Копалыч и... (Часть вторая). Невольное и неумышленное подражание.

Автор: Отсылал рассказы Копалыч дозировано, словно сапер, прозванивающий металлоискателем минное поле впереди себя. Правил написанное им раньше, придумывал новое. В общем – творил.

Пошли отзывы. В основном, умеренно-положительные. На те, которые ставили под сомнение его писательский дар или достоверность происходящего, Копалыч, помимо своей воли (хоть и уговаривал себя быть сдержанным), реагировал бурно. Спорил неистово. Бросался в виртуальный бой, как Матросов на немецкую амбразуру. До истерик. Не было у него тут авторитетов. Ему что новичок желторотый, испуганно написавший первый комментарий, что редактор матерый, сожравший уже сотню таких копалычей. Ну, что ты тут с этим поделаешь. Он так привык — и на корабле, и на прииске, и в зоне.

И вжился во все это Копалыч, и увлекли его споры виртуальные да разговоры писательские, и почувствовал себя Витя частичкой какого-то большого литературного варева. Ночи свои дальневосточные мог не спать, а мог на ресурсе сидеть до первых изможденных приамурских петухов. Любил он тут всех и ненавидел.

А однажды попал его рассказ военный в рубрику престижную. Возрадовался Витя, ох как возрадовался! Его принимают, принимают, принимают! Правда, тон копалычевский после этого в диалогах с коллегами по ресурсу стал еще бесшабашней, еще отвязнее. Но это так — издержки признания, наверное. Лес рубят…

Спустя неделю Копалыч начал писать свой Главный Рассказ. Тот, который должен будет ошарашить всех. Войти глубоко под кожу, остаться в душе, почках и печени каждого. Навсегда. Это будет рассказ о нем и не о нем, о каждом и обо всех. Он туда вложит свою нелегкую судьбу и судьбы тех людей, которых он повстречал на жизненном пути. Все крупицы, частички, осколочки своего знания он вложит в него – в свой Главный Рассказ.

Начиналось нелегко. Туго начиналось. На второй день заскользило. Он возбужденно вышагивал по комнате, жадно курил, выщелкивал окурки в форточку, опрокидывал в себя дежурные пятьдесят, забрасывал в рот очередную килечку и вновь к экрану. Дьявольским азартом горели глаза.
Закончил к полуночи четвертого дня. Трижды перечитал. Хорошо. До мурашек гусиных хорошо. Медленно, как на дуэльный курок, нажал клавишу «отправить». Фух, ушло… На этот раз налил себе сто. Закусывать не стал. Занюхал надкушенным яблоком, обессилено рухнул на диван и тут же уснул.


***


Проснулся рано. Снилась ему рубрика. Большая рубрика. Но не побежал к монитору сразу. Долго умывался, фыркая. Обстоятельно пожарил яичницу, не менее обстоятельно налил. Он волновался. Хотел утопить волнение в умышленно растягиваемом ожидании. Вроде, как и не интересно ему, что там с его Главным Рассказом. Подходя к компьютеру, нервничал, как школьник перед экзаменом.
Блядь, что ж так медленно загружается этот Windows! Ага, вот. Клик, клик, дабл-клик. И еще раз клик………………………аггга……………………………
…………………………………………………………………………………………………………………….
Еб тваю мать!.. Что за хуйня! ………….Это как?.. Блядь, ни хуя не понимаю!!!.. Какая «графомания», какая «рулит»???

Не веря глазам своим, Копалыч на этот раз, наливал уже машинально и до краев. Не заметил даже, как выпил. Опустился обессилено на кресло. Расплавленными мартенами горели щеки. Сердце рвалось из груди праведным возмущением. Запустил изо всех сил вчерашним яблоком в монитор. Неморгающими глазами наблюдал, как стекают с экрана ошметки. Встал, сделал два нервных круга по комнате. Еще раз до краев. О-п-п-п-а. Есть контакт. Хрусть, огурчиком соленым. Заебись!

Я вам, бляди, покажу «графомания рулит»! Одна половина в Москве своей псевдопафосной сидит — жирует, вторая в Питере, блядь, камерном, воздухом дворов-колодцев обосраным дышит! Культурная столица, ёптыть! Город — спившийся интеллигент и город спившихся интеллигентов! Жизни ни хуя не видели, смерти не нюхали. Ноздри, блядь, в своих клубах прококаинили и еще советами марают пространство! Алкатня импотентная! А, ну еще и иммигрантишки сраные, пораженцы, бля, велферные! А эти…назвали же себя, ебана в рот, редакторы! Какие на хуй…..

