Белая крыса.

Автор: Безнадёгин — Не заморачивайся…
- Да не парься ты…
-Просто отдыхай..
-Надо тусоваться пока молодые…

Кольцо тел, их вкрадчивых голосов, бесконечного потока слов, окружало Машу, хватало ее за плечи, обнимало за тонкую талью. Голоса вливались в нее приторной волной, вязли на ее губах, на мочках ушей.
Хриплые голоса гороховой свободы. Апофеоз пустоты нулевых. Поколение, выросшее на жестком хлебе из пережеванных чеков гипермаркетов. Сейчас они вокруг нее. Она одна из них. Что будет дальше? Кто платит за весь этот маскарад в духе средневекового ужаса, где вместо масок- поддельные лэйблы, вместо музыки- рэп, вместо воздуха-дым? Дым. Сладкий дым бессмысленной и беспощадной русской дички.
-Да напаснись ты…
-Да это ж просто трава…
-Какие дети, ахах, не забивай себе голову…
- Да покури ты, не обламывайся…
Маша наклоняется над водным. Делает напас. Выдыхает белый-белый дым.
Часы показывают 17 часов года 7525 от сотворения мира и 2013 от начала новой эры.
Дым выходит изо рта Марии. Дым. Дым. Дым. Щиплет горло, Маша кашляет. Кашель летит из нее, как парашютики с седых одуванчиков. Дым. Дым. Дым. За кашлем приходит смех. Дым. Смех. Маша смеется до упада, до бессознанки. Больше ничего нет, и не будет. Только беспечное веселье. Только дым. Только смех.
Вокруг красные потные лица, заслоняющие свет. Над ними- деревья. Лучи пробираются сквозь листву и шарят по серому асфальту, как прожекторы небесных зениток.
Небо готовит удар. Семь ангелов пробуют на вкус семь чаш гнева и выливают их на землю.
Сейчас покроют людей болезни и язвы. Ничего не происходит. Кожа людей под слоем автозагара блестит на испепеляющем огнем солнце. И ничто одушевленное не умирает в море, ибо нет в нем более ничего одушевленного. Ивода в реках не меняет цвета, ибо была красной от ржавчины и химикатов. И солнце не сжигает людей, ибо нет более солнца, а лишь только жалкое подобие его полыхает в бумажной вселенной. И не стало вокруг мрачно, потому что здесь было мрачно всегда. И не высыхает в реках вода, и молнии и громы растворяются в синих небесах и остаются не услышаны из-за орущей ото всюду музыки. И город не распадается на части, и ни саранча, ни чума не поражает его. Ни одна мышца не шевелится на лицах толпы. Никто ничего не замечает. Все плывет в белом дыму. Смех. Дым. Смех.
И только больной ублюдок в клетке психиатрической больницы бьется в стены, увидев ужас, рухнувший с грозных небес. Последний настоящий на планете свихнувшихся копий.
Копий, которые сойдя с ума от пустоты, бросают себя с крыш и мостов.
В полете копии кричат, зубами пытаясь зацепиться за синий свистящий воздух. Воздух не держит их. Утром дворники находят на тротуарах рядом с многоэтажками разбитые в щепки безделушки, а течение отравленных рек приносит к берегам только яркие тряпки.
Тела больше не взрываются перезревшими гранатами от ударов об землю. Они никуда не исчезают. Их ведь и не было никогда. Пиксели лиц проходят сквозь слой земли. Та логическая ошибка, что заменяла копиям жизнь, сочится сквозь материю чернозема. Цифры остаются парить среди звездной пыли и никого не волнуют.
Все обречены хохотать в белом дыму. В тумане кружатся бывшие люди, став растворов наполнившим котел микрокосмоса скидок.
В аду грешники греют дыханием руки. Топить печи более не чем. Душ ныне не существует.
Последний живой человек, лежит обколотый галоперидолом и бессмысленно смотрит в серый от дыма потолок. За его душу никто не борется. Небо не внесло его в списки. Для неба живых на земле не осталось совсем.
Никакой проповеди, никакой исповеди, никакого искушения. Чистое, не омраченное борьбой сознание. Несколько кубиков аминазина. Звезда Полынь загнанная под вакуум электрической лампы. Последний не эвакуированный в вечность беглец.
А вокруг трупы. А хули трупам?
Трупы танцуют. Трупы вкалывают в гниющую плоть метан. Трупы вдыхают провалившимися ноздрями кокаин. Трупы приходят в аптеки за инсулином. Трупы совокупляются в горячей крови закланных агнцев.
И вокруг никого.
Ветер шевелит верхушки деревьев. Рябь бежит по зеркалу планеты, больше не разделяемой на море и твердь. Вечный вечер шелестит над толпой.
Звезды над покинутым миром гасли по одной в течении нескольких лет. Но этого не замечали. Звезды никому не интересны. Звезды нельзя жрать.
Мясо трясется под музыку архангельских труб.
Маша встает аккуратно. Маша идет на ощупь. Машу греет изнутри поцелуй психа. Он и привел ее в сознание. Но пару секунд назад он перестал согревать ее и начал жечь как бычок, потушенный об руку. Маша еще ничего не знает. Вокруг пустотелые манекены. Сгустки выблеванной тысячелетней историей неправды и зла. Они обнимают ее.
Маша поворачивается. Руки снова ложатся ей на плечи. Потные ладони проникают в ее зеленые в свете заката волосы. Штампованное лицо с глазами бусинками, выдранными из тряпочной куклы, наклоняется к ней. Среди обгоревших декораций разорившегося ток шоу происходит то, что когда-то здесь звали- поцелуй.
Губы обоих холодны. Вкуса больше не существует. Нечто впивается в нее, тянет за собой в черный тоннель, освещенный яркой рекламой жиросжигателей. На стенах в рамках одни за одним портреты гадаринских свиней. Их обезглавленный туши поднятые со дна озера бегут по кругу и выстукивают копытцами на азбуке морзе: «Расслабься. Не думай. Веселись»
Внутрь Маши проникает нечто бесформенное. Маша не чувствует ничего. Только глупо смеется. Смеется без слез. Слез больше нет. Последние слезы вышли из туш той ночью, когда в последний раз лазерные лучи высвечивали на небе проекцию про корабль с алыми парусами, на палубе которого полуживой идиот разбитыми губами орал во все динамики над землей
……рошо!
Уйду!
Хорошо!
Твоя останется.
Тряпок нашей ей,
робкие крылья в шелках зажирели б.
Смотри, не уплыла б.
Камнем на шее
навесь жене жемчуга ожерелий!"

