Хроника объявленного грабежа

Автор: Голем * * *
Худший сезон в Питере – начало марта.
Голод, как экзорцист, изгоняет бездомных из тёплой вони подвала на поиски хлеба насущного. В продранных шмотках гуляют ледяные вихри… короче, горе побеждённому!
Худшее время в Питере – начало 90-х.

Третий день подряд на рынке ни копейки заработать не удаётся.
Я сижу возле труб отопления в позе Демона, ощущая себя персонажем картины «Разум на краю гибели». Парочка безработных – Гурий и Лепёха, или Два-Бойца – давно подбивает меня, явного ботана, на вооружённый грабёж обменника. Стало быть, разбой. Штатное вооружение Двух-Бойцов составляют парочка ножей-выкидух и потёртый ствол, похожий с виду на стартовый пугач. Охраннику надлежит сунуть в нос пистолет, а при необходимости треснуть им по лицу. Женщину-кассира, поучают мазурики, следует пугать ножом или бритвой. Простенькая дырочка на колготках страшнее для дам-с, чем незатейливое пулевое отверстие…

Я размышляю.
Парочке идиотов явно требуется лох, который смог бы, не возбуждая подозрений, подойти к охране с отвлекающим, нелепым вопросом. Пользуясь моментом, налётчики вырубят стража и деловито сбаулят выручку.
Я остаюсь на шухере, на подхвате. Кассиршу, визитёров и сигнализацию, как проблемы, Два-Бойца не рассматривают. До сих пор я ни один грабёж всерьёз не воспринимал, сознавая, что с имеющимся у меня уровнем квалификации выбирать придётся между тюрьмой и моргом. Представьте, говорил я двум неразлучным: ваш охранник на базары не поведётся, а то и вовсе перехватит инициативу… что тогда?
А тогда валить его придётся всерьёз.

Морально-этические запреты дремлют, готовясь напомнить о себе после утоления голода.
Зато терзает мысль о том, что беспризорники мои, Ванька с Дашкой, здорово хотят есть и могут с отчаяния стибрить что-нибудь в продуктовых рядах. Их, конечно, поймают, сдадут в приёмник-распределитель, а оттуда будет не вытащить. Брат с сестрой мне весьма по душе, и я надеюсь со временем их усыновить. Когда оно наступит, это время, не знаю, но почему-то убеждён, что наступит.
Кто же мог знать, что малыши не доживут… но об этом лучше в другой раз. Скулёж детский и сейчас ещё рвёт мне душу.
Да и самому жрать в эти дни хочется так, будто… не с чем сравнивать.
Страшнее голода только холод — к нему привыкнуть нельзя.

Осознав, что претерпел с деньгами очередную фетяску, я подхожу к Лепёхе, невысокому брюнету лет тридцати пяти с бесформенным, мясистым лицом, и сообщаю, что идею одобрил – не пора ли на дело?
Весть о том, что Голем-Очкарик и Два-Бойца затеялись на скачок, мгновенно облетает весь подвальный бомонд: одни одобрительно цокают языком, другие изощряются в насмешках. Ситуация весьма напоминает мультик «Ограбление по...». Мы выпиваем на троих бутылку пива, выкуриваем по папиросе, отобрав всю пачку у весело гомонящей публики, и направляемся к месту обогащения.

Весь недолгий путь я ломаю голову над тем, удастся ли выманить у моих подельников обещанную треть.
Два-Бойца не вызывают ни капли доверия, да и мне они не больно-то доверяют. Поэтому запорный вентиль, свинченный где-то в подвале и неплохо зарекомендовавший себя в роли кастета, надёжно спрятан в рукаве моей утеплённой куртки, болтающейся на исхудавших кистях.
Загребая раскисшими ботами комья грязного снега, я размышляю: если пойдут экспромты, кладу разом обоих гадов и забираю табаш. Потом вернусь, захвачу малышню – и в Горелово, на дачу к приятелю, там нас никто не отыщет. Но уходить в нелегалы чертовски не хочется, и оттого ситуация по-прежнему видится неразрешимой. Дойдя в своих размышлениях до рубежа «авось, небось и как-нибудь», я возвращаюсь к действительности.
Выясняется, что нам для начала везёт: публика в обменнике отсутствует.
Что ж, пора открывать театр одного актера.

