Мелочь ч. посл.

Автор: дважды Гумберт 6.
Франц идёт пешком в Старый город. Как и вчера, там его обступает непривычная тишина. Слышно, как в висках колотится кровь, и шаги отдаются эхом. Где-то в отдалении тонко скрипят тормоза. Начинает смеркаться. Франц вразвалочку идёт по обледенелому тротуару. То и дело поглядывает вверх – из глубины неба доносится тихое пение. Улицы пусты, только в одном месте, в неглубокой нише на решетке шахты, расположились трое бродяг, - мохнатые, очумелые мужики и женщина, похожая на цыганку. Женщина внимательно смотрит на Франца и хохочет, показывая на него пальцем; из-под множества пестрых юбок выбивается грязная татуированная пятка. Франц грозит ей пистолетом, но она не унимается. В какой-то момент пистолет снова оказался в его руке, а он и не заметил. Жалко расставаться с пушкой, которая безжалостно уничтожила Штрайбера. С «Макаровым» не так пусто и страшно. А если Штрайбер померещился, как вчера? Что ему было делать в этой мутной тусовке? Да нет, Штрайбер, конечно, мертв, поскольку Франц больше не чует неопределенности своего положения между жизнью и смертью. Эти пули облетят вокруг всей Земли и поразят в спину. Настигнут, рано или поздно. Хотя, если задуматься, вообще не факт, что его застрелят. Есть ведь и другие способы.
Францу немного жаль Штрайбера. Но еще в большей степени ему жаль самого себя. Он чудовище, гибель которого нельзя не приветствовать. И если даже он не смердит, не порос шерстью и мхом, не носит клыков и когтей, его душа в своем теперешнем состоянии уж точно не имеет права быть выражена по-человечески, не смеет претендовать на отклик в посторонней душе. Более того, как это ни обидно сознавать, его душе отказано и в чём-то большем. Ведь он нарушил священный закон, проявил гибельную непокорность. Или слабость. Особой разницы нет между убийцей, который получает удовольствие, и убийцей, который получает деньги, нет. Все убийцы – уроды. Он урод, не нормальный. У него было желание избить девчонку. И она прекрасно это поняла. Вот даже и номерок ему свой оставила. «Ах, Франц, какие нежные у тебя пальцы!» Да он этими пальцами запросто может переломить ее шейные позвонки. Откуда взялась и куда поддевалась нежность? Что ж, нежность - приятная штука. Он запомнит, что умеет быть нежным. Сентиментальность убийцы пьянит, немного иначе, чем алкоголь. Говорят, что внутри у убийцы заключён ад. Но внутри у Франца ясно, спокойно. Только тихо скрипят половицы. Кто-то ходит следом за ним, стоит у него над душой. Кто-то не страшный.
Интересно, у Штрайбера были дети? Если были, то лучше бы их не было.
Никто не услышит выстрела. Обнаружат тело. Похороны за счет государства. На войне его так и не похоронили, хоронить-то было нечего. Кусочки обгоревшей плоти, оплавленные кости, биологические останки. Мёртвое тело вызывает много ненужных вопросов. При всей своей пошлости, непоправимой испорченности, оно еще слишком напоминает живое. Всё значительно упрощается, когда тела нет. Поэтому самое гуманное оружие - это такое, которое не оставляет от человека и мокрого места. А там уж пойди-разберись, был такой человек или его придумали.
Старый город преподносит Францу настоящий подарок: открытый кинотеатр. Он покупает билет на сеанс «Рэмбо. Первая кровь», садится в последний ряд и засыпает.
Прекрасные незнакомки с буквами на лентах снова принимают его в свою компанию. Обворожительное слово «FREEDOM» без устали выбивает чечётку, затягивая Франца всё дальше, в уютные внутренние полости. Вот и берлинская квартира, в которой он когда-то жил со своими родителями. Ему не следовало сюда возвращаться. Здесь его станут искать в первую очередь. И пусть ищут. Плевать на это. Здесь столько могил. Это старое эмигрантское кладбище. Каркают вороны. Пойди его тут найди. И табличка стёрлась. Проклятый турок в чёрной феске выстрелил прямо в лоб. Это было давно, в другое время.