Ох, эта
ночь!
Отчаянье стягивал туже и ту….

Он орал: «Лиличка!», и его били ногами. Смотреть на пытки- лучшее развлечение на земле.. Идти на пытки, жить ради пытки- это была эстетика последних людей.
Они сбегали из мира в бесконечность. Умевшие видеть видели как белые крысы бежали с залитого мазутом прогнившего старого буксира. Пол был липким. Мясо отрывалось от их белых лапок. Выродки в костюмах людей слушали и смеялись. Смеялись. Смех. Дым. Смех. Выродки любят смеяться. По кровавым строчкам, по черным следам побега, за крысами гнались мальчики и давили их футбольными бутсами.
«Па-ззи-ти-ввв-Па-ззии-тиии-вв-ааа-зззиии-тиии-вв»- звенят колокола над пустой поверхностью мира.
- Все круто, милая, не грузись…
Выебаная грязная девка поднимается на подкашивающихся ногах. Она ощупывает лицо. Мышцы, поры, четкая яркая граница губ. Все это принадлежало Маше секунду назад. Оловянная улыбка падает на пластилиновое лицо. Маша идет куда-то вперед. С неба падают хлопья пепла сожженных детей.
Лучшего топлива для планеты, похожей на глазное яблоко слепорожденного, нет.
Все начиналось с плакатов «Вместе поможем детям!», позже было: «Сохраним природу для детей!». Позже вместо детей решили сохранять деревья. А потом прошел шепот что для того чтобы согреться, мир нужно топить детьми.
Детей похищали ночью из кроватей. Вместо них подсовывали копии. Дети были разного возраста. Им было двенадцать, восемнадцать, двадцать пять, сорок, 7семьдесят лет. Миллионы детей бросали в топку. Дети истошно орали и звали взрослых.
Глупые ублюдки. Сейчас все знают, что раньше мир был населен только детьми.
Маша смеется. Смех. Смех. Смех. Дым.
Пелена на глазах психа.
Тягостный злой скулеж суки, ощетинившейся уродцами с человеческими лицами.
Тыц ты тыц ты тыц
….аздничный бит -
Совокупность орбит
Все как надо играет

