бегущее дерево (3)

Автор: Владимир Павлов Окружающие, конечно, отдавали себе отчет в том, что происходит в жизни «молодого босса». Случилось раз, кто-то из столяров, обращаясь к хозяину, отпустил шуточку на эту тему. Старик осклабился, его тонкие сухие губы обнажили два ряда белейших протезов. – «Наверное, это первая ступенька на пути к взрослению, которую он скоро перешагнет, да, сынок?» – Константин почесал подбородок, чтобы скрыть застрявший в горле комок, вымучил беспомощную улыбку. – «Нет, все серьезно, отец» – И зашагал прочь, стараясь унять дрожь.

В тот же день, поздно вечером, в комнате Ольги он удивил девушку угрюмостью и какой-то отчаянной яростностью ласк. – «Что-то стряслось?» – обеспокоилась она. Он лишь сверлил взглядом какой-то неотступный невидимый образ, подбородок его еле заметно трясся. «Освободись, расскажи мне, сразу станет легче», – настаивала девушка, поглаживая его по густой шевелюре. – «Что-то с отцом не то, сам на себя стал не похож…» – только и ответил Константин, и ей оставалось лишь погрузиться в напускное раздумье.

В движении между двумя крайними точками существования – отчим домом и домом возлюбленной – отгрохотало, отплакало хмурое лето. Однажды утром старый Семенов, как обычно, пошел в мастерскую. Его слегка шатало после выпитого накануне. Марта, его сестра, машинально следившая из окна столовой, как Виктор отшвырнул кулаком легкую, как скорлупка, дверь, не могла оторваться от провала двери, смотревшего черно и незыблемо, словно то была брешь во времени, открывавшая глубину этой спорадической минуты блеклого утра. Обрушился внезапный ливень с холодом, с градом, побежали с лесопилки прочь двое рабочих, спрятались под навесом склада, и Марта, думая, что будет выглядеть дурой, отправилась все же в мастерскую, блузка под дождем превратилась в тряпку. – «Пришла, вот, спросить, что готовить на обед», – скажет она Виктору, думалось ей. Она заглянула через порог и увидела: Виктор, ее любимый брат, лежит вниз лицом на распиловочном станке, а из спины у него торчит вращающийся диск, разбрызгивающий кусочки его нутра.

Так начинался этот день, словно уплотняясь по мере приближения к вечеру. Обыкновенно смерть пожилого человека сливается с чувством некоторого освобождения, но в данном случае это было не так. Константину так и не удалось, став взрослым, толком поговорить с отцом, а взросление наступило лишь после смерти матери. И вот теперь отец без слова уступил ему дорогу, оставив невысказанным то, что, быть может, хотел сказать сыну мужчине. А тот, кто уходит молча, уходит победителем.

Тетя Марта ерзала на стуле, пытаясь сдержать улыбку.
– Небось, хочешь поселить ее здесь, и это теперь, когда…
– Да она, собственно, и должна была быть здесь, если бы вы ее не рассчитали…
– Рассчитала не я, но я считаю, что ее здесь не должно быть, пока не переправили в следующий мир того, кто рассчитывал…
Она сразу начала повышать голос, обращаясь исключительно к племяннику, но так громко, чтобы услышала Ольга, он увидел выпуклые и остановившиеся, как бы остекленевшие глаза:
– Именно из-за этой, из семейки голодранцев Пихтариных, Виктор погубил себя! Он-то видел, что потерял сына! Он-то предчувствовал, какой будет конец всей сказочке!..
– Хорошо, сколько с меня причитается за Ваши услуги? – не выдержал, наконец, Константин.
Она помолчала, жуя губами, лицо ее побледнело.
– Я бы попросила не равнять меня со своими работницами, это тебя не красит. Отвези мои вещи в гостиницу, я приеду на погребение…

Константину не доставало одного качества: он не умел быть беззастенчиво злым. В этом был ключ к его судьбе, он остался верен себе и тогда, когда курносая стала хватать его за пятки. Он упросил тетю Марту остаться до последнего прощания с отцом. Сразу после этого она уехала. Дом окончательно опустел от чего-то такого, что олицетворялось уезжающей теткой. Казалось, эта еще не старая, костистая женщина с узкими плечами и широким крестцом, натягивающим до блеска ее старомодное кримпленовое платье, была не одинока, за ее спиной стояло что-то невидимое, опирающееся на установления поколений.

