В эфире

Автор: Арлекин – Э-э, здравствуйте, Михаил. Как вы видите, мы сейчас находимся в глухом лесу, и прямо за моей спиной – бывший диктор «Чесночных новостей», а ныне – отшельник и философ. Мы видим, как он подбрасывает в огонь горсть щепы и смотрит на часы. Уже месяц, как они стоят, и он мог бы их завести, но не располагает достоверной информацией о текущем времени. Как он сам говорит, тут ведь некуда пойти – на многие километры тянется лес. Людей здесь не бывает, а у зверей о времени спрашивать, согласитесь, несколько странно. Тем не менее, может, в силу привычки, или же в знак протеста существующему положению вещей, он всегда смотрит на свои часы, если хочет узнать время. Вот он усмехнулся, поднялся с земли, стоит позади меня, освещённый тлеющими лучинами, и смотрит во мрак. Так, а вот теперь он делает несколько шагов от костра и исчезает в темноте. Эй, вы ещё здесь?
– Да, не волнуйтесь. Задавайте ваши вопросы.
– Э-э, хорошо. Скажите, четыре года, проведённые в лесу, наверное, позволяют вам объективно смотреть на некоторые вещи, привычные для простых обывателей, окружённых повседневной обыденностью?
– Ха-ха, ну вы и выражаетесь! Пожалуй, да. Ведь это не более чем вопрос освещённости. Привычка ведёт к утрате гибкости ума, а люди слишком долго видят одни и те же вещи в одних и тех же лучах света. С утра до вечера мы действуем автоматически, сознанию мы почти перестали доверять управление. Вы же не станете отрицать, что в производстве и во многих других сферах человеческой деятельности всё большую роль играет автоматическое управление. Естественно, что если наше поведение формирует окружающий мир, то любые перемены в мире соответствуют нашим собственным изменениям. Если, как я, отступить в тень, то можно заметить ещё очень много подобных взаимосвязей.
– Например?
– Например, недавний бум зомби-культуры. Как я сказал, мы привыкли к постоянному и неизменному освещению. Поэтому можно легко управлять общественным мнением, корректируя иллюминацию. В зависимости от направления и свойств света, освещаемый объект можно представить как прекрасный или уродливый, странный или ординарный, чёрный или белый.
– Чёрное и белое?
– Да, и такие случаи не редки.
– Значит, это и обусловило всплеск спроса на фильмы ужасов о зомби?
– Конечно. Любая волна популярности на что-либо является результатом того, что на самом деле происходит с людьми. Вы что, никогда не чувствовали себя марионеткой?
– А вы не думали о том, чтобы вернуться на телевидение? Возможно, ваш свежий взгляд на мир помог бы зрителю лучше ориентироваться на переусложнённом игровом поле современной жизни.
– Знаете, телевидение с самых своих истоков всегда было скорее ареной креатива, мифотворчества и пропаганды, нежели освещения реального положения вещей. Вряд ли я смог бы снова быть там полезен.
– Но ведь есть место и правде, не только вымыслу.
– Безусловно. Филип Тэйлор как-то сказал, что хоть стратегия правды не синоним честности, но, с другой стороны, ещё не изведано систем пропаганды, построенных на стратегии лжи. Правда в пропаганде – производная от эффективности. Но не нужно забывать о том, что пропагандисты говорят правду не потому, что они честные люди, как и не врут из-за склонности ко лжи. Просто, для того, чтобы внедрить среди определённой аудитории определённые установки, выбирается та стратегия, которая работает. И этот подход уже много раз оправдал себя. Во время операции «Буря в пустыне», например, на пропаганду было затрачено всего пять сотых процента от всех средств, выделенных американским правительством для этого мероприятия, однако же, именно благодаря ей сдались в плен сорок четыре процента солдат. Почти половина, понимаете? На каждого жителя Северного Вьетнама во время войны со Штатами приходилось полторы тысячи листовок. Вдумайтесь: полторы тысячи! Всего их было напечатано около пятидесяти миллиардов. Вьетнамцы использовали их в домашнем хозяйстве, листовки были повсюду. И они изменяли сознание населения. Я хочу повторить, что, говоря о массовом подчинении умов встаёт вопрос не истинности или ложности информации, а грамотного её освещения.
– Именно поэтому вы говорите со мной из темноты?
– Да, и поэтому же вы сидите у костра. Отвечаю на ваш вопрос: нет, я бы не стал снова работать на телевидении, поскольку не обладаю для этого творческими способностями. Телезритель – это павлин. Он сидит на диване перед волшебным ящиком, распустив свой хвост, которым так гордится, и хочет, чтобы этот ящик оценил его хвост по достоинству.
– Вы не могли бы пояснить?
– Телевизор выступает в качестве посредника в двустороннем общении между создателями телевидения и целевой группой, для которой, собственно всё и делается. Зритель видит то, что хочет видеть, но хочет он этого только в силу привычки. Если человека долго кормить гнилью, он, в конце концов, начнёт хотеть её сам и даже с готовностью будет за неё платить. Сегодня формат вещания сильно изменился по сравнению с тем, что было в мою бытность диктором новостей. Теперь у каждого свои персональные новости и свой индивидуальный к ним доступ. Телевидение заменило нам религию.
– Религию?
– Понимаете, телевидение сегодня буквально и наглядно делает ту авторитарную работу, которую люди столетиями присваивали господу богу, то есть организует, удерживает от опасных изменений и планирует нашу историю. Кроме того, оно создаёт ощущение ирреальности относительно реальных событий и не просто погружает зрителя в искусственный мир, а создаёт целиком фиктивную вселенную, на которую правительства, армии и целые народы реагируют как на реальную. Эта реакция также обрабатывается и вставляется в вымышленную электронную мозаику, которая направляет наше поведение.
– Да, это действительно очень интересно, но признайте – это лишь теория. Вы десять лет проработали в новостях, возможно, вы сможете привести какие-то более наглядные факты, чтобы наши телезрители могли сличить наши слова с тем, что они увидят на телеэкранах. Докажите, что новости выдуманы.
– Ну, например, излюбленный литературный приём, часто используемый и сегодня. Речь идёт о говорящих фамилиях. Журналист, освещающий авиа-шоу, непременно будет носить фамилию Самолётов. О концерте классической камерной музыки расскажет Музыкантов. Репортаж о взрыве жилого дома доверят не кому-нибудь, а именно Погорелову. Ну, и так далее.
– Спасибо, это очень забавное наблюдение. Мы обязательно проверим. А теперь, в завершение нашего эфира, ответьте, пожалуйста, на последний вопрос. Что же, всё-таки, заставляет людей искажать правду?
– Алчность. Конечно же, алчность. Так называется дерево, на котором вместо листьев растут двадцатидолларовые бумажки, вместо цветов – акции, вместо фруктов – бриллианты. Дерево привлекает людей, они убивают друг дружку, бегая вокруг ствола, и отлично удобряют землю своими трупами.
– Ещё раз спасибо. Виталий Лесобродов, Пётр Дегтярёв, из глухой чащи специально для «Чесночных новостей».

