Герой войны

Автор: supermuagaga Все утро Вера работала в саду, собирала черешню. На небе не было ни единого облачка, солнце все утро стояло высоко и теперь напекало ей голову. В этом году их с бабушкой урожай оказался на удивление богатым, и ей еще предстояло много работы. Вера обирала самую дальнюю ветку, складывала ягоды в почти наполненное ведерко, уже третье за сегодня и негромко напевала мелодию «Вот кто-то с горочки спустился». На крыльцо обветшалого домика вышла ее бабушка, Настасья Ивановна, и позвала ее в дом, перекусить.
- Бабуль, я уже заканчиваю, буду через пять минут.
- Верочка, миленькая, смотри чтоб головку не напекло, вот, возьми повяжи себе на головку платочек.
- Говорю же тебе, я уже почти закончила.

Вера спустилась со стремянки, прошла через сад, вышла за деревянную ограду дома и присела на лавочку под их с Ваней кленом.

Вот кто-то с горочки спустился,
Наверно, милый мой идет.
На нем защитна гимнастерка,
Она с ума меня сведет.

Уже в который раз Вера пела эту песню, сидя здесь, на лавочке, которую сделал он, ее любимый и суженый Ванечка. «Верка, вот будешь сидеть здесь под нашим кленом, обливаться слезами, и ждать, когда же я появлюсь во-о-н за тем пригорком», - смеясь, говорил он, уходя на войну. Он всегда был таким: хорохорился и старался выглядеть невозмутимым, когда самому было трудно даже вздохнуть, лишь бы не разрыдаться.

Он ушел, помахал им вслед и исчез на пять лет. Первые два года писал, по три письма в неделю, а после Прохоровки – ни слуху, ни духу. Вера, уже и не надеялась. Невозможно было выжить в том аде, слишком много людей погибло, и фрицев, и наших. Заживо в танках горели...

На нем погоны золотые
И яркий орден на груди.
Зачем, зачем я повстречала
Его на жизненном пути!

Вера пела, а на глаза опять наворачивались слезы. Сколько их было пролито за эти пять лет! Из-за слез, застывших в глазах, и полуденного зноя дорога вдали подрагивала и подергивалась рябью, а заветный пригорок, из-за которого, должен был появиться ее суженый, сливался с линией горизонта, отделявшей ее от счастья, радости, цели в жизни. И вдруг, где-то там на горизонте, пока еще далеко-далеко, появилась черная точка. Веру, как околдовали: она всматривалась в даль, пыталась различить детали, но не могла пошевелиться. Между тем, точка приближалась, и стала превращаться в силуэт. Вера вцепилась обеими руками в скамейку, все мышцы ее напряглись, по телу пробежала дрожь. Силуэт приближался: Вера уже могла различить зеленый верх и серый низ. Вдруг расстояние между ними стало сокращаться намного быстрее – человек побежал. Желтые кудри, зеленая гимнастерка, расстегнутая до груди, серые галифе, заправленные в сапоги, и лицо – его лицо! Лицо ее любимого, милого Ванечки, которого столько ждала, которого они почти уже похоронили! Она вскочила, закричала и бросилась к нему. Он закричал в ответ. Они бежали навстречу друг другу, раскинув руки, кричали и смеялись. Он подбежал к ней, бросил на землю свой вещмешок, подхватил ее на руки и стал кружить, поднимая вокруг них столбы дыма. Она обнимала его, трогала его лицо, еще не в силах поверить, что это он, ее единственный, настоящий, целый и невредимый, сейчас кружит ее на своих руках посреди дороги, ведущей к их дому. Настасья Ивановна уже тоже бежала к ним, с закатанными рукавами, в фартуке и вся в слезах. Все трое обнимались, целовали друг друга, смотрели друг на друга сияющими глазами и плакали. Но то были слезы счастья.

