Магнитная буря (на конкурс)

Автор: Полспирта-полводы В поликлинике на втором этаже в углу дивана с кроссвордом на коленях сидит мужчина лет сорока пяти, он не болен и "не за кем ни занимал". Мужчина вытянул ноги, потянулся, бодро вскочил с дивана, прошел в туалет. Заперся на крючок в отдельной кабинке, достал из пакета пластиковую бутыль с пивом, приложился к горлышку и высосал почти половину.
- Лайонель! Ну чего? Да нихуя.
Этой фразой он выражал крайнюю степень удовольствия.
Его место на диване заняли, он спустился вниз, где гардероб и регистратура, диванов здесь нет, но много скамеечек и очень шумно.
В киоске "Оптика" включили музыку, радиостанция из этих ретро - дорожных с их бесноватыми "утренними шоу", ведущие пердят, хихикают, дудят в какие-то дудки, изображают возню у микрофона, захлебываются счастьем.
- Курс доллара на сегодня тридцать семь рублей ха-ха-ха, сорок пять копеек хи-хи-хи!..
- Ну вас на фиг - сказал мужчина, он получил в гардеробе куртку и пакет с ботинками, переоделся и вышел на улицу.
Прогулялся до метро, взял с ящиков бесплатных газет, допил свое пиво, по асфальтовой тропинке пошел домой. Родной дом, как вытянутая грязная ладонь, четырнадцать парадных, ебаное гетто.
Мать готовила обед, орал телевизор.
- Петя, ты?
- Я. Кто еще.
- Ну, что сказали?
- Да ничего, анкету написал, позвонят. Я завтра еще в одно место съезжу, ты мне дай на дорогу.
- Хорошо. Давление померяй...
Телевизор грохнул аплодисментами.
- А теперь мы узнаем кого Киркоров выгнал из спальни!
Петр закрыл дверь в комнату. Единственная комната в квартире классически поделена шкафом пополам, у него поменьше жизненного пространства, но зато с окном. Еще есть маленькое бра над головой, тумбочка с телевизором и DVD в тумбочке диски, очень много дисков, возле окна книжный шкафчик. Книги спят, склеены страницы, все перечитаны по нескольку раз, но давным-давно. Начнется война, как-то подумал он, ядерный гриб, электричество конечно же кончится, телевизоры вымрут, будет чем заняться.
Он пролистал газеты, которые раздавали у метро. Он не работал уже полгода, каждое утро говорил матери, что идет по объявлению. Сам гулял в торговом центре, сидел на скамеечках, катался в метро от кольца до кольца, иногда сидел в поликлинике в тепле на кожаном диване. Мать давала деньги на дорогу.
- Ну что сказали?
- Да ничего, анкету написал...
Они не бедствовали пенсии матери хватало на двоих, но и это надоедает, да и холодно шлятся, хорошо еще зима такая плюс пять на улице, девятое января, снега нет.
Набрал номер какого-то завода в Парголово, было бы замечательно подумал он, одна остановка на электричке, не надо никаких денег. Прокашлялся.
- Здравствуйте, по объявлению беспокоят.
- Сколько вам лет?
- Сорок четыре.
- Хорошо. Приезжайте завтра по этому адресу, все документы возьмите.
- Спасибо...
Так просто? Попробуем.
Включил телевизор, сегодня первый рабочий день в новом году, Новый год они встречали вдвоем, мать купила ему бутылку водки, в одиннадцать вечера ушла спать. Он первый раз в жизни досмотрел "Иронию судьбы" до конца. Фильм неожиданно ему понравился, Новогодняя ночь черная, тихая, как обычная полночь, балет "Лебединое озеро" перед торжественным боем курантов, пробки на бутылках с вином из белой мутной пластмассы. Он помнит алкаши поджигали спичками такие пробки, потом корявыми черными пальцами сдирали оплавленную пластмассу, булькал портвейн по стаканам...