.

– Всё, сматывай провода, – сказал Лесобродов оператору, проводив взглядом исчезающего в глубине леса отшельника. – Поедем, съедим чего-нибудь.
Оператор быстро собрал весь аппарат и побросал его на задние сиденья микроавтобуса.
Они выбрались из леса на трассу и поехали в сторону мерцающих вдали огней города.
– Ну и как он тебе?
Лесобродов выбросил окурок в окно и долго не отвечал.
– Знаешь, Петя, – наконец, проговорил он, – в его словах есть своя правда.
– Но долбанутый он не чуть-чуть, это точно.
– Есть такое. Однако задуматься есть над чем. Вот мы с тобой подъезжаем к городу. Ты чувствуешь радость оттого, что уже скоро мы с тобой вновь будем окружены цивилизацией?
– А то.
– Вот. Мне думается, что он испытывал точно такую же радость, когда возвращался в свою чащу. Надо полагать, у него есть основательные причины избегать города так же, как мы к нему стремимся.
– А с другой стороны, материал в самый раз для новостей – бред диктора.
– А вот вообрази себе, Петя, что он прав. Сегодня конференция по кибертехнологиям. Общественности представляют первое поколение биороботов. Ты понимаешь, какой это материал? Я к Глядову и так и эдак – только что жопу не вылизывал... Нет, Лесобродов, ты едь за город, на свежий воздух, бери интервью у психа-одиночки.
– Ну и?
– Да сам не знаю! Но если верить словам этого... Возьми вот реалити-шоу. Их столько понарасплодилось сразу после того, как у всего мира уже не осталось никаких сомнений, что за всеми нами постоянно наблюдают. Может, действительно, есть какая-то связь? – Лесобродов вынул из кармана смятую пустую пачку и швырнул её в окно. – Дай сигарету.
– То есть, всегда существует адекватный эквивалент, – значительно выразился Петя, протягивая Лесобродову зажжённую спичку. – Истина дублируется в средствах массовой информации в виде блеклой копии.
– Скорее, наоборот. Телекопия ярче и пестрее реального прототипа. Ведь она должна оттянуть внимание на себя. Когда информацию уже не скрыть, её можно преподнести как сказку, которую никто не воспримет всерьёз. Если овца догадалась, что её готовят на заклание, можно убедить её в том, что она героиня «Скотного двора». Осознав, в каком чудесном мире живёт, она ещё шире раскроет пасть.
– Витос, ты вот скажи, если ты такой умный, то почему начальник гостелерадио – кто-то другой?
Лесобродов мрачно затянулся и сплюнул серый дым на убегающий из-под колёс асфальт.
Они продолжили разговор в дешёвом пивном баре, который ценили за почти голых официанток, иногда соглашающихся выпить с клиентами.
– ...и вот она, короче, приносит коньяк и садится ко мне на коленки, ты прикинь, – рассказывал разогретый Петя. – А я макнул палец в коньяк и сунул ей в рот. – Он радостно заржал. – Она игриво так, с причмокиванием его обсосала, а когда я попытался воткнуть ей этот палец в левую ноздрю – она двинула мне в тыкву! – Петя поперхнулся пивом и стал стучать кулаком по столу.
Лесобродов молча курил, слушая оператора вполуха. Ему казалось, что он барахтается в озере странной субстанции. Эта незнакомая среда была плотнее воздуха, но почему-то более прозрачной. Визуально эта прозрачность напоминала мерцание кристаллов льда в снежинках, пролетающих через луч света. Озеро было сухим и тёплым, и вместо влажного плеска издавало сиплое потрескивание. Лесобродов находился внутри белёсого пространства, и отовсюду до него доносился глухой шум статических помех и обрывков множества голосов. Он пытался определить консистенцию этого пространства, но его аналитическому уму было совершенно не за что зацепиться. Всё вокруг было чуждым его представлениям о мире и объективной вселенной, всё было мерцающим и чёрно-белым, и мелко, с треском рябило. Несмотря на непознаваемость загадочного озера, Лесобродов чувствовал покой и радостное умиротворение. Его окружала монотонная невозмутимость отсутствия красок и полная тишина, растворённая в белом шуме. Он находился в зоне помех, на незанятой частоте, вне трансляции, внутри первозданной субстанции, разделяющей каналы...
Но тут чья-то грубая рука вторглась в медитативный сон Лесобродова и принялась бесцеремонно разрушать гармонию, настраивая изображение и звук. Пространство взорвалось голосами и огненным штормом вытолкнуло Лесобродова из озера чёрно-белого снега. С ужасом он осознал, что летит сквозь диапазон частот навстречу яркой, красочной, орущей реальности его собственного телеканала.
В нос ударил едкий запах табачного дыма.
– Витос, не спи, нам ещё материал завозить, – причитал над ухом оператор. – Ну! Приходи в себя!
– Петя, выключи телевизор, – просыпаясь, бормотал Лесобродов.
Его мобильный телефон продолжал настойчиво трезвонить.