Проснувшись, Франц видит, что экран погашен, и он в кинозале совсем один. Он выходит из полутёмной комнаты и направляется к конторке, за которой сидит и ковыряется крючком в пряже вальяжная старушка в больших круглых очках.
- Можно от вас позвонить? – спрашивает он.
- Нельзя, - она бросает на Франца укоризненный взгляд.
Франц стоит перед ней, не уходит.
- Не работает, - выдержав долгую паузу, поясняет старушка.
- Жаль.
- Обстановка у нас тяжёлая. Вы ведь приезжий?
И действительно, Франц чувствует себя так, будто только что вылез из кинофильма. Не помнит, какого, не найдёт дорогу назад.
- Говорят, сегодня на площади душегуба поймали, - добавляет она, покачнув головой. – А у него клыки и когти. Так его сразу в храм потащили. Окропили святой водой. После чего содрогнулась душа его окаянная. И признался он в том, что работает на оппозицию.
Франц снимает телефонную трубку. Гудка действительно нет, старушка не солгала.
- Завтра крестный ход будет по городу. Бесов погонят.
- Не важно.
Франц вытаскивает пистолет, приставляет его к своей голове и, зажмурившись, стреляет. Раздаётся унылый щелчок. Макаров пуст. Как это он умудрился выпустить в Штрайбера всю обойму?
Он испытывает острое желание задушить старушку. Выставив перед собой спицу, со сверхъестественным ужасом, она смотрит на Франца. Вот так и становятся монстром.
Надо было взять координаты Ивана. Он, вероятно, оказал бы какую-нибудь помощь. Хотя эти люди найдут везде. От них не спрячешься.

Поздно вечером Франц поворачивает ключ и входит в квартиру, из которой вышел несколько часов назад. Вместе с Юлией.
В квартире ничего не изменилось. Никого здесь в его отсутствие не было.
Франц заряжает Макарова и кладёт его на подоконник. Вид у пистолета неодобрительный и раздражённый. С усмешкой покачав головой, Франц снова берёт его в руку. А ведь столько ещё можно прикончить негодяев. Главное, найти того, кто бы смог на них указать.
На улице он уже выпил для храбрости две стограммовые бутылочки водки. А теперь он достаёт из рюкзака своё НЗ – пол-литра русской водки в солдатской фляжке.
По правде сказать, он ведёт себя глупо. Ведь можно ещё бежать. Закатиться копейкой под половицу. Можно за жизнь поцарапаться. Но вместо того, чтобы бежать, не сдаваться, он пьёт водку и запивает её кока-колой. Смешиваясь, русский и американский напитки дают довольно сильный эффект. Франц включает приёмник и ловит какую-то классику. Надоедливый камешек в центре груди растворяется в тёплых волнах.

Трубку сняли только после шестого гудка.
- Да. Я вас слушаю, - произносит приятный женский голос.
- Мне бы Юлию, - неуверенно говорит Франц. - Кто? Знакомый.
- А-а. Неизвестный солдат, - слышится жизнерадостный смех уверенной в себе молодой женщины. - Я Милена, подруга Юлии. Так что там у вас произошло? Она сегодня не особенно разговорчива. Ну, просто места себе не находит. Так на нее не похоже...
- Мне бы Юлию, - со злостью повторяет Франц.
- Все, бегу. Подожди минутку. Она прилегла.
«С такой подругой не пропадешь», - думает Франц.
- Алло, - безвольно отмечается Юлия.
- Это я, Франц.
- А у нас вечеринка. Очень весело.
- Вот, решил позвонить.
Франц не знает, о чем говорить. Повисает неловкая пауза. И зачем он только набрал номер? Вот раньше, когда не было телефонов, такие ситуации были исключены.
- Франц, мне так стыдно. Со мной еще никто так не обращался, - печально сообщает Юлия.
- А я просто грубый очень стал. Нам бы встретиться раньше.
- Раньше мне было совсем мало лет, Франц.
- В другой жизни.
- Значит, я правильно всё поняла. Это была явочная квартира?
- Как ты сказала? Явочная?
- Тебя что, жена нахлобучила?