Резко придвинул кресло к монитору и пошло-поехало:

… ебу вас в рыло…

пятьдесят грамм

… иди на хуй…

пятьдесят грамм

… суки все придуманные…

семьдесят грамм

…высокосидящие суки ридаки…

сто грамм.

А, к московскому вечеру и хабаровской ночи заклинило нашего Копалыча на какой-то совсем идиотской, только ему понятной, тюремной, видимо, фразе, которую он напоследок выдавал раз пять на любое к нему обращение. Смысловое содержание той фразы он, как бы, умышленно направлял против себя… Народ по ту сторону экрана недоумевал.

Но сам Копалыч этого уже совсем не помнил. Алкогольный дурман накрыл Витю с головой.


***

На утро бродил он, с больной головой, чужим гостем по страницам, к которым так привык. Забанили его. По русски говоря, выгнали с ресурса. Копалыч читал вчерашние ленты комментариев, пытался анализировать произошедшее. Убежденность в своей правоте не уступала.
Зарегистрировался на другом схожем литературном сайте. Пошатался там. Не увлекло. Все тут было непривычно — от цветовой гаммы до чужых холодных ников тутошних завсегдатаев. Опять вернулся на «Литмаш». И так три дня. Уходил и возвращался.
По телевизору показывали мультфильм про блудного попугая. Копалыч раздраженно переключил на другой канал. Красно-желтый интерфейс родного и ненавистного «Литмаша» не отпускал. Запасы спиртного подходили к концу. Выходить в магазин не желалось.
Ага, они еще и тусуются вместе, писатели хреновы. Выясняют друг у друга, кто будет, когда и откуда прилетит-приедет. И редакторы подтянуться…угу…и эта тоже…и этот…и тот, который вчера его под шконку в комментах гнал. Понятно…ну-ну. И название у забегаловки ебанутое — «Жан-Поль». Французы, блядь, богема, ептыть. Возрождение помойное, убогий ренессанс. Выкапал последнее из бутылки, чуть ли не отжал ее. Получилась полная пузатая стопочка. Все-равно, придется в магазин спускаться. Влил в себя водку. Закуска тоже закончилась. Занюхал прокуренной кистью руки. Опять сел к компьютеру. Ну, а че, адрес кафешки в интернете можно найти, пригласительные не требуется. Чего б самому не поехать, а? Вот и поговорим по-настоящему. Глаза в глаза. Они мне, я им. Пообсуждаем текст. Его достоинства и недостатки. А еще….а еще, очень хотелось их всех просто увидеть.
Копалыч открыл советский лакированный шкаф, вытащил из-под постельного белья увесистую пачку тысячных купюр. Пересчитал. Поеду, решил он. Деньги небрежно запихнул обратно в белье. Окромя одной тысячной бумажки. Быстро, по-армейски оделся во все камуфлированное и направился в магазин.

***


День прошел в умеренном пьянстве и в мыслях о будущей поездке. Копалыч в перерывах между стопками выстраивал в уме диалоги, тщательно подбирал аргументацию. Мысленно спорил и дискутировал. Получалось здорово.
К вечеру устал от этих думок и перманентных возлияний. Сел опять к монитору, нырнул в красно-желто-серый омут «Литмаша». Так и уснул за столом…