.

Работа оператора была для Пети не более чем средством заработка. Он считал себя талантливым фотографом, тусовался с маргиналами и не имел определённой жизненной программы. Постоянное нервное напряжение рутинной новостной гонки за сенсацией нагоняло на него тоску и сильно утомляло. Поэтому в промежутках между репортажами он старался не делать абсолютно ничего. Периоды безделья в рабочее время доставляли ему такое упоение, какое мог бы понять только такой же врождённый лентяй.
Вот уже десять минут Петя разглядывал холёные ногти популярной телеведущей, которая улаживала по телефону какие-то производственные несросты, развалившись на диванчике прямо напротив него.
– Ты знаешь, – говорила она тоном прожжённой суки, – я к нему питаю стойкое презрение. Почему? Могу сказать, нет, я уверена, если он вдруг пойдёт сдавать кровь, и его там попросят поработать кулаком, он будет его не сжимать и разжимать, понимаешь, как люди делают, а сожмёт, и будет двигать им вверх-вниз. Что тебе ещё не ясно? Да, Лесобродов – задрот!
Петя усмехнулся, но тут же поймал испепеляющий взгляд телеведущей и поспешно увлёкся созерцанием шнурков на своих кедах.
Наслаждение бездеятельностью было прервано суровым окриком.
– Петя! А ну поди сюда, мой дорогой, – рявкнул режиссёр «Чесночных новостей» Глядов.
Петя подошёл.
– В лесу сегодня ты снимал? С Виталиком ты ездил?
– Я...
– Что же вы, сволочи, мне суёте? – заорал Глядов, замахнувшись на Петю волосатым кулаком. – Ах вы шкуры такие! Как мне это в эфир пускать?
– Да что не так? – растерянно мямлил Петя. – Вроде, всё нормально...
– Нормально? Вашу мать, где нормально? Вы с этим охуевшим Лесобродовым совсем страх потеряли, что ли?
Глядов схватил перепуганного Петю за рукав и, злобно матерясь, поволок его в монтажную. В маленькой каморке, уткнувшись в мониторы, горбились режиссёр монтажа и два его ассистента. Пете сразу бросилось в глаза, что все трое сильно нервничали, и его стало подташнивать.
– Включайте! – скомандовал Глядов.
На мониторе появилась знакомая картинка. Вечерний лес, костёр, Виталик Лесобродов и бывший теледиктор. Отшельник бросил несколько палочек в огонь, зашёл за пламя и скрылся из виду.
– Эй, вы ещё здесь? – шутливо спросил Лесобродов на записи.
– Да, не волнуйтесь, – ответили ему из-за костра. – Задавайте ваши вопросы.
– Э-э, хорошо. Скажите, четыре года, проведённые в лесу, наверное, позволяют вам...
В этот момент Петя впал в ступор: отшельник вышел из-за костра и двинулся прямо на телекамеру. Он точно знал, что такого не было, просто не могло быть. На протяжении всего интервью диктор оставался в темноте, и говорил оттуда, и только в самом конце снова появился на свету, чтобы попрощаться с ними и окончательно скрыться в лесу. Петя был в здравом уме, он всё это время снимал, и мог бы поклясться, что диктор не выходил из тени, и уж тем более, не подходил к нему и не занимал собой весь кадр.
Но сейчас он своими глазами видел заросшее щетиной тощее лицо отшельника во весь экран. Диктор улыбался и смотрел прямо на него.
– ...для простых обывателей, окружённых повседневной обыденностью, – продолжала журчать отработанная речь Лесобродова, а в это время весь монитор занимала смущённая улыбка диктора.
Лесобродов сформулировал вопрос, и диктор, не моргая глядя на Петю с монитора, стал отвечать. Но лицо на записи говорило совсем не то, что слышалось Пете несколько часов тому назад в лесу.
– Да, это так, – сказал диктор. – Вы, твари, даже не представляете, как это гадко – быть вами. У меня нет нужных слов, чтобы передать масштаб моего отвращения. Сказать, что презираю вас – значит, ничего не сказать. Подобно тому, как мутно-белые мерзкие личинки портят ягоду, вы изъедаете наш мир, и из-за вашего неуёмного голода всё гниёт и разлагается. Но гусеница всегда сможет найти себе другой плод, а вы сдохните вместе со своим огрызком, когда обсосёте все его косточки. Но перед этим вы не побрезгуете друг другом, и, в конце концов, останется одна-единственная жирная, покрытая слизью особь, которая сорвётся вниз и... – диктор издал неприятный резкий хлюпающий звук.
Петя пялился в монитор, раскрыв рот. «Этого не было, этого не было, – гудело у него в голове, – это тупой прикол, это они просто смонтировали». Но дело было не в монтаже, он прекрасно это понимал. Съёмка велась одним планом, и запись тоже шла без разрывов и склеек, и начало записи полностью совпадало с тем, что Петя видел в видоискатель во время съёмки.
– Вы настолько же невежественны и усколобы, насколько самоуверенны и жестоки – а это гремучая смесь. Вы же не считаетесь с элементарными природными законами!