Вытащил пачку дисков, нашел "Пьянь" с Мики Рурком в главной роли, вставил в пасть DVD-проигрывателю. Всю неделю, спасая себя от праздничных телепередач он пересмотрел свою коллекцию. Америка восьмидесятых, первые наши шаги по другой планете, скрип саксофона, дым из канализационных люков, рекламные вензеля из розового и голубого неона, все живут почему-то в отелях. "Трай стар пикчерз" представляет, "Каролко", "Тачстоун". Мужики в клетчатых пиджаках, некрасивые лица у киноактеров, в офисах огромные компьютеры, индастрилз, еще жив Довлатов, еще лохматят небо башни - близнецы.
Мать позвала из кухни, наконец-то, подумал он.
- Жофрей! Ну чего? Да нихуя.
Засыпая, контуженый сытным обедом, он решил съездить вечером "в город", пожалуй да, давно не был, а то потом работа и будет некогда...
Шесть вечера, мать тоже спала, он оделся, соскреб со стола двести рублей мелочью на завтра на дорогу, вышел из квартиры.
В метро взял с собой бутылку пива, занял место в углу вагона. На Удельной ввалилась толпа, обступили со всех сторон, сумки уперлись в его колени, только бы не блядь старая подумал он, глаза не закрываются, выспался. Вот дерьмо, узбечка повисла беременная, уступить - не уступить? Чурка все-таки, и этот гражданин России, что у ней в животе прихлопнет тебя потом из снайперской винтовки году этак в две тысячи дцатом. Третья мировая неизбежна, хотя узбеки будут за нас, вон ходят расписные - "Россия", "Russia", "Зенит - чемпион" на спине, на лбу, на жопе. Ладно, хуй с вами.
- Присаживайтесь, девушка.
- Пасибо.
Да все нормально.
Раньше это заведение называлось просто, без затей "Кофе - пирожки", Петр знал это место еще со времен "совдепии вонючей", так все называли свою Родину в девяностом году, все без исключения, уже было можно. Здесь тогда не было алкоголя, продавали сосиски в тесте и кофе с молоком в граненых стаканах. Пара "гусениц", стаканчик "кофа" и ты сыт несколько часов. В этой забегаловке во все времена было много студентов, рядом финэк и педагогический институт, сейчас здесь два зала, продают пиво и коктейли, телевизоры висят в углах.
Петр купил две кружки пива, подсел к двум мужчинам.
- Не занято?
Один шевельнулся - садись, второй дядя плакал, утирал усы и постоянно повторял:
- Это все "Фотострана" ебаная...
Друг успокаивал, совал ему закуски, кивал на телевизор.
- О, смотри дурак - обама, и как его мамаша под негра легла, по пьяни, наверное.
- Это все "Фотострана" ебаная...
Петр огляделся, дрогнули руки, вот он здесь. Недалеко, совсем рядом, еще два парня с ним и девочка, пьют "колу" из банок, смотрят новости по телевизору, девочка ест салатик, спортивные сумки на полу. Они всегда здесь в это время, он не опоздал, не промахнулся.
Петр разглядывал компанию, смешная мода какая-то нынче, вместо ботинок тряпочные утюжки на плоской резиновой подошве красные, зеленые и даже голубые, холодно же. Беззащитный возраст, все учат жить.
- Не вертись, сиди спокойно, - прошептал Петр в ладони, - я не хочу, что бы ты меня видел, я старый и некрасивый.
Все началось с пачки сигарет жарким летом девяностого года. Девяностый год! Господи, всех этих детей еще не было на свете, девяностый год, безумное время в ненормальной стране, Ленинград, "Европа плюс", магазины весело пусты, талоны на еду, водку, мыло, очереди в булочную на всю улицу.