… «Жан-Поль» оказался вовсе не забегаловкой. Вычурный, торжественно-монументальный особняк девятнадцатого века в стиле ампир был красиво подсвечен невидимыми прожекторами лимонно-желтого света. К ресторану вела совсем уж средневековая аллея. Обрамляли аллею столетние угрюмые дубы. Ни хуя себе, подумал Копалыч. Ему вспомнилась далекая школьная экскурсия в Ясную Поляну. Но, чтоб такое, в центре Москвы… Копалыч шел по направлению к особняку и нелепо вертел головой. До боли в шее. Дубы тоже были подсвечены. Космически-голубым. Ненавязчиво звучал Вивальди. Чем ближе Витя подходил к ресторану, тем страшнее становилось. Массивную дверь открыл предупредительный швейцар. Богатство внутреннего убранства холла восхищало и слегка подавляло. Стены были украшены какой-то гербовой и военной символикой. У Копалыча вспотели ладошки. Хотелось пить.
Тут к нему подбежал шустрый и вертлявый молодой человек. Одет он был весьма странно. Широкие шелковые шаровары в цвет белорусского флага и заправленная в них белая футболка. На футболке большими буквами было отпечатано черным принтом «Шлямбур» и в углу литмашевский логотип.
- Здравствуйте, Виктор Иванович. Почти все в сборе. Вас ждем-с — заискивающе протараторил он – возьмите футболочку, вон в гардеробе переоденьтесь. На футболочке ваш ник. Это я придумал, чтобы все были как-то обозначены, чтоб не тратить лишнее время на представление друг другу. Это я придумал, вот — самодовольно повторил предприимчивый белорус Шлямбур.
Копалыч в недоумении развернул свою футболку. Все, как положено, сорок шестой размер, на груди «Копалов». И логотип на месте.
Хм, надо же, меня тут ждали — пронеслось у гостя в голове. Он еще раз удивленно обернулся в сторону Шлямбура. Ну и ник он себе уебищный выбрал, закончил мысль Копалыч.
Зашел в просторную гардеробную, переоделся. Шлямбур уже выдавал футболку следующему гостю. Копалыч стремительно проследовал через холл и несмело открыл дверь в зал.
У входа стоял монументально-квадратный мужчина. Наверное, охранник, подумал Копалыч. Начищенные до блеска военные берцы, камуфлированные галифе и расстегнутая куртка. На ремне болтался массивный охотничий нож с красивой резной ручкой, на плече вороненый карабин «Сайга». Под курточкой на футболке значилось «Александр Круассанов».
- Витек, привет. Рад тебя видеть, братишка — загрохотал квадратный.
- Привет — тихо и растерянно ответил Копалыч, оглядывая собеседника с ног до головы.
- Давай, давай, иди в зал, мне тут с гостями нельзя долго общаться. Потом после банкета попиздим. А завтра поедем на охоту, на кабанов. У тебя еще такого не было! Давай, иди смелее. Иди…

Копалов шагнул. Зазвучали фанфары. Все разом обернулись на него. Писателей собралось уже человек тридцать. Все в белых футболках с никами и именами. Хорошо Шлямбур придумал. Кто-то сидел за длинным столом, кто-то разгуливал с бокалами в руке по роскошному залу.

Подбежала сизоносая официантка с подносом. Скрипучим голосом, жутко грассируя, предложила спиртные напитки. Копалыч, не узревший на подносе водку, выбрал ром. Или, как сказала девушка «гом». На ее белоснежном фартуке было обозначено имя «Даная Дно». Не знаю ее, пронеслось у Виктора в голове.