– Например? – раздался голос Лесобродова.
– Что-нибудь слышали о планетарной физиологии? Вообще говоря, тождественность человеческой и планетарной физиологии ни у кого не вызывает сомнений, но большинством воспринимается на уровне просопеи, художественной метафоры. Вы – поколение, рождённое в эфире. Вы дышите его одурманивающими парами, и о вкусе воздуха знаете только из рассказов своих прабабок. Вы понимаете буквально религиозные тексты и ищете фразеологию в чётких, лаконичных суждениях. То есть, начиная с рождения, всё шиворот-навыворот. Вы даже чёрное и белое путаете.
– Чёрное и белое? – переспросил невидимый Лесобродов.
– Да, ваш серый розового цвета.
– Значит, это и обусловило всплеск спроса на фильмы ужасов о зомби?
– В каком-то смысле вы ещё не окончательно оторвались от гармонии. В глубине души вы понимаете, насколько вы кошмарные создания, но избавляете себя от чувства вины, перенося ответственность на магию и неких загадочных, никому не известных технократов, ссылаясь на своё бессилие, и остаётесь пассивно ведомыми. Ведомыми кем? Вы же сами и создаёте себе своих чудовищ из эфира, и этот утилитарный туман принимает любую форму, какая вам нужна, чтобы показать на него пальцем, когда настанет пора платить.
– А вы не думали о том, чтобы вернуться на телевидение? – спросил Лесобродов. – Возможно, ваш свежий взгляд на мир помог бы зрителю лучше ориентироваться на переусложнённом игровом поле современной жизни.
Пете стало совсем дурно. Его даже перестал пугать скрипящий зубами Глядов, который поочерёдно зыркал то на Петю, то на монитор. Петю не пугала ни перспектива увольнения, ни возможные, и даже очень вероятные побои. Сейчас его беспокоило только одно: остаться в своём уме, несмотря ни на что.
– Я скажу только одно, – ответил бывший диктор новостей. – Причина отупения масс – сознательная блокировка информации со стороны институтов власти. Я имею в виду средства массовой дезинформации.
– Но ведь есть место и правде, не только вымыслу.
– Ну, давайте вместе сравним. Земля, как и человек, на две трети состоит из воды. Материки и острова соответствуют человеческим органам. Северная Америка – головной мозг, Индия – сердце, Япония – гипофиз, Китай – желудок, Сибирь и Южная Америка, понятно – лёгкие. Ну а европейская часть России – печень. Мы – фильтр, предохранитель, дезинтоксикатор. Об этом говорит история и настоящее. А вы – это такой гной, который считает себя очень вкусным. Конечно, иногда приятно высасывать из пальца отмершие лейкоциты, но не кажется ли вам, что пора бы уже прекращать разрушать организм, паразитируя на столь жизненно важных органах? Виталий, Пётр, я обращаюсь не только к вам. Глядов – вас это тоже касается. – Отшельник назидательно погрозил режиссёру пальцем с экрана. Петя вздрогнул и опасливо покосился на Глядова, но тот не изменился в лице. Было очевидно, что после этого просмотра, ему станут задавать вопросы, и Петя, превозмогая суеверный ужас, уже пытался найти ответы, но безуспешно. Он совершенно не представлял, как всё это объяснит. Тем временем отшельник чуть отошёл назад, и в лучах пламени перечислял имена. За его спиной был отчётливо виден Лесобродов, внимательно слушающий кого-то, повернувшись совсем в другую сторону. Огласив несколько десятков самых разных имён и фамилий, диктор объявил: – Вы, кого я сейчас назвал. Если вы не столь жалки, как те, что рядом с вами, встаньте на путь регенерации, заново отрастите себе разум и прекратите пудрить эфиром пустые головы биороботов. Я говорю вам это, потому что не желаю катастрофы пленного духа.
– Именно поэтому вы говорите со мной из темноты? – спросил Лесобродов, глядя куда-то в лес.
– Я – голос в ваших обугленных сердцах. Ом сати наму карата пурукхту нирабхау ниравайру акал мурати адкуни сайбхан гур прасади, – пропел отшельник. – Очнитесь от забвения, монстры! Быть может, ванапрастха поможет вам.
– Вы не могли бы пояснить?
– Дух един и вечен. Он содержится во всём, и, в то же время, он – творец всего сущего. Он лишён страха и враждебности. Он существует вне времени. Он вне рождения и смерти. Он познаётся милостью просветлённого сознания, а ваши «Чесночные новости» сужают наш повседневный рацион до трёх килограммов отборного говна...
Петя выскочил из студии, зажимая рот ладонью и отчаянно надеясь успеть преодолеть сто метров и два поворота, отделяющие его от туалета.
Он успел.
Изблёвывая ужас перед необъяснимой абсурдностью происходящего из Петиного тела, помутнённое сознание отвлекало его гротескными картинами заброшенных гор, черноклювых птиц и собак с руками вместо передних лап. Дальше пошли помехи.