Зарабатывал он прилично, красивая печать с вензелями, на память в трудовой книжке, монолитные впрессованные буквы по кругу "Фонд народной дипломатии частное сыскное охранное агентство "Алекс", в месяц выходило, примерно, четыреста пятьдесят рублей. Охраняли какое-то НИИ на Василевском острове, дежурили ночь через ночь. Самая первая частная охранная фирма в СССР. Родителям наврал сказал, что сто двадцать, а то был бы скандал. Первая зарплата, офис в центре у Казанского собора, рулоны рублей не помещаются в карманы слаксов.
Они вдвоем с приятелем, сняли рубашки, обвязали вокруг талий, жарко, купили пива с ящиков на улице Желябова, пошли дворами в сторону Лиговского проспекта, приятелю надо было в какую-то контору.
Казачий переулок суставчатый, коленвалом, если смотреть на карте города. Крошечная площадь, которая и ломает это каменное ущелье на две части, в центре что-то типа скверика с низкой кованной оградой, истлевшим тополем и скелетом скамейки, несколько витрин, "Ремонт пишущих машинок".
Приятель скрылся в подъезде с табличкой "Жилхоз...", тишина, на солнечной стороне ящики с грушами и виноградом, весы, таджик мокрый и черный, что-то поет, покупателей нет, только цокот каблуков где-то за углом да осы жужжат над ягодами.
И вот падает пачка сигарет непонятно откуда. Через минуту скрипнула дверь парадной... дальше, как фотовспышка или ослепляющий "заяц" электрической сварки, может быть потому, когда тебе двадцать и в твоей памяти еще мало вот таких высоковольтных мгновений...
Ей тоже двадцать, она босиком в одной футболке, больше ничего нет только эта футболка, на два размера больше ее плеч, локтей, всего остального тела, спокойно, не торопясь собрала рассыпанные сигареты, потом будто очнулась, изумилась, блеснули глаза, и она убежала обратно.
Грохнулся в обморок таджик, опрокинув весы, Петр уставился на распахнутые во всем доме окна, тихо, как в лесу...
Они встретились потом осенью, он узнал ее сразу, на книжных развалах, столы с книгами занимали половину тротуара Невского проспекта, было много покупателей и не меньше продавцов. Здесь на углу Малой Садовой и Невского он и начал читать книжки. Прямо у стола раскрыл "Компромисс" на первой странице, фамилия автора показалась знакомой, не глядя расплатился так и пошел на ощупь, не отрываясь от магических строчек до метро "Маяковская".
- ...Фред Колесников курил, облокотясь на латунный поручень Елисеевского магазина, - читал он вслух, расталкивая прохожих.
Потом он купил всего Булгакова, Веллера, Лимонова, Аксенова, Войновича, еще англо-русский словарь потому, что надо съябывать быстрее из этой "совдепии вонючей" пока молодой.
Веллер со своими "Легендами" разочаровал - Шостакович, Дали, совсем другие люди и другие имена были легендами на Невском проспекте. Нечисть из подворотен Лиговки и копченых коммуналок улицы Жуковского, лохматые туловища с Сайгона и Рубинштейна 13. Еще он убедился, что у Булгакова самая потрясающая вещь это "Белая гвардия", "Мастер и Маргарита" - попса, Войновича второй раз читать невозможно, у Аксенова есть только "Остров Крым", а Юрьенен очень хорош.
Он узнал ее у этих книжных лотков, она разглядывала обложки, ничего не покупала, он пошел за ней, просто пошел сначала за десять шагов от нее, потом все ближе и ближе. Она уже поймала его в отражении витрин на Владимирском проспекте, зашла в телефонную будку, набрала номер, ей не отвечали, она смотрела ему в глаза, стала грустной, будто уже увидела свое будущее. Так сложилось, где-то ее не хотели видеть именно в этот день и в эту минуту не брали трубку, дальше до ее переулка они пошли рядом.
- Меня зовут Таня, ты не отстанешь...