- Жена? Нахлобучила? - Франц совсем сбит с толку.
- Да ладно, не запирайся. Мог бы так сразу и сказать. Зачем врать? Я же не маленькая.
- Понимаешь... Есть вещи, которые лучше не знать.
- Франц, - перебивает Юлия. - У тебя и дети есть?
- Нет. Детей нет, - твердо отвечает Франц.
- Не врешь? Ох, Франц, какая ты все-таки скотина, - говорит Юлия.
- А я вот сижу один и пью водку.
Юлия долго молчит. Слышно, как её подруга Милена, иронически покашливая, вьётся вокруг неё.
- В общем, Франц, мне обидно до чёртиков. Но я решила не распускаться.
- И правильно. Надо жить, - уныло выдаёт Франц.
- Я сегодня даже в полицейского камнем кинула.
- Молодец. А я скотина, ты права.
- Нет, Франц, ты мачо. Это просто я оказалась не готова к общению с тобой.
- Может быть.
- Я думаю, мне надо закаляться морально, - Юлия снова делает паузу. – Я даже сегодня рыдала.
Неожиданно она тихо заплакала. Франц убрал трубку от уха, чтобы не слышать этот ангельский плач. Вся скорбь древней Европы была ничто в сравнении с одной юлиной слезинкой.
Наконец, он услышал в трубке дыхание другой женщины.
- Все, истерика, - это, конечно, Милена. - Ну и ну! Какие страсти! Честно говоря, только в кино такое видела. И как мне к этому относиться? Завидовать или сочувствовать?
- Конечно, сочувствовать, - вздохнул Франц. – Людям надо сочувствовать.
- Мне кажется, Франц, я тебя вижу сейчас. У тебя всё хорошо?
- И я тебя вижу, - Франц не смог сдержать улыбку. – Ты офигительно выглядишь.
- Но-но. Меня ты не заполучишь. Сдаётся мне, что ты беден, Франц. И дурно воспитан. Во всяком случае, достойные люди так себя не ведут. На них можно положиться. А можно ли положиться на тебя, Франц? Я прошу тебя больше не звонить сюда. Оставь Юленьку в покое.
- Ты что, мама её?
- Я её ангел-хранитель. А ты неизвестный солдат.
- Кстати, почему неизвестный солдат?
- А! – Милена расхохоталась. – Так мы, между собой, называем женатых мужчин, которые это скрывают. Ну, есть такая категория.
- Я не женат, Милена. Я убийца. Работаю на международную мафию.
- Я вижу, Франц, что ты хочешь набить себе цену, - снова усмехнулась Милена. – Не выйдет. Я же говорю, я тебя вижу. Ты сейчас в очень жалком состоянии.
- А ты выглядишь просто отпадно. Я тоже могу видеть сквозь телефонный кабель. Может, подружимся? Приезжай ко мне, я скажу адрес.
- Не стоит так со мной разговаривать, Франц. Я ведь могу и порчу наслать.
- Предупреждать надо, что ты ведьма.
- Да-да, - смущённо проговорила Милена. – Ты сейчас ложись спать, солдатик. Даю установку. Утром всё у тебя будет хорошо.
- Мне кажется, я люблю Юлию, - выпалил Франц.
Его фразу прервали короткие гудки.
- Вот сучка! – выругался Франц
Потом в трубке что-то зашевелилось, бесформенное и громоздкое, страшное.
Франц вспоминает прожитую жизнь и хорошо понимает, что к чему. Местами он себе нравится, местами противен, но в целом, ему себя жаль. 27 лет - и все. Разбежался и прыгнул в пропасть. Все-таки, он чего-то да стоил. И люди уважали его, не самые плохие, если разобраться, люди. В сущности, ему не за что себя презирать.
Война не была обязательна в его судьбе. Но он стал солдатом, а хороший солдат должен исполнять приказ. Угрызения совести его не мучили. Но досаждала, морила вдруг разверзшаяся на месте когда-то любимых вещей пустота.

В комнате кто-то есть. У солдат развито дополнительно чувство, которое дает о себе знать только тогда, когда становишься объектом. К примеру, объектом наблюдения.
