Счастье – это как

Автор: евгений борзенков Ударги, ударги
Жопу сводят сударги.

Погнали. Вторник, бархатный сезон в разгаре. Поток сознания, ещё намного поднатужится – и станет легче. В калейдоскопе дней бесчисленное множество сюжетов и драм, особенно здесь или там, да мало ли где. Выдернуть из контекста дней любую оборванную нить, любой волосок из носа неубитого медведя, нашептать над ним запрещённый матюк, матюкню, отматерить, отпидарить, хуйпесдаебацца – и случится чюдо. Вольно или невольно, но вы, именно вы стали причиной… Чего:?
Здесь ваша тонкая улыбка вдоль текста, словно бек вокал, словно игра радужного летнего луча на стене дачного сортира сквозь неплотно подогнанные доски.

Я встретил девушку, полумесяцем бровь. Вторая бровь вполне нормальная. Оказалась старой знакомой. Поболтали. Как дела? Видимо, этот вопрос как ключ, он должен щелчком провернуть в замке собеседника последовательность пружин и из него непременно посыплются сопли, жалобы, слёзы и песок.
- Да ничего, держусь. Придерживаю.
- Есть за что?
- Тебе показать? Забыла?
- Ну как такое забыть… Ты помнишь ту?
- Ту, которую?... А-а..ту, её!
- Так вот, прикинь…
- Не может быть!
- Кто бы мог подумать…
- И даже не моргнув глазом.
- Ты ещё бываешь?
- Иногда, по субботам, там, там…
- Ещё чаю? Придержи вот здесь… оттопырь.
- Так?
- Да, спасибо. Так вот..
- Чей сейчас вопрос? Есть три варианта.
- Хочешь сыграть в чёрный ящик? А может, в цинковый?
- Помнишь игру «торговец солью»? ты умела когда-то…
- Нет, в анал я больше не играю. Не гигиенично.
- Зато дёшево и практично.
- Хам. Давай, оттпырь другое ухо. Ирокез?
- Только культурный. Мне сегодня выступать.
- Ну а вообще, как дела?
- Тебе мало? Ты хочешь вытрясти из меня всё? Ты только вслушайся в саму постановку вопроса – КАК! ДЕЛА! – какие дела? Как именно «как»? С каком у меня нормально, обычно в одно и то же время, по утрам. Действительно, иногда какаю на дела, но не на все. Избирательный как. «Как на дела!» – вот отличный девиз для свободных с утра людей. Будь свободен! Сделай КАК!
- Я имела в виду, как ты вообще.
- И вообще как, и в частности как.
- С тобой трудно, ты всегда на шаг впереди. Я лечу в другом эшелоне, немного сзади тебя, ау.
- Когда вмурован в омерзительный быт по пояс, вторая половина всегда находится в каком-то вязком сне, и тогда на самом деле кажется что летишь. Но эшелон не летает. Как курица не курица, по ходу, а хаваеца. Понятно?
- С тебя тридцатка.
- За шо?
- За ирокез.
- Вот этот хохолок на лбу, это ирокез? Это же оселедец, блять. Как мне теперь выйти на улицу?
- Это шикха, за неё тебя вытащит бог из говна, когда придёт пизда.
- Да мне и так пизда теперь… Меня же убьют ополченцы. Они ополчатся на меня сразу с порога.
Что же ты наделала… Так. Дай подумать… О, придумал, - давай, я тебе ебало набью!
- Это не поможет. Единственно… знаешь, могу посоветовать хоть как-то спасти положение…

По итогу я вышел из парикмахерской с креативной чёлкой до подбородка, раскрашенной в колорадские цвета. Георгиевский оселедец, приклеенный к лысой башке. Почти что хуй, раскрашенный вдоль в чёрно-коричневые волны.

Я свой, чуваки, дайте мне живого хохла, я сделаю из него фарш. Дайте потыкать в него чем-то железным, мне так чо-то хреново с утра.

Я закрываю глаза от тошноты и вижу, как по моему выжженному пшеничному полю катится уроборос, коллективный порошеноахметопут, венок, сплетённый из трёх ярко выраженных тел, - они выползают один из пасти другого и ныряют головой в очко товарища, такое трудно представить, ещё тяжелее наблюдать; в этом венке есть много разных тварей поменьше, потоньше, с зубами или с огромным сосалищем, похожим на куриную жопу – это огненное колесо генотьбы давно прокатилось по мне, оставив поперёк груди ожёг, и продолжает, продолжает давить, где-то на горизонте пылает жираф, ступая на угли, на алюминиевых костылях костыляет знакомая тень, знакомая до боли, до чёрти чего, я помню все её движения, но не могу назвать кто она, всё это блядство плющит могильной плитой, всё стелится и катится неведомо куда.

Я в рот ебал политику с этикой, культуру с физкультурой, и контракультуру с сепултурой, и кеды с полукедами, и в хвост и в гриву, и в кроварогагробаёбамать – мои пальцы устали дрожать, устали ныть в тоске по кадыку, по тёплому горлу врага.

Харе Украине!
Героям Рама!

Рама, ребята. Я нашёл себе весьма странное развлечение в последние дни. Подхожу к изрешечённому осколками мусорному баку и подолгу смотрю на него. Я пока не роюсь в нём, я только смотрю. На что я смотрю? На мусор? На дырки? На железо? Не знаю. Я просто смотрю, как ярко и вызывающе осколки мины изрешетили мусорный бак, который до этого был целый и абсолютно безвредный. Ему ни за что дали пизды. А перед баком на дороге темнеет пятно свежего асфальта – там была воронка от взрыва, которую быстро залатали.

Теперь бы сказать что-то умное, но в голове ветер и дырки, в голове гремят осколки, я ритмично трясу головой как перкуссионист, в такт посторонним звукам, в унисон надвигающемуся хаосу, под дым сгоревших строений за спиной, под крики и шум, под уплывающую землю.