Страна вина и жареных младенцев

Автор: bjakinist. (Мо Янь. Страна вина. — Спб.: Амфора. ТИД Амфора, 2012. — 446 с.)
«Перо в моей руке стало острым тесаком, которым я снимаю с загнивающей морали привлекательную оболочку так называемой «духовной цивилизации» и обнажаю ее варварскую суть» —

нет, не подумайте, что так пышно и в лоб характеризует себя нобелевский лауреат-2012 китайский писатель Мо Янь. Так принято величать себя лишь начинающему. Эти горделивые иероглифы и выводит альтер эго (в какой-то степени) автора начинающий провинциальный писака некто Ли Идоу (с. 78). И хотя его перу «принадлежит» в романе Мо Яня едва ли не половина (вроде бы лучшая), я не раз чертыхнулся, продираясь через порой откровенный (искусно стилизованный, впрочем) пьяно-наркотный бред из слащавейших грез, кровавого мельтешения в духе уся (жанр китайской словесности и кино, нечто среднее между фентези и боевиком) и тошнотной помоечной плесени. Именно из этих трех ингредиентов лепит свое блюдо лауреат-2012.

Вообще же, думая о романе Мо Яня, ловишь себя на том, что все твои выводы-построения состоят из сплошных оговорок. Так уж искусно (хотя не раз в раздражении скажешь: «искусственно») закрутил сюжет и композицию этот китайский товарищ, автор сценария культового фильма «Красный гаолян» (собственно, в основе фильма — одноименный цикл его повестей).

По слухам, доступным русскоязычному читателю, Мо Янь — второе лицо в Союзе китайских писателей и автор нескольких весьма откровенных и жестоких текстов. «Мо Янь» — значащий псевдоним, по-китайски «Молчи»; в реале писателя зовут Гуань Мое. Над страницами его «Страны вина» не раз и не два вспомнишь и Пелевина и особенно (я) В. Сорокина, почувствовав, насколько близки мы, «китаец и русский — братья навек», в наших постсоциалистических блужданиях-озарениях. И не без гордости понимаешь: мы, русаки-постантисоветчики, на полноздри все ж таки впереди!

Ну, а теперь с ножом и вилкой приступим к самому Мо Яневу сочинению.

Итак, в город Цзюго является из областного центра следователь по особым поручениям товарищ Дин Гоуэр, средних лет вполне себе китайская аватара Джеймса Бонда. Ему поручено расследовать дело о людоедстве. Местная элита лакомится жареными младенцами мужеска пола, причем иные деревни уже специализируются на производстве «мясных младенцев» для городских высокопоставленных лакомок. В этой глуши Дин Гоуэр знакомится с бравой и злобной юной шоферицей (привет советским фильмам 30 — 50-х) и завязывает с ней шашни, еще не зная, что она — жена главаря шайки людоедов, подосланная дискредитировать матерого следака.

В результате неумеренных возлияний товарищ Дин тоже вроде как кушает тушеного мальчугана, но погони, превращения, соития и безумье прочих всяческих приключений только лишь начинается!

Параллельно мы погружаемся в переписку начинающего провинциального автора Ли Идоу и маститого пекинского писателя (собственно, Мо Яня). Начинающий делится с учителем своими текстами, которые нам тоже предлагается прочитать, хотя часть этих текстов явно писана подшофе с соответствующими отступлениями от всякой логики. Линии повествования переплетаются, пока Дин Гоуэр на предпоследних страницах не топнет в выгребухе — тонет он с приличными случаю китайскими церемониями, то есть мучительным пафосом (и не менее тоскливой авторскою иронией):

«…и через несколько секунд все идеалы, справедливость, достоинство, честь, любовь и многие другие священные понятия вслед за горемыкой-следователем по особо важным делам погрузились на самое дно отхожего места…», с. 421.

Но не спешите радоваться, в самом конце романа на страницы выныривает из пекинского далека сам Мо Янь. Он приезжает к своему ученику в «страну вина» — винодельческий город Цзюго и, хорошенечко смазав заржавевшие шестеренки градусами, влюбляется в местную функционерку — бравую, как прежняя Дин Гоэрова шоверица.

Конечно, так и ждешь, что сейчас на закусь внесут поднос с аппетитным мальцом, но вот же вам (нам всем!) шиш, до такого вкусного разложения капитализм в современном Китае вроде еще не допер.

Уф, кажется, я все рассказал. Остается только пошустрить чуток со смыслами. Конечно, детище Мо Яня — сатира. И на принятый в китайской культуре (вроде бы) культ еды, и на современное китайское общество. Недаром ключевым звеном служит в романе карлик Юй Ичи — владелец шикарного ресторана «Пол-аршина». Причем в прежних обстоятельствах он по-маоцзедуновски организует восстание «мясных младенцев» против исходящих желудочным соком взросляков-партийцев, в условиях же современного Китая делается наглым спевшимся с местной партийной камарильей нуворишем, желающим поставить талант Мо Яня на службу своему прославлению. «Такое ощущение, что Юй Ичи — душа вашего Цзюго, что этот полуангел-полудемон воплощает в себе дух эпохи», с. 232. Дух же эпохи состоит не только из долгожданного всеобщего насыщения (пируют даже крысы на трупе старого отморозка-революционера), но и из денежного вихря над головами жителей Поднебесной — умей ухватить!

Конечно, замысел Мо Яня и шире и осторожней, ведь писал роман армейский политработник, идеологически грамотный «комиссар». («Страна вина» написана в 1992 г., вышел в отставку писатель в 1997). Перед нами — сатира на всю человеческую изощренно садистическую цивилизацию. Недаром байки-сценки с «мясными младенцами» воспринимаешь не очень всерьез, а вот параллельную линию о судьбе убиваемых (порой жуткими способами) «мясных осликов» принимаешь близко к сердцу. «Мясной младенец» вырастет и сам съест себе подобного, а ослики-то не могут, беззащитные и безобидные они, ослики-то. И вот их участь, боюсь, — горький реал.

Эта «зеленая» линия, думаю, и подкупила Нобелевский комитет (плюс модная, влиятельная на сегодня национальность будущего лауреата). Плюс и модный (на сегодня) китайский густой цветастый и порой нестерпимо вонючий здесь колорит. Плюс и «магический реализм», к которому якобы тяготеет бывший политрук. Правда, вспоминаю я вот образцы латиноамериканского «магического» этого самого «реализма» и понимаю, что полет фантазии в них подкупающе заземлялся на реалистически обрисованные характеры, изощренный психологизм. Здесь же почти все характеры мультяшно плоскостные, способные сотрясти воображение разве подростка из не слишком продвинутой маргинальной семьи.

Ах, и у нас грызли остовы отошедших и пришедших социальных мифологем (тот же Пелевин и В. Сорокин). Но как-то самого по себе такого отважного остроумия маловато будет теперь, мне кажется. Хочется чего-то более глубокого, основательного и человечески мудрого. Или я постарел…

А осликов — да, жалко. Только их.

И своего потраченного времени.

1.02.2013