.

Лесобродова одолевали дурные чувства. Со времени интервью с бывшим диктором тогда ещё простых, не «чесночных», новостей, его не покидало ощущение ненатуральности всего, что его окружало. Сдав отснятый материал и распрощавшись с Петей, он испытал острую необходимость покинуть здание телекомпании. Небо было чёрным. Вдоль проспекта тянулись некрасивые уличные фонари, излучавшие голубоватый кинескопический свет. Беспричинное беспокойство засело у Лесобродова в районе почек и распространяло неуютную тревогу по всем направлениям. Тревога была настолько тяжела, что постепенно оседала у него в желудке, сковывала мышцы и лишала тело гибкости. Чтобы только не стоять на месте, он деревянной походкой бесцельно брёл от фонаря к фонарю, стараясь не замечать белого шума, который неотступно преследовал его от самого бара.
Завибрировал телефон. Его зачем-то вызывал Глядов. Лесобродову не хотелось с ним разговаривать; он дождался прекращения дозвона, отключил телефон и спрятал его во внутренний карман пиджака. Впереди светились витрины магазина электроаппаратуры. Сквозь стекло мерцал экранами десяток включённых телевизоров. Лесобродов почувствовал странный укол в диафрагме, после чего тяжесть в животе и кишечные спазмы усилились. Он свернул в переулок, пройдя который, неожиданно упёрся в парк.
Он нашёл тенистые кусты, спустил штаны и присел на корточки, силясь исторгнуть из себя если не причину нервного расстройства, то, хотя бы, возбудителя недуга. Упираясь руками в колени, он размышлял о таинственном влиянии ночного времени суток на сознания людей. «Мы настоящие дети солнца, – думал Лесобродов. – Для нас свет и жизнь всегда стоят в неразрывном ассоциативном тождестве. Мы разгоняем ночь прожекторами и инертными газами и прячемся от неё в параноидально иллюминированных городах. Днём мы убеждаем себя, что растворены в живой деятельной природе, хотя ничего живого давно уже нас не окружает. С тех пор, как научились создавать движущиеся объекты, мы перестали отличать жизнь от мёртвой динамики. Телевидение – апогей нашего заблуждения. День проходит, на нас чёрной пылью оседает тьма, мать-Земля засыпает, а мы, все без исключения – и трудоголики, и тунеядцы – продолжаем бодрствовать. Стоит нам на секунду оторвать взгляд от своих дел или интересов и посмотреть перед собой, и мы увидим ночь и осознаем, что совершенно одиноки в этой крохотной безграничной вселенной. На нас накатит уныние, и нам станет страшно, как детям в пустом доме. Мы нуждаемся в постоянном биении пульса человеческой жизни, и телеэкран даёт нам такую иллюзию, чтобы мы перестали бояться Космоса и ощутили себя в эпицентре бытия. Ночью вокруг нас витают призраки, поэтому нам необходимо чьё-нибудь присутствие. Присутствие кого-то живого. И мы хватаемся за Пульт Дистанционного Управления. С вами ночной выпуск «Чесночных новостей», можете успокоиться и больше не бояться. Мы будем с вами целый час и расскажем очень много волшебных историй...»
Лесобродов нашёл в кармане чек из банкомата, подтёрся и выпрямился. В голове зашумело. Ему на нос медленно опустилась и растаяла первая снежинка. Ещё одна попала на щёку. Он поднял голову вверх. Всё звёздное небо снежило.
«Нет, уж лучше будем собираться вместе в больших городах, устраивать иллюминации с помощью миллионов фонарей, кричать и петь хором и считать себя героями... Хм... кажется, я где-то читал об этом. Или со мной это уже случалось. Хотя, в действительности, это чувство обусловлено сбоем функций психики. О, приехали. Во время приступа индивид существует в особом парадоксальном состоянии, в своём пространстве-времени, поэтому он воспринимает происходящее сейчас как нечто, бывшее в прошлом. Это, я, кажется, тоже где-то читал. Или видел по ящику? Странный...»
Лесобродова окутал снег, он потерял свою частоту и стал дрожащей под убаюкивающий сухой треск бесконечно маленькой крапинкой на поверхности озера.

.