Гости приветственно приподнимали свои бокалы навстречу Копалычу. Все улыбались. Улыбались ему. Мурашки блаженства волнами пробегали по копаловскому телу. Фанфары стихли. В углу бородатый мужчина лихо заиграл на рояле. Спустя минуту к нему присоединилась симпатичная девушка и они начали игру в четыре руки. Какая легкая и приятная мелодия. Какие приятные светлые люди. Имен играющих не было видно. Заслонял рояль.
Копалыч отхлебнул рома. Хотел сделать второй глоток, но его тихо окликнули.
Он обернулся. К нему направлялся высокий, в меру худой мужчина. На футболке имя — «Державинтъ». А, знаю его, подумал Витя. Неужели меня окликнул? Да, направлялся именно к нему — к Копалычу.
- Хочу похвалить – тихо, и как-то, по доброму произнес Державинтъ, наклонившись к его уху. Чокнулся слегка своим бокалом и так же тихо ретировался. На спине у Державинта значилось еще два имени. Одно двусложно-русское, а второе совсем даже иностранное.
Даная Дно указала Копалычу его место за столом. Гость промычал «спасибо» и шатающейся сомнамбулой отправился к своему стулу. Уселся. Оглядывал зал, который был укутан каким-то невидимым чудесным розовым светом. Откуда шел свет, Копалыч не понимал.
Тут к нему кто-то подсел. Это был парень лет сорока, плотного телосложения, с умными, на выкате глазами. Он стянул с ушей миниатюрные наушнички, бросил на стол книгу с изображением ярко-оранжевого мандарина и поздоровался:
- Привет, Копалов.
Витя перевел взгляд на футболку.
- Привет, чилийский летчик Гонсалес — ответил он.
- Хоть ты и бузотер, Копалов, сто огурцов тебе в сраку, все равно, тебя уважаю. Я тоже в свое время с редаками знаешь, как хуесосился. На меня тут тоже такие наезды были, что будь здоров. Ну и где теперь те, кто наезжал? Где? Лошадь в овраге доедают. То-то… И книга не у них, а у меня вышла. И срать мне на всех говном из жопы — завершил свой монолог Гонсалес.
- Я тебя читал, летчик, мне парочку вещей понравилось. Правда, не жизненно, как-то…
- Ладно, кому как… Вот, хочу тебе подарить — сказал Гонсалес и протянул Копалычу книгу с изображением яркого фрукта – с автографом, какбэ — улыбнулся чилийский летчик и обратно воткнул наушники.
Только ушел ЧЛГ, как тут же опять Копалыча кто-то приобнял. Тяжело так приобнял. Здоровенный мужик. С рыжей аккуратной бородой. Улыбается открыто. Перегаром дышит.
- Здорово Копалыч. Заждались мы тут тебя.
Витя уже привычно опустил взор на футболку. Ага…понятно. Знатный писатель и комментатор злой. Помню.
- Здорово, Невримантасс.
- Поздравляю с номинацией — загадочно и шепотом произнес бородатый.
- Какой номинацией?- тоже шепнул Копалыч.
- Потом поймешь, братан – и, как ни в чем не бывало, горячечно продолжал нашептывать — чё ты там в своем Хабаровске сидишь? Давай к нам, в Питер. В напарники тебя возьму. Ты же рукастый. Вместе с металлом работать будем. Металл – это же музыка. Послушай только её – тавр, двутавр, лист холоднокатаный, лист горячекатаный, еще есть рифленый, а рифленый уже бывает чечевичным и ромбовидным. Правда, заебись, Копалов? — восторженно спросил Невримантасс.
- Угу — испуганно буркнул Витя – заебись.
Невримантасс неожиданно встал и медленно побрел в сторону рояля, блаженно нашептывая:
- Швеллер, арматура, уголок, шестигранник, квадрат, бля…………

Копалыч оставил Невримантасса с его железом и перевел взор на стол. Дико хотелось пить. Морсика бы, брусничного. Но стол был плотно заставлен разнообразной едой. Тут было все — и икра и разносолы и душистые копчености и осетры с балыками. Только вот, попить совсем ничего не было. Совсем. Копалыч сухо глотнул. Хотел подозвать, было, Данаю Дно, но тут к нему подошел мужчина неопределенного возраста с внешностью спившегося Арамиса. «Шизоидоff» — прочитал на футболке Копалыч и вспомнил, что этот мушкетер – дико статусный на Литмаше. Поздоровался Витя первым. Шизоидоff на приветствие ответил коротким поднятием бокала с вискарем.
- Не ищи, Копалыч. Нет тут морса. И воды нет. И кваса. Тут только спиртное, только спиртное – грустно промолвил Шизоидоff и … немедленно выпил. Постоял еще немного, посмотрел задумчиво на Копалыча, медленно и лирично последовал к другому краю стола.
— М-да…- только и сказал Витя.
- Виктог Иванович, Вас пгосят подойти – над ним склонилась и жарко дышала в ухо Даная.
- Куда, кто?
- А вон там, в углу за столиком, за отдельным.
Копалыч перевел глаза в угол зала. Ему приветственно махала рукой женщина. И не женщина даже, а девушка. Он встал, направился к столику. В метрах пяти от нее рассмотрел имя на футболке «Клавдия Раневская». Надо же, а она красивая, подумал Витя, и совсем не похожа на актрису-однофамилицу.
- Привет, шкодник – весело полупропела Клавдия.
- Привет, Мамо – застенчиво ответил Копалыч. Господи, а откуда взялось это «мамо», тут же встрепенулся он.
- Хороший ты писатель, Копалыч, и номинацию сегодня взять можешь
- Какую номинацию, ма…Клавдия?
- Потерпи, Копалыч, потерпи.
- Не нужна мне номинация. Книгу лучше свою с автографом подари…те. У меня уже есть одна, с мандаринкой. Мне бы еще с морковкой — указал на стол Копалыч. На столе одиноко лежала книга, написанная Клавдией.
- Копалов, я бы с радостью, дорогой мой человек, но вот — последняя осталась. А я Нуви обещала. Не обессудь, старик, давай, в следующий раз.
- Нуви? Так она, это, того…тоже приедет?
- Копалов, Нуви по земле не ездит. Нуви летает. Она живет в своей маленькой стране, под другой звездой – бархатным напевом вещала Клавдия.
- Под другой звездой? – бестолково переспросил Копалыч.
- Да, Витя, совсем под другой.
- И она прямо сюда и прилетит?
- Конечно. Представляешь, в прошлый раз она прилетела на широкоухом складчатогубе. Причем, он был без головы — хитро улыбаясь, продолжала Раневская — тут крови было…
- А на чем в этот раз она, это…прибудет?
- Говорят, на синей бескрылой стрекозе. Но этого никто и никогда не знает. Ей, правда, нужно залететь еще за профессоршей одной. По дороге. Профессорша в своей стране живет, среди гор заснеженных, под своим крестом. Кустя зовут.
- А-а-а-а..- недоуменно протянул Копалыч и примолк. Блядь, как же пить хочется.