Рабочие тихо бунтовали. Анна, кладовщица, когда Константин попросил ее помочь хозяйке на кухне, и не подумала выполнять его распоряжение. «Я, кажется, с тобой разговариваю» – с улыбкой, но очень серьезным тоном повторил Константин. Ничего не ответив, девушка рассерженно принялась за дело. После этого мелочного укола он пошел в мастерскую, чтобы узнать, когда будут готовы колонны из красного дерева – срочный заказ. Когда обнаружилось, что диск затупился, Константин, недолго думая, благожелательно сказал:
– Надо попросить отца Ольги, старика Пихтарина наточить.
Он рассчитывал, будто поддержит авторитет молодой хозяйки. Однако один старый столяр, худощавый, смуглый, имевший привычку потирать пальцами подбородок и крепкие желтые скулы, выпалил, словно давая выход затаенному бешенству:
– Да пошел он нахуй! Обойдемся и без этого старого пеночника! – И, заправляя наждачную бумагу в шлифовальный станок, наорал еще и на своего помощника.
– Что, Варфоломей почему-нибудь злится на Пихтарина? – спросил Константин у рабочих.
– Не стоит оно того, говно шоколадное, чтобы на него злиться, – пропыхтел Варфоломей, услышавший эти слова.
Константин резче, чем следовало, отодвинул толстоногий верстак с заготовками, мешавший ему разглядеть край колонны, но рта больше не раскрывал. Люди закончили работать и ушли, Варфоломей остался последним и хотел погасить свет. Константину все казалось, что вот-вот гнев хлынет из него, он поставит на место зарвавшегося наглеца, он даже перенес на следующий день важную встречу с заказчиком. Но вместо гнева возникло нелепое чувство правоты нагрубившего старика, будто это он, Константин, в чем-то провинился.
– Я еще посижу здесь, – сказал Константин и сильно хлопнул одной заготовкой о другую.
– Да сиди хоть всю свою жизнь, – прошипел старик и выкатился из мастерской.

Необычайно гнетущая атмосфера царила на кухне в тот вечер, причем никто не знал отчего. Вопрос об ужине придал первым шагам молодой хозяйки обманчивую пленительность. Тишина полутемных комнат, казалось, сухо, словно сама про себя, повторяла события, происходившие в этом доме, ей, Ольге, совершенно неизвестные, пугая ее своими мрачными образами. Какой-то весельчак-столяр, желая разрядить напряженность, отпустил несколько лихих шуточек в адрес новой хозяйки – дескать, бедра у нее налитые, крепкие, и дела у хозяина должны так же крепко пойти. Никто не отозвался на его слова: хмурые взгляды рабочих, нескончаемое дутье Ани. Ольга вовсе не замечала настроения окружающих. Ни с кем не прощаясь, она вышла из-за стола. Что-то звало ее в неотапливаемый флигель, подальше от людей, словно старый особняк хотел поговорить с ней наедине, а, возможно, устроить какой-то экзамен. Комната покойного Виктора Семеновича дышала чистотой и холодом. Нагромождение книг на тумбе имело четкие, упорядоченные очертания. Да уж, Марта постаралась тут прибраться. Большие стенные часы ступали редко и степенно, словно перешагивая через каждые мгновения жизни. В синем сумраке казалось, что на кровати кто-то лежит, накрытый одеялом. И когда Ольга дрожащей рукой нашла наконец-то выключатель, сползло одеяло. Она, потеряв дыхание, коротко вскрикнула. Зажегся свет, от раскрытого окна что-то отпрянуло, сигануло в темноту. Оно было похоже на слипшийся, переплетенный куст. Но кусты не умеют бегать! В ту ночь, когда они с Константином, наконец, удалились в спальню, Ольга решилась рассказать ему о своем страшном видении. «Ты видела бегущее дерево? – изумился Константин. – Мне рассказывали в детстве…бабушка на ночь, вроде страшной сказки. Если начинает являться какому-нибудь столяру бегущее дерево, считай, все в жизни пойдет наперекосяк. Пока оно не отомстит ему за своих собратьев, не сведет в могилу весь его род, не успокоится. Но ты не бойся, это все детские страшилки»