Жарю ультрамальвин
И танцую один
Остальные стесняю….
Тыц тыц тыц

Музыка льется в Машу сквозь черные воронки наушников
Больной в палате приходит в себя
Боль в груди Маши становится нестерпимой. Она вырывает наушники из ушей, бросает их на землю, обхватывает голову руками. Пытается понять, где она. Вокруг дым. Деревья и дым. Толпа молодежи и дым. Тропинка и дым. Она в парке. Откуда-то льется старая песенка. Маша идет на звук. Подходит к центру безумного аттракциона. Над ней расступаются кроны. Яркий свет режет глаза. Над земле ползет смрад тления.
Несколько десятков бледных, синюшных, улыбающихся стариков и старух танцуют твист. Группа в черных одеждах с невысокой сцены поет:
-Не надо печалиться-
Старики танцуют и обнимают старух
-Вся жизнь впереди-
Старики кружатся в танце, крепче обнимая друг друга
-Вся жизнь впереди-
С каждым их новым шагом на землю осыпается небольшое облако пыли
-Надейся и жди-
Старики и старухи кружатся в пыли перемолотых башмаками костей. Остановившись на границе света и тьмы, пыль медленно оседает на танцплощадку.
Группа, играющая в парке повторяет одну и туже песню. Старики улыбаются и танцуют.
Псих пытается выговорить первое за несколько недель слово
Ожог в груди Маши начинают кричать. Пустотелую куклу заполняет стонущий голос- «Скажи им». «Скажи им»- губы внутри Маши открываются. Струпьями безумной любви вопиют к ней. В голове копии срабатывает антивирус.
- Все круто, не парься…
Не заморачивайся, живи проще…
«ТЫ все знаешь»- кричит рана в ее груди
- Да забей, отрывайся..
- Живи как все..
- Че ты ноешь, здесь каждый билет –счастливый….
«Сделай это»-настойчиво требует голос.
Психически больной человек за много километров складывает мысли в предложение. Мысли ворочаются медленно, тяжело, неудобно
Маша начинает пробираться к сцене сквозь толпу танцующих стариков.
- Ничего не выйдет..
- Тебе больше всех надо, шлюха?
- Сука, стой…
Больной встает на ноги
Пластилиновая Вселенная обрушивается на Машу, облепливает ее. Забивает ей ноздри и рот. Маша вдыхает. Маша выдыхает. Стены рушатся. Цветы отдают свой запах и Маша берет его.
Псих открывает глаза.
Вдалеке над городом зажигается единственная звезда искусственного спутника.
Маша подходит вплотную к организатором танцев для стариков.
В психиатрической больнице единственный больной завязывает ремень от халата под потолком на светло-зеленой трубе батареи.
- Дайте и мне спеть- шепчет Маша музыкантам
- Господи, прости и помилуй мя грешного — шепчет больной в коричневую стену психушки
Маша всходит нанебольшую сцену. Становится к микрофону. Круг стариков окружают шумные копии.
- Следующую песню я спою а капелла — говорит Маша. Вокруг начинает рушиться стена из бесконечного перестукивания злых копыт.
- Прости меня, Господи, спаси и помилуй- больной поднимается над грязнымполом больницы.
Маша напрягается и что есть силы вторит безумному голосу, что орет у нее внутри:

Вы- мертвые!
Вы все давно уже мёртвые!
Изначально мёртвые! Безнадежно мертвые
Плачь, бэйби! Плачь бэйби! Плачь, бэйби. Жди грозу!
Плачь, бэйби! Плачь бэйби! Миру насрать на твою слезу!

Песня какого-то хрипатого злого барда взрывается над парком. Черная бесконечная ночь разливается над залитой огнем площадью.
Табуретка уходит из под ног психа.
Старики и пластмассовые люди надвигаются на маленькую сцену. Кто-то толкает Машу в затылок. Дряхлые тела окружают ее. Начинают молча бить и рвать ее тело.
Тело душевнобольного бьется в судорогах в петле.
Старушечьи руки душат Машу. Коричневые сильные руки копий бьют ее в зубы.
Группа на сцене разогревается для продолжения праздника. Подключают синтезатор и электрогитару.
-Мысли безумца как нитевидный пульс бьются сквозь поле помех пустоты.
Машу бьют ногами. Эирмаксы, мокасины, туфли, тапки, костыли- все это впивается в Машино тело, в горло, в лицо. Ей остается жить долю секунды.
Звук от синтезатора уже летит от клавиш по проводам к огромным динамикам
Тело в петле успокаивается.
Сквозь онемевшую на мгновение вселенную, сквозь вывалившийся язык и черные зубы уходит в мир последнее слово самоубийцы:
- Маша- гремит над землей шепот больного
……ма-ша-ма-ша-ма-ша-ма-ма-ма-ша-ма-ша-ма-ша……..
Тонкая шпилька каблука проходит сквозь глазную впадину Маши.
-«Не надо печалиться
вся жизнь впереди»- вновь орет над землей.
- Мы будем вместе только миг- говорит безумец Марии.
- Мне в гиену огненную, тебе в рай- шепчет Человек Человеку
- Возьми меня за руку — отвечает Мария
Земля уменьшается за их спиной, пока не превращается в колечко дыма, в огромной космосе света.
Душа самоубийцы и душа мученицы летят рука об руку к праведному суду.
Еще миг и конец.
Но их руки не размыкаются больше никогда.
Ада и рая отныне нет. Каждый кто остался человеком в этой мучительной пустоте- свят свят свят!
Две души скатываются кубарем со звездной магистрали.
Два человека поднимаются в полный рост и идут по полю из желтых одуванчиков. Музыки больше нет. Нет пустоты. Цветы распрямляются после шагов людей. В нескольких сотнях метров – золотой морской пляж.
Два человека подходят к нему и видят что недалеко в море, покачивается, встав на вечный прикол Летучий Голландец. На нем пьют эль старые моряки. Капитан венчает молодых. На верхней палубе, в развивающееся на ветру рубахе смотрит в подзорную трубу Бог. И плывут по соленой воде к борту тонкой цепочкой пушистые белые крысы.