Франц может даже установить, где находится субъект - он сидит на стуле, в двух шагах от матраса. Ужасно болит голова, во рту сухо и гадко. Не хочется открывать глаза.
- Веки дрожат. Не спишь, - отрывисто произнёс незнакомый мужской голос
Дальше прикидываться бессмысленно. И снова Францу кажется, что он, как и вчера, в пьяном разговоре с Миленой, попал в какой-то другой временной поток, расположенный параллельно реальному времени.
Он приподнял веки и сощурился от бесстыжего света. Слегка привёл себя в порядок. И только затем посмотрел на незваного гостя. Очень недружелюбно посмотрел.
На кресле в вальяжной позе сидел лысый мужик, нога на ногу, руки сложены на груди. Если судить по одежде, очень преуспевающий киллер. Ну, или деловой человек. Так выглядят на рекламных плакатах, в кино и в мечтах бесприданниц люди, решающие дела. Ничего вульгарного, эксцентричного. Умное волевое лицо, мастеровитые руки, пронзительные глаза. На таких можно положиться. Такие господа не пользуются общественным транспортом. Кушают в ресторанах. Никогда не ведут себя неприлично. И поэтому им можно доверять государственные тайны.
Между ним и Францем на белой тряпке лежал Макаров.
- Вы убить меня пришли? – спросил Франц.
- Давно уже такой ерундой не занимаюсь. Я пришёл с тобой познакомиться. Франц, Франц. Но не Кафка, - невыразительно и отчётливо произнёс господин. – Но я вижу, ты мне не рад.
- Да, не особенно, - согласился Франц и с трудом поднялся на ноги.
- Иди, приведи себя в божеский вид, - хмуро сказал человек. – Противно смотреть на тебя.
- Так не смотрите.
- Не хами мне. Понятно? Я знаю, ты вырос в приличной семье. Пускай коммуниста из тебя не получилось, ты в этом не виноват, - загадочно усмехнулся незнакомец.
В ванной Франца стошнило. Он принял холодный душ и переоделся. Даже убрал щетину. Наконец, до него дошло, что гость – человек необычный и шутить с ним можно только тогда, когда он сам даст сигнал. Иначе, всё может закончиться быстро и без предупреждения.
- Другое дело, - сказал человек, когда Франц вышел из ванной. – Заправь кровать. Собери весь мусор. Что это у тебя? Татуировка? – он поймал Франца за руку и внимательно посмотрел на размазанный номерок.
- Так. Номерок одной дамы, - сдержанно произнёс Франц.
- Сотри это! И встань по стойке смирно. Серьёзные вещи будем.
Франц подчинился.
Пока его не было в комнате, незнакомец разложил на столе какие-то документы и шпионские вещи; отдельно, небрежным веером расползлась пачка серых американских купюр.
- Я твой новый непосредственный начальник. Мое имя Питер Заминьски. Твой прежний начальник Георг Штрайбер подчинялся именно мне. Поскольку вчера, во время уличных беспорядков, Штрайбер был тобою, - Заминьски сделал паузу, - люто застрелен, ты, Франц, автоматически повышаешься в должности.
На слове «должность» Заминьски поставил весомое ударение. Ни в голосе, ни в лице его не было и тени иронии. Интересно, сколько ему лет? На вид не больше сорока. Выглядит гораздо моложе Штрайбера. И здоровее. Выглядит хозяином жизни. Своей – уж точно.
- Считаю нужным сразу оговориться. Я не одобряю подобного метода делать карьеру. Никто не одобряет. Есть вертикаль. И она – святое. Нельзя её нарушать. Чужим нельзя. А уж своим – и подавно. Однако твой случай не так прост, как кажется. В общем, приняв во внимание некоторые обстоятельства, мы решили сделать ради тебя исключение. Я уполномочен сообщить, что наши заказчики довольны твоей работой.
- Извините за любопытство, господин Заминьски, могу я поинтересоваться... - заискивающе начал Франц и сделал шаг вперёд.
- Стой, где стоял! – одёрнул новый начальник. – За любопытство у нас не журят, Франц. Сразу увольняют. Запомни это. Спросишь вот так невпопад. И получишь красную карточку. Я тебя предупредил.
