваясь и что-то пьяно бормоча, выходили из подъезда, где жила Зина. (Зина отпускала по тридцатки за пол-литра разбавленный спирт). Одной рукой Вертер нежно обнимал за плечи возлюбленную, в другой — сжимал грязноватую пластиковую бутылку с живительной водой точно из Купели Силоамской.
-Эх, ёп,- сипло пробормотала Шарлотта, устраиваясь на скамейке, потеснив остальных дионисийцев,- глянь-ка, Коль,- она грубо толкнула в бок Вертера,- а куда это Зайца ведут?
Вертер-Коля обернулся:
-Точняк… его… кошке на хвост шоль наступил…
Несколько человек, хрипло откашливаясь, рассмеялись.
Бывший зэк Севастьянов, седой, худой, угрюмый, молчаливый, авторитетный, цыкнул на них и впервые посмотрел на Мишу с уважением.
-Цирк, да и только,- взяла протянутый стаканчик Шарлотта и лихо выпила содержимое,- тоже мне, нашли преступника…- шумно выдохнула она,- он и мухи не обидит, а его под автоматы… финиш! Надо к Раисе сбегать, разузнать, что случилось…

Она поднялась и, прихрамывая, побрела в сторону подъезда, где жил Миша.

И в правду. Миша Зайцев- двадцатипятилетний юноша, окончивший филфак пединститута и работавший в историческом отделе центральной городской библиотеки. Юноша, любивший Брюсова, Пруста, блюз, фолк и компьютерные стратегии. Этот домашний мечтатель, застенчивый и робкий, мог быть уличен только в подозрительно невинной, скупой, сентиментально- старомодной биографии, приличествующей разве что «человекофутлярным» чеховским персонажам.

Нарастающий страх неизвестности вступал в единоборство с давно забытым Мишей подростковым авантюризмом и жаждой приключений.
Необычное трио шло вдоль редких гаражных построек, где казалось еще вчера Миша с дворовыми мальчишками играл в «казаки-разбойники». Тогда Миша и вообразить не мог, что через десять лет казаки в серых армяках под дулами увы не деревянных автоматов триумфально поведут его, разбойника но не в импровизированную «тюрьму-межгаражье» — проход, заваленный с сломанными деревянными ящиками, а в настоящие казематы.

-«Солженицын, Шаламов, Жене, Уайльд, Верлен, — размышлял Зайцев, — прошли через это. Хармса сгноили в тюремной психушке… Вольтер год просидел в знаменитой Бастилии за смелые эпиграммы против регента герцога Филиппа Орлеанского, де Сад и вовсе провел там же в Бастилии большую часть своей жизни… Выдающиеся люди, гении, страдали, гибли в муках. Чтобы хоть что-то понять в этой жизни — нужно пострадать… что ж, видимо и мой черед пришел…»- он нескромно вписал свою фамилию где-то между Шаламовым и Садом.
-«Ну что за нелепость, Миша!- вмешалось здравомыслие. — Наверняка все это какая-то ошибка и тебя совсем скоро отпустят, да еще и прощения попросят… А если нет»,- усомнилось здравомыслие,- «живешь ты в государстве, где человеческая жизнь и свобода стоит не дороже плевка на асфальте. В государстве, которое защищает лишь собственные интересы и интересы буржуазного меньшинства. Для остальных же государство — злокачественная опухоль, пустившая метастазы. И суды наши безнадежно далеки от соломоновых. Глупо, Миш, надеяться на справедливость. Денег откупиться у тебя все равно нет и наверное никогда не будет, так что смирись, дорогой, и подставь свою вихрастую, библиотекарскую голову под суровый меч правосудия. Се доля твоя под солнцем».

Рядом с котельной вместо ожидаемого Зайцевым милицейского «бобика» была припаркована Лада девятой модели. За рулем, откинувшись на подушку высокого подголовника, восседал средних лет милиционер с поджатой нижней губой и вытянутым мумифицированным лицом. Увидев Мишу, он растянулся в мефистофелевской улыбке, отлип от подголовника и повернул ключ зажигания. Зубов сел рядом с водителем, зажав в ногах автомат. Миша оказался стиснутым на заднем сиденье между, сложенными у дверцы, бронежилетами с одной стороны и толстяком – паровозом с другой. От толстяка тошнотворно воняло потом. Колени Мише пришлось неприлично задрать, протиснув их расщелину между передними сиденьями.

