Редактура утра

Автор: ЛУНАЛУ Я проснулась от тихого звона чашки. Он поставил кофе на тумбочку. Утро уже распоряжалось за окном: солнце переставляло тени, ветер листал улицу, будто газету. Память возвращала во вчерашний день — в ту встречу, когда я пришла обсудить публикацию. Моей прежней редакторши уже не было: на её месте сидел новый — высокий, спокойный, с внимательными глазами и неторопливой речью. Мы говорили дольше, чем планировали. Потом — ужин, немного вина, чуть больше смеха. А потом всё случилось так, как случается, когда вместо текста начинаешь редактировать ночь — со смехом, дыханием и тем, что не требует пояснений.

Он сел рядом.
— Доброе утро. Можно я присяду?
— Уже сидишь.
— Тогда уточню — ближе.
— Если без предисловий.

Он улыбнулся — неуверенно, почти мальчишески, будто пытался угадать мой утренний настрой.
— Садись. Только не принимай тишину за согласие.
— А улыбку?
— Улыбку — за приглашение к короткому разговору.

Он прижался. Плечо — на расстоянии ладони. Ладонь — на расстоянии дыхания. Дыхание — на расстоянии «да».
— Я придумал новую честность, — сказал он. — Говорить всё, что успел понять до кофе.
— Рискованно.
— Иначе потом начинаешь извиняться за то, что был слишком умным задним числом.
— Давай. Только быстро.
— Вчера было больше, чем случай. Но меньше, чем обещание. И мне понравилось, как ты выбираешь темп.
— А мне — что ты вообще заметил темп.
— Тогда… повтор?
— У нас не концерт по заявкам. У нас — совет.
— Кто в совете?
— Ощущение, память, осторожность, характер и внутренний климат. Голоса, как обычно, распределяются неравномерно.
— А у кого решающий?
— У климата. Несправедливо, зато честно.
— Я могу выступить с докладом по защите климата?
— Коротко и без графиков.
— Вчера ты смеялась так, будто ни у кого нет на тебя прав. Я хочу ещё раз там постоять, где у смеха начинается тень.

Я молча допила кофе. Внутри шевельнулась память, вытянула руку: «Подпишем, но маленьким шрифтом».
— Доклад принят к сведению, — сказала я. — Прения закрыты до завтрака.
— А завтрак сегодня?
— Если будешь бережен с нами всеми.
— С вами — это с кем?
— С теми, кто вчера приходил вместо меня.

Он кивнул, без лишней серьёзности — просто как человек, который в курсе, что в комнате, кроме двух тел, есть ещё десятки невидимых участников переговоров.

Мы прошли на кухню. Сковорода послушно шептала. Тостер совершал электрическое богослужение. Мир двигался простыми движениями.
— Я думал утром, — сказал он, намазывая масло, будто подписывая перемирие. — Почему иногда после близости становится пусто, а с тобой — легко.
— Потому что нас много, — ответила я. — И каждый хочет сказать своё. Пусто — когда никого, кроме тела. Легко — когда все согласны.
— А спорить они умеют?
— Без остановки.
— Кто громче всех?
— Гордыня. Она считает себя редактором.
— А что редактору нужно, чтобы отстать?
— Хитрость автора. И точность.

Мы ели, за каждым кусочком следила пауза. Пауза была доброй — давала договорить мысли, не подгоняла. Он сдвинул тарелку и посмотрел на меня с видом человека, который придумал простую вещь и гордится, будто открыл электричество.
— Давай не давать друг другу обещаний. Давай давать определения.
— Например?
— «Встретимся тогда, когда мне захочется быть аккуратным с твоим временем».
— И с моим ощущением.
— И с твоим ощущением.
— И с моим телом.
— Это первый пункт повестки, — улыбнулся он. — Но формулировка должна быть нежнее.
— Напиши сам.
— Устно: «Я приду не за тем, чтобы взять, а за тем, чтобы совпасть».
— Наивно.
— Жизнеспособно.

Мы помолчали. За окном на остановке женщина в красном пальто ругалась с телефоном. Мир шёл своим расписанием, не интересуясь нашими поправками к Конституции чувств.
— Скажи, — он опёрся ладонями о стол, — ты умеешь возвращаться туда, где было хорошо?
— Умею. Но редко. Возвращение часто переодето в привычку и называет себя стабильностью.
— И что с ним делать?
— Снимать маску. Если привычка не пугает, а успокаивает — можно оставить. Если делает вид, что любовь — она же дисциплина — увольняем.
— А я кто?
— Кандидат без резюме. С хорошим первым впечатлением.
— И без рекомендаций?
— Рекомендации — вещь опасная. Все пишут о себе, а не о тебе.

Он засмеялся коротко. Мне нравилась его точность — смеяться не для эффекта, а когда совпадают смысл и угол зрения.
— Я вроде говорю умные вещи, — сказал он, — а внутри всё равно дрожу. Как на экзамене, когда знаешь ответ, но не уверен в формулировке.
— Формулировка — моя работа.
— Тогда я — содержание?
— Ты — материал. Хороший, необработанный, с сучками. Мне такое нравится.
— Значит, я подхожу под стиль?
— Под настроение.