Они поженились следующей весной, прошло еще время родился сын, жили у ее родителей. Потом все как обычно он пил, не работал, однажды ночью она одела спящего сына и ушла с ним в мартовскую метель к какой-то подруге, ушла из собственного дома.
Утром он приехал к себе, сказал родителям все нормально, потерпите неделю. Еще когда ехал в метро решил:
- Почему все не так? Надо сдохнуть, что бы начать все сначала. Да, так и сделаем.
Он выбрал дату, следующий понедельник, утро, дома никого не будет, у него тогда еще были отец, мать и на всех трехкомнатная квартира на бульваре Новаторов.
Он сказал - пусть будет электричество. Потому, что все остальное больно или страшно - порезать вены, повеситься, отравиться, утопиться, ему казалось, что он передумает в последнюю секунду. Так Есенин, наверное, ушел, хрипел помогите! но было поздно, шкрабал ногами по стене, брыкался, расцарапал горло, отсюда версия об убийстве - сопротивлялся.
Нет, он залезет в ванную и скинет в воду какой-нибудь электрический прибор, приборов разных дома навалом. Будет смешно, как в комедиях - бж-з-з-з-з. Превратится в пульсирующую оранжевую кляксу, бенгальский огарок, волосы дыбом, искры.
Пять последних дней он сидел в своей комнате, читал, была весна в самом мерзком своем проявлении, день мороз, день дождь и слякоть.
...Она была красива, даже очень, но с какой-то окаменевшей гримасой удивления, глаза округлились, казалось, навсегда, брови сдвинули кожу на лбу в черные морщины. Она ходила по комнате вдоль подоконника, ни разу не повернулась, не посмотрела в окно. Он разглядывал ее в субботний и воскресный вечер, занавески на ее окне отсутствовали, было все прекрасно видно, дом напротив, этаж такой же. Надеялся, что она разденется, последняя искра основного инстинкта, злился на себя за это. Но девушка в окне гасила свет и неизвестно ложилась ли спать или уходила из комнаты.
Утро понедельника, он готов, написал письмо одно всем сразу, родители ушли, можно начинать. Он положил письмо на стол на кухне, выдернул из розетки кофемолку, последний раз выглянул на улицу.
...Она стояла в своем окне во весь рост, смотрела вниз, в черном платье, босиком, оттолкнулась руками от рамы, полетела вниз словно ласточка. Шлепок расквашенного об асфальт мяса он услышал на лестнице, бежал вниз теряя тапочки. Девушка упала в лужу, бусы в дребезги, глаз выскочил, повис на переносице, кричала какая-то баба, топот ног со всех сторон.
Две женщины изменившие его жизнь упали с неба. Он забыл про полную воды ванну и электрическую кофемолку, он просто по-мужски запил, через две недели нашел работу, вернулся к жене они еще жили вместе лет пять.
Заскрипели стулья, его родной сын и компания встали из-за стола, пошли к выходу, Петр очнулся от воспоминаний, прошептал:
- Передавай привет...
Мужики за его столиком тоже ушли, пора и ему домой.
Он еще прогулялся пешком по проспекту толпа шелестела мимо и все шли ему навстречу, казалось, он один идет в сторону метро.
Машина скорой помощи стояла у парадной. Мужчина врач что-то писал за столом на кухне, Петр поздоровался, закрыл дверь в комнату, его мутило от запаха корвалола. Включил бра над подушкой, рухнул на кровать. Он часто мечтал о том, как он заживет, когда мать умрет, сделает ремонт, выкинет этот шкаф, купит компьютер, найдет свою страницу "ВКонтакте".
- Конечно может быть, метеоусловия, магнитные бури...
Врач уйдет, надо сходить побриться. Работа! Некое сообщество людей, система, коллектив, сборище идиотов. Завтра он начнет что-то передвигать, толкать, поднимать, напарником будет добрый узбек, и все наладится, все будет хорошо.
- Паскуаль! Ну чего? Да нихуя...