Франц вздохнул и, задрав голову, посмотрел на солнечные блики. А ведь он мог их и не увидеть вовсе. Неужели, всё-таки пронесло? Вчера он пил, чтобы не считать истекающие мгновения. А сейчас жизнь сразу раздалась перед ним во все стороны, точно море.
- Теперь хорошо подумай и скажи мне. Почему ты убил именно Штрайбера? Опиши, что произошло? Как ты себя чувствовал?
Франц задумался. Как воскресить то летучее ощущение, которым он вчера руководствовался?
- Да никак не чувствовал, - сердито сказал он. – Велено было застрелить человечка.
- А почему ты раньше не выстрелил?
- Да как будто держало что-то.
- А почему ты выстрелил восемь раз?
Франц смущённо поник головой.
- Вы же знаете, на войне Штрайбер был моим командиром. Он появился в тот момент, когда уже перестали считать трупы. Между нами сразу же возникла антипатия.
- И всё? – разочарованно протянул Заминьски. - Личные счеты?
- Да не было никаких счётов. Ну, да, я его ненавидел. А разве можно было относиться к нему иначе?
- Но он же был твой начальник. Как можно стрелять в начальника? О чём ты думал?
Франц развёл руками, покачал головой.
- На автомате всё было. А почему восемь раз? Это, наверно, я просто погорячился. Обстановка нервная. Да и задание какое-то мутное. Позорное задание.
- А что не так?
- Словно бы я предаю кого-то. Словно я подстрекатель.
- Это всё мелочи, Франц. Держи при себе свои комплексы. Лучше скажи, когда вы встретились накануне, Штрайбер не показался тебе странным?
- Да нет. То есть, такой, как всегда.
- Неприятный?
- Вот именно.
Заминьски сосредоточенно посмотрел на некую точку, расположенную в двадцати сантиметрах от своего лица.
- Я ещё раз спрошу, - с угрожающей нудятинкой произнёс он. - Что тобой руководило? Что определило твоё решение?
- Нечто! – вздрогнув, ответил Франц. – Что-то мелкое, неуловимое. Точнее сказать не могу.
- Я так и думал! – удовлетворённо кивнул Заминьски. – Значит, я не ошибся. Ладно, так и быть, расскажу. Почему бы и нет? Штрайбер, по всей вероятности, сошёл с ума. В тот день он застрелил двух человек. Безо всякой причины. В его сумке нашли оружие. «Узи», «Стечкин», лимонки Ф1. Достаточно, чтобы устроить маленький холокост.
- Гм, - произнёс Франц. – Вот же несчастный.
Заминьски посмотрел на него с удивлением.
- Что он делал на площади – непонятно. Он вообще должен был находиться в другом месте. Понимаешь, в чём тут соль, Франц? Никто бы на него не подумал. Он бы просто сделал, что запланировал. И ушёл.
Ноги у Франца подкосились. Он прислонился к стене.
- Ладно, ладно. Что было – то прошло, - Заминьски встал с кресла и ободряюще похлопал Франца по спине. Зажмурившись, подставил своё вытянутое лицо лучам зимнего солнца.
- Удачливость – редкое, завидное качество. Грех разбрасываться удачливыми людьми. Это важный ресурс.
- А я думал, что я неудачник, - признался Франц.
- На будущее, - Заминьски погрозил ему пальцем. – Следи за своими словами. Это важно. Понял?
Франц что-то пробурчал в ответ.
- Говори громко и внятно.
- Так точно, ясно.
- Мы сами пишем себе сценарии. Ясно?
- Так точно!
- В человеке всё должно быть прекрасно. Как изнутри, так и снаружи. Кто сказал?
- Ницше, - не задумываясь, ответил Франц.
- Ладно, не важно, - лицо Заминьски, как зеркало, подхватило холодную улыбку солнца. – Давай, выходи из склепа, Франц. Ты теперь в обойме. А мы умеем заботиться о своих людях.
Не сговариваясь, они посмотрели на ПМ, лежащий на полу между ними.
- Пистолет я заберу, - сказал Заминьски.
- Зачем?
- На память.