Мы вышли на балкон с чашками. Октябрь потёрся щекой о перила, оставил прохладу. Город шумел, как море из автобусов.
— Я могу спросить глупость?
— Спрашивай. Глупости — моя специализация: в них честности больше.
— Ты кого сейчас боишься больше — меня или себя?
— Себя. Тебя я хотя бы вижу.
— А себя — нет?
— Себя вижу слишком близко. От этого искажается масштаб.
— Тогда я могу постоять подальше и махать рукой, если что.
— Махать не надо. Просто оставайся читаемым. Без шифров.
— Договорились.

Минуту мы слушали ветер. Он делал вид, что знает пароли от всех окон в нашем дворе. Я ровно и чётко поняла: сейчас можно поставить точку — вежливую, без драм. Или оставить запятую — чтобы посмотреть, как ведут себя предложения, когда им обещали продолжение.
— У меня к тебе вопрос по делу, — сказала я.
— По какому отделу?
— По отделу повторений. Что для тебя «снова»?
— Не копия. Скорее — другой ракурс.
— И зачем он?
— Чтобы довидеть то, что проскочили. И проверить, не ошиблись ли в скорости.
— И если окажется, что ошиблись?
— Будет смешно. И чуть больно. Но честно.
— Терплю смешное. Больное — по расписанию.
— Я принесу обезболивающее — точность формулировок.
— Пойдёт.

Мы вернулись в комнату, где одеяло было шеврёным полем, а подушка — белой горой, на которую кто-то уже взобрался и оставил флажок. Он коснулся моей руки — не как просьбы, а как заметки на полях. Я посмотрела на него так, как смотрят на человека, который не торопит твой текст.
— Скажи прямо, — попросил он. — Не на завтра, не «посмотрим». Сейчас.
— Сейчас — да. На потом — голосуют.
— Кто?
— Те же. Но сегодня они благосклонны: характер читает протокол, осторожность сбилась со счёта, чувство довольно, память зовёт «ещё один абзац», настроение хлопает в ладоши.
— А гордыня?
— Гордыня вышла покурить.
— Тогда я не буду мешать принятию решения.
— И не думай, что это твоя заслуга. Это наши общие обстоятельства.
— Я умею благодарить обстоятельства.
— Лучше — не ломать их.
— Буду бережным.
— Будь собой.

Он шагнул ближе — почти не касаясь. Мы двинулись навстречу, как два предложения, которым пора стать абзацем. Где-то шуршало утро, но нас это не касалось: мы делали то, что любая разумная история делает после удачной экспозиции — входили в сцену без лишних ремарок.

Потом — тепло, сбивчивые смешки и то редкое совпадение, когда кожа понимает язык быстрее головы. Всё простое: локоть, шея, плечо, колено, звук вдоха. Всё сложное: как не потерять тон, где поставить паузу, почему вдруг хочется благодарить небо за способность говорить телом. Я поймала его взгляд — в нём было «не торопись». Я кивнула — «знаю». Он улыбнулся — «верю». Мы продолжили — «так и надо».

После мы лежали как свидетели собственных показаний. Совет внутри стучал по столу карандашом, требуя резолюцию. Он повернулся на бок, не разжимая пальцев.
— Я был в тебе.
— И как у меня было?
— Всем понравилось. Мы хотим постучаться снова, если позовёшь.
— Нам тоже понравилось, как ты гулял. Даже носился местами. Мы подумаем.
— Подумаете?
— Да. Совет на месте — тело, сердце, память, случай, немного гордость.
— И кто главный сейчас?
— Настроение. Оно меняется чаще всех, но мы ему верим.

— Тогда я оставлю дверь приоткрытой.
— Лучше окно. Через двери все приходят по делу.
— По-твоему, я — не по делу?
— Ты — по ощущению.
— А это надолго?
— Пока вкус не исчезнет.
— У кого?
— У обоих.
— А если вернусь?
— Не возвращайся. Просто снова окажись.
— Это разные глаголы?
— Разные темпы.

Он засмеялся, уткнувшись лбом в моё плечо.
— Мне с тобой смешно и спокойно.
— Это самый честный комплимент. Смешно — значит, живое. Спокойно — значит, своё место нашёл.

Он поднялся, оделся, как человек, который не хочет будить выходной, и остановился в дверях.
— Ты меня запомнишь? — спросил он, не драматизируя.
— Я тебя не забуду. Это разные глаголы.
— Видимо, мне пригодится словарь.
— Возьми мой. Там вместо алфавита — интонации.
— Подойдёт.

Он ушёл. В комнате осталась ясность — как после редактуры: ничего лишнего, всё важное на своих местах. Я собрала чашки, провела рукой по столу и поняла, что в сегодняшнем тексте точка — не навсегда. У нас — аккуратная запятая, за которой можно жить.

Телефон дрогнул. Сообщение: «Без штурма. В семь. Принесу точность». Я улыбнулась. Совет внутри поднял руки: за, за, за, воздержалась — только гордыня. Ей всегда мало.