Машина недолго попетляла по дворам, едва не увязнув в глубокой колее, и вывернула на проспект Грибоедова.
-И куда их всех сажать,- не отрываясь от окна, неожиданно пробасил толстяк, поводив большим пальцем под воротничком серо-голубой рубашки, — на головы чтоль друг другу?!
Водитель усмехнулся, мотнул коротко стриженой головой.
От волнения у Миши пересохло в горле. Он сглотнул сухую слюну.
-«Семнадцать-два,- трещала рация,- Циолковского восемь-«а»… драка возле подъезда».
Менты игнорировали надоедливо шипящую ребристую коробочку, крепившуюся на шоколадного цвета приборной панели. Рация обиженно два раза коротко вхолостую прошипела и смолкла.
Не доезжая до площади Дзержинского, где рядом с памятником Железному Феликсу символично располагалось второе отделение милиции, свернули на «молодежку».
-«Елки-палки»,- недоумевал Зайцев, вглядываясь в окно,- «куда это мы едем, вон же отдел…»
Остановились на перекрестке под красным фонарем светофора.
Загорелся зеленый, тронулись.
От неудобной позы у Миши затекли ноги, неприятно покалывало в пятках.
-Пусть он это…- помял мочку уха водитель, глянул на Зубова, передвинул рычаг коробки передач,- матери что ли позвонит, пусть она ему теплые вещи принесет, а то получится как в прошлый раз…
-Когда Шамшурова привезли?- спросил младший сержант.
-Ну да…
У Миши потемнело в глазах, тяжелые удары сердца стали отдаваться в горле и висках. Волосы зашевелились на голове. Захотелось на полном ходу выпрыгнуть из машины.
-«Ну все, сомнений нет, меня везут в тюрьму, в КПЗ…- лихорадочно размышлял он,- и это уже не игры, не робинзонада какая нибудь, тут все серьезно. Но господи, за что!!! За что!!! De nihilo nihil, ничто не возникает из ничего. Думай, Миша, вспоминай, где оступился, кому ты мог дорогу перейти, что натворил… Нет ничего и на ум то не приходит… должно быть, чья-то злая шутка или нелепая ошибка…. Но скольких осудили по ошибке, доказывай потом, что ты не индюк, а им лишь бы дело закрыть… Толстый сказал, что в камере полно народу, значит меня непременно будут бить… Но главное не сломаться, не показывать свою слабость, я где-то читал, иначе живьем съедят… Надо срочно придумать какую- нибудь историю, чтобы там меня зауважали. Совру что я убил кого – нибудь. Нет, не поверят, фактура у меня не подходящая. Ограбил — еще куда не шло. О! Сумку, скажу, вырвал на улице у тетки… А что же скажут на работе! Боже, какой позор! И так по двору молва нехорошая пойдет, многие же видели меня сегодня… а тут еще и на работе все разнесут — раструбят… Черт! Черт! Черт!- щеки его наливались кровью, он даже ударил себя по колену, — … какая нелепость! Какой абсурд! Ну что же ты молчишь, тряпка, спроси ты у них хоть что нибудь… Язык будто к нёбу прирос… у дяди Жени одноклассник бывший – работает прокурором. Надо б маме сообщить, чтобы с ним срочно связалась, пока не поздно еще…».

Меж тем «девятка» обогнула площадь Горького и остановилась у бледно-красного трехэтажного здания с широким крыльцом, высотой в три ступени и трепавшимся на ветру российским флагом.
Рядом, почти вплотную друг к другу были припаркованы легковые автомобили, среди которых возвышалась пассажирская «Газель» с протяжной надписью «Дежурная Часть» по бокам.