- Почему же ты не писал? – продолжала расспрашивать Вера, когда радость первой встречи немного улеглась, сменившись ощущением полного покоя и тихого счастья. – Хочешь еще черешни?
- Нет, спасибо, я уже до отвала наелся, - сказал Иван, погладив себя по раздувшемуся животу. – После Прохоровки я был переброшен в авангардные наступательные части, как боец, понюхавший пороху, так сказать. Ведь мне сам товарищ Жуков руку жал! Помню, сказал мне: «Капитан Каштанов, вы не посрамили честь Отечества, этим можно, и даже нужно гордиться». Ну вот. А в авангарде, сама понимаешь, совсем не сахар. Мы были первыми, теми, кто шел напролом. Я не имел контактов с штабными крысами из подразделений снабжения и не мог передать письма. Но я знал, что ты ждешь меня, знал, что сидишь под нашим с тобой кленом и свято веришь, что когда-нибудь твой жених вернется.
- Как я боялась! Каждый день плакала, каждый Божий день! У бабушки инфаркт случился, когда мы узнали, что ты в битве под Прохоровкой участвовал.
- Да, Веруня, жарко было тогда, очень жарко. Горели все, и фрицы, и наши. Все в огне было. Грохот, взрывы, гарь, земля трясется. Я не знаю, каким чудом я уцелел. Бог оберегал, другого объяснения я не нахожу. Наши сражались в горящих танках. Вовка Бирюлин из моей роты, когда его танк подорвало, а экипаж горел заживо, выбрался из танка и прямо с гранатой под «Тигра» лег. Уже больше двух лет с тех пор прошло, а у меня, знаешь, все так ясно стоит перед глазами, как будто вчера было. Помню ребят всех в копоти, до сих пор ощущаю жар, которым обдавало, когда газы от стрельбы били прямо в лицо. Когда бронебойный снаряд попадает в танк, броню прожигает струя раскалённого газа, а люди лопаются как мыльные пузыри и превращаются в шкварки на танковых стенках. Помню, Гарик Романов, 18 лет парнишке, выскочил из горящего танка и побежал на «Тигра» с саперной лопатой. Его струя огня от наших огнеметных достала, сгорел парень. – Иван глубоко вздохнул и поник головой. – Веруня, бабуля, извините меня, я на улицу пойду, проветрюсь.
- Конечно, конечно, Ванечка, - разом заговорили Вера и Настасья Ивановна. – Вон смотри, весь одеревенел, сидим пятый час, смеркаться уже начало. Иди, мы пока здесь все уберем.

Иван вышел на крыльцо, достал пачку «Казбека», закурил. Прошелся по саду, смотря себе под ноги и напевая «Вставай, страна огромная..». Заглянул в сарай, в котором ничего не изменилось, даже инструменты лежали на своих местах. «Да, вот что значит нет мужика в доме», - пробурчал Иван себе под нос. Он прошел внутрь, взял со стола веревку, намотал ее себе на плечо и вышел обратно на свежий воздух.

- Ванька теперь будет первым парнем на деревне, - сказала Настасья Ивановна, убирая со стола. – Девки будут бегать табунами, заразы. Только ты, Веруня, не обращай на это внимание. Дай ему оклиматься, а потом, гляди и свадьбу сыграем.
- Главное, что он живой, что он здесь, с нами. – Вера мыла посуду и мыслями была где-то далеко. – Никак не могу в это поверить, как будто во сне все, хоть убей. – Вера бросила посуду, села на стул и разрыдалась. - Что ж я за дура такая! Он пришел, а я все плачу, не могу остановиться. И ком в горле стоит.
- Ну, ну, миленькая, все хорошо, теперь все у нас наладится, все будет хорошо, - пыталась успокоить ее Настасья Ивановна и погладила по голове. – Мы теперь в самом большом почете здесь будем, с таким-то молодцем! Глядишь, в Москву переберетесь. С мужем – героем войны, тебе теперь все дороги открыты. Радуйся, девочка моя.
- А где Ваня-то? Что-то нет его давно, пойду проверю.

Вера вышла из дома и через минуту Настасья Ивановна услышала истошный крик. Она испуганно ринулась из кухни, приговаривая «Господи, Господи» и крестясь на ходу. Крик нарастал и переходил в вопль. Из близлежащих домов стали выходить люди, чтобы посмотреть, кто это так кричит.

Через каких-то десять минут возле их дома столпилась почти что вся деревня. Кто-то бубнил себе под нос, кто-то плевался, приговаривая «Да что же это такое!». Женщины плакали и уводили своих детей подальше от того места, у оградки дома Веры и Настасьи Ивановны. Вера сидела на лавочке, обхватив себя руками, и бессмысленно смотрела перед собой, нашептывая какие-то слова. Настасью Ивановну посадили рядом, у нее был обморок. А на веревке, перекинутой через ветку клена, висел, покачиваясь из стороны в сторону, капитан 5-й танковой роты герой войны Иван Каштанов.