Поздоровавшись с охранником, приступаю к беседе:
– Вот засада, паспорт дома забыл. Нельзя ли поменять валюту по водительским правам?
– Не-ет… не знаю, это у кассиров надо спросить, – вяло реагирует охранник. Это лысоватый седой детина, массивностью черепа напоминающий артиста Пороховщикова, но без малейших признаков интеллекта.
– Мне говорили, что даже на работу по правам можно устроиться! А тут-то уж… – гну своё.
Никаких прав у меня в ту пору не было и в помине, но тема беседы заявлена. Охранник пучит глаза и ощутимо скрипит извилинами.

Гурий, тощий малый с угреватой физиономией, которую он терпеливо изнашивал уже лет сорок, переглядывается с Лепёхой… О-о, ну вот и мухи подтянулись к навозу. Внезапно моя беседа с охранником прерывается. Раздаются глухие удары в тяжеленную дверь, и кто-то, невидимый изнутри, остервенело рвёт её на себя.
Ложный путь. Попробуйте снова.
Войдя в положение, дверь кто-то с силой толкает внутрь, и ручка, по виду бронзовая, резко бьёт Лепёху по копчику. Лепёха всхрапывает, как жеребец, вздёрнутый на дыбы. От боли и неожиданности он застывает с разведенными в стороны руками на манер гоголевского городничего. Мясистая рожа его, и впрямь похожая на лепёшку, умудряется передать непереводимую смесь изумления, боли и ненависти. Губы беззвучно комментируют происходящее.
Доподлинно цитировать Лепёху, разумеется, не берусь.
Да мне и не до того.

Гурий морщится, хватает Лепёху под локоть и тащит в угол.
Парочка живо напоминает фрагмент классической рамы «Явление Христа народу». Охранник сокрушённо хмыкает и, бросив на стол зачитанную до дыр рекламку банка, удаляется в сортир. Я ощущаю себя лишним на этом празднике жизни, но ненадолго. В проёме дверей появляется старушонка, которая вежливо интересуется:
– Скажите, здесь меняют однорублёвые доллары?

Вот кому надо охране зубы заговаривать, мелькает в голове.
Вместо ответа я истерически хмыкаю, прикрываясь брошенным охранником рекламным листком, затем предлагаю старушке сдать однорублёвые доллары в форме явки с повинной. Пришелица грозит сухим указательным пальцем, похожим на обгрызенный вязальный крючок, и устремляется к свободной кассе.

В этот момент Гурий, скрипнув зубами, шепчет:
– Работай, падла, или я вас с охранцом обоих урою!
Спохватившись, прихожу в себя.
Охранник исполняет туш на сливном бачке и возвращается к работе. Я тут же вновь принимаюсь канючить, но входная дверь снова распахивается, и в зал входит троица в униформе – инкассаторы. Они обмениваются с охранником парочкой отрывистых замечаний. Чуть помедлив, двое вновь прибывших уходят в кассовый отдел, а третий вместе со стражем усаживается в позе «быть начеку».

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.
Я закрываю рот и вновь открываю: Гурий с Лепёхой бочком продвигаются к выходу. Н-да, расклады… Вот придурки – надо было не засечь время инкассации! Мои яростные размышления обрывает третий униформист:
– Подхалтурить не желаете? У нас машина застряла, кто-то люк оставил открытым.
Я обрадованно подхватываюсь со стула – вот он, долгожданный табаш!
Минут через десять оба инкассатора выносят нашу несостоявшуюся добычу, и я присоединяюсь к ним. После краткой дискуссии решаем чуть приподнять угол тяжеленного броневика, а потом откатить его в сторону.
Делов-то.

Получив слегка за труды, говорю через силу:
– Мужики, чуток не добавите? Я непьющий – на книги недостаёт.
Инкассаторы, сдерживая гримасы, выдают ещё парочку ассигнаций, образовав в итоге стоимость ужина на троих.
Ура! Да здравствует мыло душистое, ножки Буша и россыпи овощей.
Плюс вечер на свободе. Ох, как детки заорут от счастья…
Я ещё не ведаю, что скоро снова столкнусь с законом, свято берегущим чужое, и вновь неудачно. Увы, граждане! Криминал – не моя стихия.
И слава Богу.