- Внимание, внимание! – раздалось со сцены. Рояль замолк. Копалыч дернулся от неожиданно громкого звука. Обернулся.
- Начинаем розыгрыш номинаций нашего любимого Литмаша! Итак…
С подиума вещал какой-то жизнерадостный азиат. На его футболке было написано «Узкоформатный Мудила», но надпись эта было жирно перечеркнута, а снизу еще более жирным выведено «Честный Калмык». Его Копалыч тоже хорошо помнил. Тут Калмык начал перечислять список номинаций. Копалычевский слух выхватил из водоворота названий и имен одно:
- В мужской номинации «Самая жизненная проза» — Копалов, Круассанов и я, конечно!
Витя блаженно улыбался. Калмык продолжал по списку.
Вот, как оно все, думал Копалов. Признали меня, признали. А как иначе… Где же тут вода, сука!
- И напоминаю, – орал со сцены азиат — для того чтобы получить номинацию нужно победить в нашем традиционном конкурсе! Попрошу всех на сцену! Для тех, кто тут впервые, напоминаю условия конкурса. Мужчины будут мерятся хуями, а женщины порадуют нас красотой своих сисек!

Копалыч передернулся и начал что-то усиленно вспоминать. Блядь, я же в старых трусах! Они же, как марля уже светятся. Еще в восьмом году на рынке покупал. Ему стало невыносимо жарко. Сука, где эта ебаная Даная? Как пить то хочется, падая в обморок, подумал Копалыч и проснулся.


***

Дико хотелось пить. Мутило. Мерцал монитор компьютера виндовской заставкой. Телевизор фонил. Там показывали вручение то ли «Оскара» то ли «Золотого Льва».
Копалыч еле добрел до кухни. Жадно попил из-под крана, полностью головой ушел под воду. Шаркая, добрел обратно до компьютера. Набрал по скайпу Бородина. Договорился заночевать у него в Москве. Бородина он знал еще по Алтаю. Вместе шабашили. Он «сверчком» в Чечене служил еще при первом походе на Грозный. При складе оружейном чего-то там отирался. Рассказывал Копалычу по пьяни, что вывез из Чечни целую Газель боеприпасов. И что, мол, где-то на даче они у него хранятся. Копалыч не верил. Надо было собираться в дорогу. Самолет через пять часов.



***


Полупустой вагон московской подземки гулко катил Виктора Ивановича Копалова в сторону Цветного бульвара. Первая теплая апрельская суббота унесла москвичей на свои сотки, акры, гектары, делянки и деляночки.
О чем-то своем, потаенном размышлял Копалов. Смуглое и худое, даже слегка изможденное лицо, было торжественно устремлено куда-то вдаль, в район кнопки вызова машиниста. Уголки обветренных губ подрагивали в улыбке, за которой явно прослеживалось что-то тайное и даже мистическое. Карие, почти черные глаза, повидавшего виды человека, искрились каким-то внутренним знанием и пониманием. Нет, не пониманием, а Пониманием. Да, именно так — с заглавной буквы. Пониманием.
Правая его рука время от времени змеей вползала в потертый кожаный рюкзачок, покоившийся у Копалова на худосочных и острых коленках. Руку приятно холодили гладкие пузатые бока двух ручных осколочных гранат