Кряхтя, толстяк выбрался из машины, оставив приоткрытой дверцу для Миши. Одернул бушлат, надвинул на голову шапку. Вышел водитель, он оказался ростом с Мишу, носком армейского ботинка пнул брызговик, сбивая налипшую грязь.
Миша медлил. Он не выходил из машины, массировал одеревеневшие икры.
-Э, аллё,- толстяк заглянул в салон, постучал по крыше,- выходим, че там завис!
С грехом пополам Миша вылез из машины. Неспешно поднялся на, выложенное мраморной плиткой, крыльцо. Справа от двери под толстым стеклом таблички успел рассмотреть крупную золоченую аббревиатуру.
-«УВД», — еще раз обреченно глянул он на связку из трех пугающих, но по одиночке вполне безобидных, букв.
Зубов с толстяком поднялись следом.
Миша потянул на себя массивную дверную ручку. От небольшого холла с двумя секциями откидных сидений и ободранным столом далеко убегал длинный коридор с бесчисленными сотами дверей.
По коридору просеменил лысоватый мужчина с тонким ароматом хорошего парфюма, в сером костюме, держа за уголок кожаную папку.
-Четвертая дверь направо,- Миша вздрогнул, услышав за спиной металлический голос Зубова. В здании УВД голос младшего сержанта звучал гомерически громко и твердо.
Как оглушенный, Миша прошел несколько метров, свернул, постучал костяшками пальцев, слегка толкнул дверь, заглянул.
-Можно?- спросил по школьной привычке, часто опаздывающий на первый урок, Миша.
-Да-да, проходите,- отозвалась миловидная блондинка, отвела голубые глаза от монитора и с едва заметной улыбкой взглянула на него.
В углу просторного кабинета за столом, прячась за кипой бумаг, сидела и молотила по клавиатуре бальзаковского возраста дама с пышной прической и спущенными на кончик носа очками в тонкой пластиковой оправе. Она была настолько погружена в работу, что не замечала Мишу.
-Мы еще нужны, нет?- спросил Зубов, одной ногой шагнув в кабинет.
Миша снял очки, поскреб переносицу с красными следами от латексных пластинок оправы. Протер линзы носовым платком. Руки его дрожали.
-Нет,- ответила блондинка, отпила кофе из прозрачной кружки, поводила мышкой по коврику.
«Друзья» мишины разочарованно отступили и гулко замаршировали по коридору.
Зайцев кротко глянул им вслед. Когда дверь в конце коридора хлопнула, облегченно выдохнул.
Дама в очках продолжала отбивать стаккато на клавиатуре.
-Ваш паспорт, пожалуйста,- вытянула руку девушка, будто просила подаяние.
Миша вложил паспорт в ее ладошку.
Она быстро ввела в компьютер мишины данные.
-Та-а-ак, — забарабанила по столу розовыми наманикюренными ноготочками,- Зайцев Михаил Дмитриевич, у вас неоплаченный штраф за административное правонарушение.
И уточнила:
- За появление в пьяном виде в общественном месте.
-Штраф?!.. За правонарушение?!.. Административное?!.. – забормотал Зайцев, плюхаясь на мягкий стул, придвинутый к столу блондинки,- слава тебе Господи!- дышал он будто после падучей.
Девушка удивленно посмотрела на странного человека, развалившегося, вытянув ноги, на стуле, и с блаженной полуулыбкой смотревшего в потолок.
-Что ж вы, молодой человек,- с укором проговорила она,- штрафы нужно вовремя оплачивать.
Но зайцев ее не слышал. И для него был совсем не важен тот пустяк, что выпивал он последний раз в одиннадцатом классе, на школьной новогодней дискотеке. (Тогда одноклассники уговорили Мишу попробовать водку, Миша перебрал. Ему стало плохо, вместо туалета он забрел в гардероб и там его стошнило в сапоги классного руководителя. Был жуткий скандал и Миша дал себе слово к спиртному больше не прикасаться. И слово держал).
Все было уже позади: Зубов, толстяк, конвой, тесная милицейская «девятка», переполненная камера с агрессивными арестантами, длинные письма на волю, возвышенные страдания, просветление, Шаламов, Уальд, де Сад… Тут и обрадоваться в самый раз, ведь пронесло же, повезло, он оказался жертвой нелепейшей ошибки, ведь все хорошо то, что хорошо кончается…
Но Мише вдруг стало до глубины души обидно. Досадно, как ребенку, незаслуженно получившему горячий подзатыльник. Горько. И стыдно.
-Вот возьмите,- девушка придвинула к Мише паспорт и серый лист бумаги, заполненный от руки,- оплатите сто рублей в банке и квитанцию принесите нам.

Он злобно расхохотался, схватил со стола бумагу с паспортом, сунул в карман и вылетел из кабинета, громко хлопнув дверью. Продолжал хохотать и на улице. Постепенно хохот сменился сухим раздражением.
В тот день в компании Вертера и Шарлотты Миша нарушил данное в школе слово.
На следующий день в банке, опустив в выдвижной лоток сторублевую купюру, похмельный Миша оплатил заслуженный штраф.