– ...и в заключение выпуска. Сегодня в зале собраний научно-исследовательского института нано-технологий прошла конференция, посвящённая проблемам и перспективам развития искусственного интеллекта и кибернетики в целом. Собравшимся была представлена первая опытная модель биороботов нового поколения – «Ад-Икс». Новейшие разработки отечественных учёных в области создания биологически активных масс на основе нанороботов позволяют на сегодняшний день конструировать практически любые виды простейших беспозвоночных и кишечнополостных, а так же все ныне известные растения. Однако участников съезда, прежде всего, интересовало сенсационное заявление, сделанное накануне кандидатом кибернетических наук, лауреатом премии Хэкфорда профессором Жаботинским. Жаботинский несколько снисходительно высказался по поводу достижений своих коллег и пообещал во время предстоящей конференции представить, цитирую: «...биороботов, целиком идентичных человеку: с таким же клеточным строением тела, с таким же голосом, запахом, кожей, разумом. Мы начинали с архебактерий, древнейших из поныне живущих на Земле организмов, и прошёл не один десяток лет, прежде чем мы добились, наконец, результатов, которыми вправе гордиться. Мы прошли дальше нано-технологий. Мы создали пикороботов, фетмороботов и мельчайших аттороботов различных типов, миллиарды которых, начиная с атомарного уровня, выстраивают клетки организма, формируя ткани и жидкости тела, которые практически неотличимы от человеческих. Разница лишь в том, что клетки биоробота не отмирают и не размножаются, и в них отсутствует молекула ДНК, поскольку самовоспроизведение среди биороботов не предусматривается. В целом же, если вы встретите Ад-Икс на улице, вы не отличите его от прочих прохожих», – конец цитаты. Как оказалось, слова Жаботинского имели под собой основание – опытную модель далеко не сразу заметили среди присутствующих на конференции. Сама презентация не обошлась без курьёза. Во время своего выступления профессор Жаботинский намекнул на то, что первый Ад-Икс находится в зале. Биоробот настолько слился с массой живых людей, что его поиски среди участников конференции быстро превратились в подобие игрового соревнования. Жаботинский объявил, что первый нашедший биоробота станет обладателем почётного приза в виде автографа Ад-Икс и памятного значка. Спустя полчаса робот был найден, а порядок в зале – восстановлен. Однако, как стало известно, далеко не все разделяют восторг сторонников профессора. Журналист, пожелавший не называть своё имя, предположил, что результат работы Жаботинского в будущем приведёт, скорее, к негативным последствиям. Ссылаясь на слова некоего современного философа, журналист осудил исследования Жаботинского в области нано-органики, призвав присутствующих задуматься над тем, что не только роботы становятся всё более похожими на людей, но и люди, в свою очередь, постепенно переходят в автоматический режим, и в этом начинают походить на роботов. Учитывая такую тенденцию, – заявил журналист, – существует серьёзная опасность, что, в конце концов, граница между человеком и машиной сотрётся окончательно, и тогда на место человечеству придёт нация биороботов, которые не будут нуждаться в самовоспроизводстве, поскольку не будут умирать. В регрессе человечества журналист обвинил СМИ, не отрицая и своего отношения к масс-медиа. Цитирую: «Телевидение сделало нас тупыми и погрузило нас в свой неживой мир, сделав похожими на этого нано-истукана. Ад-Икс означает «Адам десять», что говорит о чудовищном высокомерии, с которым господин Жаботинский и его команда приступили к делу и думают, что завершили его. Но это ещё не конец», – конец цитаты. «Молодой человек переработал, ему пора в отпуск», – прокомментировал Жаботинский упрёки в свой адрес. Профессор заверил, что работа в данном направлении будет продолжаться. В ближайшие два месяца запланировано ещё три мероприятия, связанных с оправданием целесообразности исследований в области нано-органики. И на этот час у меня всё. С вами был Михаил Лихачёв. Смотрите «Чесночные новости в полночь».

.

С пустыми, ничего не видящими глазами Лесобродов шёл к витрине с телевизорами, сжимая в руке обломок тротуарной плитки. Сейчас в его голове не было ничего, кроме помех, из которых неразборчиво проступало зернистое лицо, и Лесобродов двигался к нему сквозь снег. Лицо что-то говорило, но даже в отсутствие звука, а может быть, именно благодаря этому, было очевидно, что лицо бесстыдно лжёт. Он знал, что должен уничтожить это лицо, и тогда, возможно, у него получится сбежать. Никаких сомнений больше не оставалось. При всех своих благах, телевидение для него – всё равно, что гроб. Он много думал и пришёл к выводу, что, отдавая всего себя на создание красочного эфирного пространства, окончательно обесцветился, стал серым и безличным движущимся человечком, состоящим из множества точек, как и весь его мир. И если до сих пор, все эти годы бездумного рабства, он не отдавал себе отчёта, как много для него значат незанятые частоты, в которых он обнаруживал себя всё чаще в последнее время, то теперь спокойная чёрно-белая рябь стала для него землёй обетованной, стремясь к которой, он был готов пересечь немыслимый диапазон. Он верил, что где-то там снег будет гораздо белее, и уже никто не сможет вернуть его в эфир. А может быть, там вовсе не будет ни снега, ни ряби, ни треска, ни белого шума. Может, это будет новый, неведомый мир, в котором не будет ничего, кроме воздуха. Он пока не знал, как попасть туда, но верил, что узнает, и тогда ничто уже его не удержит, и сквозь мембрану экрана он сумеет выйти из телевизора наружу. Но сначала необходимо выяснить, что там, за гранью смерти.
Он размахнулся и бросил тяжёлую клинкерную плитку в ненавистное лицо. Где-то далеко раздался звон разбитого стекла. Лицо исчезло, и Лесобродов остался в снегу один. Всё своё внимание он сосредоточил на мерцании чёрного и белого, боясь упустить что-то очень важное. Через какое-то время добавилось ещё два цвета, синий и красный. Что-то подсказывало ему, что эти цвета – постороннее явление, которое не имеет прямого отношения к смерти телеэфира. Выкинув всё лишнее из сферы концентрации, он прислушивался к своим ощущениям. Прояснение не наступало. Вместо этого появилось что-то другое: странное чувство, что он совершает ошибку, что он не там ищет, что он попусту тратит время и расходует силы, и что бы он ни делал, галлюцинаторный сам по себе и галлюциногенный для других эфир будет жить. Но нет, это был нонсенс, и Лесобродов отмахнулся от этой мысли, как от навязчивого бреда, которому стоит только придать значение, как он тут же вытеснит из сознания все прочие мысли и станет причиной помешательства. Он чувствовал себя воином, ведущим безжалостную борьбу со своим генералом, но понимал, что это война, а на войне тот прав, кто отстоял свою правду.
То, что происходило с Лесобродовым, пролетело над ним в тонком, пронзительном писке таблицы настройки, влившемся в сухой шум и потому не услышанном. Он чувствовал, что ускользает от разгадки, что вот-вот мог понять всё и, возможно, это понимание, как электричеством, сожгло бы его, но тогда он, по крайней мере, сгорел бы в своём знании. Теперь ему стало ясно, что на телевидении полно людей, сожжённых чем-то, которых очень легко представить радостно трясущимися в машине скорой помощи на пути к приюту для умалишённых. Здесь, в облаке помех, он, пусть и чувствовал некоторую свободу, но больше не обманывался ею. Это была не окончательная свобода, а только внутренний двор его тюрьмы. Но перспектива выйти из помех и совсем покинуть телевидение почему-то до смерти пугала его и казалась чем-то равнозначным забвению.

