годы (на конкурс 11)

Автор: t0ska Долгих как детство одиннадцать лет прожил в одинокости и молениях ежечасных инок Кирилл. В лесах прибежища себе находил, сенью небес единой укрытый, да кое-как ветвями еловыми; похолоднее когда, землянки рыл, мало что руками голыми, разбивая в кровь пальцы об камушки, так еще пришептывал, у матушки земли прощения прося, умоляя родимую не серчать, не гневаться. А она и не думала: как можно? Стар он, свят и одинок бесконечно. Потому согревала чуть рыхлым и влажными теплом своим. По-утру, правда, росами будила, криком птичьим, - помолись, мол, и отцу небесному! Очи размыкал Кирилл в благодарности, и благодати исполненный, не медля зачинал неспешную свою нето молитву, нето беседу к создателю.
Зимами, по обычаю мест тех зябкими и долгими, выискивал приют средь гор тысячелетних, в пещерах укрытых под сединами снеговыми. Пусть холодно, но не так, - где костерок согреет, где слово божье. Бывало птаху какую подзамерзшую найдет, или зверушку, отогреет в руках, а то и на груди порою, немощной, костлявой, а все одно - жизнь подарит. Так и жил. Веры ради и по правде горюшко мыкал, да беды бедовал.

В последние деньки осени, провожающей год уходящий, уж холодные, направил стопы праведные свои старец к пустыни с монастырем православным, что близ Суздаля стоит. Как ни тяжела дорога была, - обычно это, добрался Кирилл. Усталый, в одеждах ветхих, сам потрепанный, постучался во врата. Одни только очи огоньками живительными горят - как есть призрак, дух, святый только. Отворил монашек; диву дался инока по темну увидавши, виду однако не подал, и с улыбкою впустил старца в обитель. Монахи высыпали, погодя малость сам отец-настоятель вышел. Окружили инока, - земля ж слухами полна, знали и о Кирилле; расспрашивать стали. Только с устатку не добились многого.
"Назавтра с разговорами, братие", - молвил хрипло, - "Не обессудьте уж, сей час молитве посвятить желаю пред иконой Девы Пресвятой, есть тут у вас, знаю." Улыбнулся послушникам, настоятелю, а в глазах такая твердь светлая, чистая - возразить не можно. Проводил его в молельню монашек как раз тот, что ворота отворял. К иконе самой довел. А Божья Мать с их появлением как будто ярче глядит, как будто улыбается даже. Оторопел мальчонка рядом с иноком, на икону уставился, с места не сойти. Кирилл же ему: "Иди, иди... я один. Иди.", - с улыбкою тоже, а мальца так ноги и понесли. Недалече только. Спрятался и наблюдать стал как старец святой молитву совершает; тот для начала молча поклоны бил, после при одной свече, на коленях говорить начал. Громко вполне, хоть и шепотом почти.

"Матушка моя, долгонько я странствовал, в дали далекие хаживал, видел горести, безумием людским поражался... не оставлял ангел хранитель меня, спасал сколько раз, спасибо! Нет благодарности в мире моей больше. Искал я, матушка, думал об истине. Каюсь, порою и надежду терял разыскать, но продолжал. Любим, видать судьбою, ибо разумел наконец - нет истины-то общечеловеческой, в мире нашем под луною. Нынче только дошло, не когда в холодах одиноких жилы свои зубами рвал, чтоб кровью теплой утолить жажду, для жизни - бога ради. Так истина и есть бог, и только он, совокупность мыслей и деяний его, разуму нашему мелкому не подвластных, как букашке, вше, не проникнуть в голову на которой паразитствует, так и нам не постигнуть истины Творца. А я замерзал эти годы все, странствовал, голодал, в лишеньях дни проводил, но с молитвою за зря? Нет, матушка?..Нет! Мы отражения только в очах Его. А судя по времени отведенному - блики лишь. Сколько поколений уже... отражаемся... все истины ищем. А слова те же и мысли, и пути. Уже отражения отражений. Пустота-то какая, матушка... А мы все живем, ничтожные, никчемные... пыль, тлен. Во грехах еще. Но живем. Вот за что господа благодарить надо, славить и любить безмерно весь тот миг, что веком своим считаем. Глупые, глупые... Спасибо, Господе! Да святится имя твое... "

Упал старик на живот, руки под грудь, и зарыдал, содрагаясь весь немощным телом своим.
С лица пресветлой Девы скатилась слеза. Плакала икона.
На утро Кирилл упокоился. В тишине и одиночестве, как привык и как полагается монаху, при лике Святой Девы.

Я же, дослушав той ночью разговор старца со своей душою, убежал из молельной, и на всю свою жизнь, что так же посвятил служению Богу и вере, был одухотворен увиденным и услышанным той ночью.