.

Петя вышел из машины и стал продираться через придорожный кустарник, за которым густел чёрный, непроглядный хвойный запах. Он углубился в лес и уверенно пошёл между деревьями: не прошло и пяти часов, как он был здесь вместе с Лесобродовым, и дорога всё ещё не выветрилась из памяти. Он помнил, что до поляны идти минут двадцать, но, то и дело, перед Петей открывалась незнакомая местность. Прошло два часа, а он всё ещё блуждал. Между соснами начало светлеть небо. Он сел на мох рядом с толстым кедром и уронил голову на ладони. Идти больше не было сил. Теперь он уже и смысла в этом не видел: снятая им видеозапись-оборотень больше не пугала. Может, Пете всё это показалось. Может, у него крыша поехала. Может, Глядову не понравилась настоящая запись, а не то, что видел Петя. Может, подверженный нервному возбуждению Петя увидел галлюцинацию. Может, и так. Петя мог объяснить себе всё, кроме того, что он делает в лесу глубокой ночью.
Где-то слева зажурчал ручеёк. Петя не припоминал в этих местах речки или родника. Тогда, получается, он забрёл совсем в сторону, но если будет двигаться вдоль речки, то обязательно окажется в цивилизации. Он встал, и пошёл на звук, но через несколько секунд журчание прекратилось, а из зарослей голубики навстречу Пете вышел бывший диктор.
– О, привет, – без тени интереса буркнул отшельник. – Ты же меня снимал сегодня, если не путаю? Забыл что-нибудь?
Петя хотел что-нибудь сказать, но не знал, что.
– Оно было там, – промямлил он, еле шевеля языком. – Оно вам, когда-нибудь... Ты почему? Почему оно для меня было... – Петя не был уверен, что доносит свою мысль внятно, но надеялся, что отшельник и так всё понимает. При каждом, украдкой брошенном, взгляде на заросшее бородой лицо этого человека, внутри у Пети что-то сжималось. – Оно вам или не твоё вообще? – закончил он и, в ожидании, что скажет на это диктор, закусил губу.
– Ну, молодой человек, извини, конечно, – ответил диктор, – но я не настолько пластичен, и твоё произвольное бормотание вызывает у меня нарастающее чувство дискомфорта. Давай-ка ты, дружок, сейчас успокоишься, соберёшься с мыслями и повторишь это ещё раз, только расставь слова в правильном порядке. Договорились?
Петя ощутил вкус крови и понял, что прокусил губу. Голова кружилась, а ужасная тошнота держала его на грани обморока. Он несколько раз глубоко вздохнул и, пользуясь временным прояснением, торопливой скороговоркой выпалил всё, что с ним произошло.
– Ничему не удивляйся, – уже более миролюбиво сказал отшельник, подходя ближе. – Ты, наверное, недавно на телевидении?
– Полгода.
– Это мало. Ты столкнулся с чем-то, чего не понимаешь, но не нужно из-за этого так паниковать. Зачем ты пришёл? Я не собираюсь тебя нянчить, и говорить с тобой мне тоже не хочется.
– Пожалуйста, объясните, как вы это сделали, – сдерживая слёзы, попросил Петя. – Я же с ума схожу.
– Что я сделал? Я ничего не делал. Я что, должен тебе всё разжевать и в рот положить? Я ушёл в лес потому, что понял: эфир по своей сути этакая эстоавтогамная неорганическая жизнь. Ненастоящая жизнь, которая рождается и умирает, и приносит потомство, но в смерти своей ничем не отличается от себя живой, а воспроизводит самое себя – вместо того, чтобы давать начало новой жизни, она продлевает свою смерть. Красота такого самооплодотворения только в том, что любое созидание само по себе красиво – независимо от того, кем и как оно осуществляется. Я ушёл, потому что хотел покинуть эфир. И знаешь, что мне открылось? Если ты когда-то скормил эфиру хотя бы незначительный кусочек себя, не следует думать, что этим кусочком ты от него откупился. Он пожирает тебя без остатка, и ты уже никогда не можешь по-настоящему уйти. Куда бы ты ни скрылся, ты не покинешь пределов эфира до самого своего конца. Я это уже осознал, а тебе ещё только предстоит.
– А если я просто подрабатываю? – неуверенно спросил Петя, борясь с тошнотой.
– Поняв, что уход с телевидения не прибавляет мне ровным счётом никакой свободы от него, – в дотелевизионную эпоху религии подобные случаи называли «сделкой с дьяволом», – поняв, что свою душу я бесповоротно и навсегда просрал, отдав эфиру – я стал использовать телевидение для того, чтобы внедрить истину. Я думал, что у меня получается. Но, как оказалось, это невозможно. Помнишь, я говорил об освещённости и углах световых лучей? Оптические свойства эфира настолько странны, что, даже проработав больше десяти лет в новостях, я так и не смог определить каких бы то ни было закономерностей в преломлении информации. С телеэкрана невозможно сказать правду – она так или иначе будет искажена. Ты не можешь спасти ни себя, ни других. И никто не может. Ничего нельзя изменить. Всё останется прежним. Так что иди домой, выспись, а завтра – выходи на работу.
– Почему мне так плохо? Что со мной?
– Извини, моя вина. Ты ещё слишком недолго работаешь, чтобы знать такие вещи. Я-то вёл новости ещё при старом гендиректоре, а через какое-то время после моего, так сказать, ухода, руководство сменилось, и оказалось, что у нового начальника телеканала удивительным образом сочетается коммерческая хватка и чувство юмора. Так появилось ваше теперешнее название. На самом-то деле вампиры – это мы, обитатели эфира. Будучи частицами эфира, мы воплощаем его в себе, а эфир, как тебе уже известно, пожирает души. Концепция названия гениальна в своей простоте и эффективности. Словосочетание «чесночные новости» возбуждает в зрителе периодически задрёмывающую веру в вампиров и, одновременно, предлагает защиту от них. Надо сказать, после смены названия зрительская аудитория почти удвоилась, и эфир смог пожрать новые души, которые теперь населяют симуляционное пространство его телеразума. В общем, прости меня, парень. Я просто чудовищно голоден. Завтра ты поправишься.
– Так что, выхода нет?
– Есть, – сказал диктор, немного подумав. – Но мы уже не в состоянии его найти.
Он хлопнул Петю по плечу, и стал удаляться в сторону голубичных кустов, из которых вышел.

.

– Здравствуйте. Это программа «Нехай помалкують», и я, её ведущий, Андрей Молох. Сегодня мы поговорим о тотальном психозе. Одно-единственное самоубийство двадцатитрёхлетнего юноши спровоцировало волну суицида, которая захлестнула всю страну и которую уже называют самой массовой и загадочной за всю историю. Двадцать шестого марта молодой телеоператор и фотограф Пётр Дегтярёв покончил с собой, выбросившись из окна своей квартиры на шестом этаже. Он оставил записку: «Фиктивность этой реальности не подлежит сомнению. Я не знаю, как ещё». Самоубийство вызвало широкий резонанс – мы все хорошо помним, какую громкую огласку получил этот случай. Споры о том, почему именно Пётр решился на этот шаг, не утихают и сегодня. На самом пике ажиотажа вокруг этого происшествия подобные случаи стали повторяться по всей стране. Все, добровольно ушедшие из жизни, выбирали для этого самые разные способы, но записка всегда была одинаковой: «Фиктивность этого мира не подлежит сомнению». Сегодня мы поговорим о том, что заставляет людей усомниться в подлинности этого мира и почему они решаются на такие крайние меры. Давайте пригласим в студию друга Петра – Максима Миллера, который утверждает, что поступок Пети был неверно истолкован тысячами людей, последовавших его примеру. Здравствуйте, Максим. Расскажите нам, что же, всё-таки, произошло.
– Я не знаю, почему Петя это сделал. Но я знаю, что СМИ распиарили его смерть, раструбили об этом на всех каналах... м-м-м... в общем, перегнули палку. Да любой трезвомыслящий человек понимает, что всё вокруг насквозь фальшиво, что ничего действительно настоящего нет просто в принципе. Но если каждый, кто это знает, станет убивать себя, на планете не останется ни одного живого человека!
– Максим, но мне почему-то кажется, что далеко не все в этой студии и у экранов своих телевизоров разделяют твой маргинальный взгляд на жизнь.
– Культурный тупик и эстетический голод – вот, что на самом деле свело всех с ума. Вы посмотрите на современное искусство, на прогнивший до дыр социум, на общемировые тенденции во всех сферах и сами сделайте выводы.
– Так что же вызвало волну самоубийств? Скука? А может быть, это просто нежелание решать свои проблемы? Пусть всё катится псу под хвост, а мы лучше покончим с собой! Это нас больше не касается, разгребайте сами! Так, что ли?
– Э-э, нет, вы неправильно поняли. Тут дело какое: телевидение, по идее, должно отвлекать нас от размышлений о природе реальности. Телешоу, кино, новости... До сих пор всё работало безотказно. Мы ни о чём таком не думали, мы превратились в роботов с двумя режимами: работа и восстановление. Но произошёл какой-то сбой, ошибка. Понимаете, когда с утра до вечера каждый день по телеку показывают только про то, о чём мы думать не должны, и даже не хотим больше...
– Максим, скажите, это правда, что год назад вас поставили на учёт в наркологии?
– Э-э...
– Так, может быть, вот, в чём наша проблема?
– Наша?
– Может, наша проблема в том, что мы воспитали поколение таких вот тунеядцев, антиглобалистов, леворадикалов, которые не хотят работать, не хотят ничего делать, а могут только жаловаться на то, что жизнь такая плохая, и что их все обманывают?
– Я не...
– Давайте сейчас прервёмся на короткую рекламную паузу, а далее в нашей программе – журналист «Чесночных новостей» Виталий Лесобродов готов рассказать всю правду про наш иллюзорный мир. Не переключайтесь.