Хроники ада (III)

Автор: Владимир Павлов Вечером в начале сезона дождей, когда гастарбы еще не выходят стаями на охоту, Ирина, совсем недавно покинувшая Сильвестровых, сидя в лодке молчаливого разносчика вестей об утилизации, направлялась к месту своей новой службы. Нет ничего ужаснее путешествия по воде в такое время года. Разносчик был глубоко несчастен. Ирине казалось, что бедняга бы заорал от боли, которую ему причиняло его рыхлое, покрытое гниющими язвочками тело, но ни рта, ни намека на рот у него не было. Впрочем, она знала, что смертельно опасно чувство жалости к этому существу, ибо выделяющийся при этом флюид пробуждал секрецию в его организме, благодаря чему тот всасывал своей пористой кожей любого человека.

На минуту Ирина забыла о цели своей поездки, но вот разносчик впервые по собственному побуждению кивком указал: вот там уже видны скаты ямы Рантова, скоро покажется на тропе и сам хозяин. Дрожь напряженного ожидания охватила сидящую на скамье путницу, которую несла лодка своим незыблемым ходом. Ирина была всецело поглощена мыслью о дурной славе нового хозяина – он слыл бунтарем.

Яма Рантова была вырыта на берегу. Разносчик направил лодку к пристани, где пожилой человек – как ни удивительно, это был сам хозяин – ожидал лодку. Он приглядывался к девушке из-под замшелых бровей. Одежды на нем не было, весь его гномоподобный торс покрывала коричневая шерсть, однако всякому с первого взгляда было видно, что перед ним – бунтарь, гордость державы и совесть народа.
– Вот как, так ты и есть та, о которой говорили мне Сильвестровы. Похоже, она сказала правду, ну что ж, пойдем ко мне, ударим по рукам. Служить у меня будет нетрудно, надо только научится делать миниатюрные бомбы и подкладывать их в капоты черных машин. Ты пускаешь к себе на ночь парней?
– Ко мне не подбиваются, – пришел, наконец, черед Ирине вставить слово. При этом она, слегка улыбнувшись, невольно взглянула на этого прямодушного взъерошенного карлика.
– Ого!.. неужели ты думаешь, что у меня нет глаз, пусть даже чуть староватых?.. Так вот, это один из моих пунктов: я не дозволяю подобных вещей. Ну, не беспокойся, мы с тобой безусловно поладим. Не внушаешь мне сомнений.

Они сидели в яме уже два часа. Этот первый вечер в яме Рантова был для одинокой девушки большой и удивительный, каких она давно не знала. Так изменила она путь своей жизни, молодость была еще впереди, жизнь еще имела возможность забирать вширь и ввысь и все ярче разгораться жарким огнем.

Тощий гном без ушей, которого заговорщики звали Чернорук, протянул Рантову еще одну чашку питательной грязи и сказал:
– Почему бы вам не спрятаться? Мы сообщим, как только его поймаем.
Ничего не ответив, Рантов уставился в окно ямы на пустую улицу.
– Нельзя же рисковать, Учитель.
– Нет, – сказал Рантов. – Хотите уйти – идите. Вы хорошо поработали.
– А сколько вы будете ждать?
– Пока он не придет.

Рантов подошел к наблюдательному окошку и посмотрел на двух неподвижных
аннигиляторов. Их бинокли были привычно нацелены на большак со стороны Балашихи.
– Он дожидается, пока гастарбы спрячутся в свои жилища от дождя, – пробормотал Рантов. – Уверен, что дело в этом.
– Утром вы говорили, что она привезет его .
Рантов обернулся.
– Повстанцы – не поезда. Они не прибывают по расписанию. Косой засветился.
Прячется. Напуган. Мудя висит у него на хвосте. Именно в этот момент. Осталась последняя возможность. Так что не надо торопить события.

Чернорук вздохнул, явно желая смыться, но находя это низменным.

На улице что-то звякнуло. Они замерли, прислушиваясь. Аннигилятор
сказал не по-человечески:
– Чорна машина без номерів
– Вряд ли он разглядел в такой тьме, скорее, догадался, – прошептал
Чернорук. – А как Мудя засек его?
– Тише, – сказал Рантов, глядя в окно.

Один из аннигиляторов вышел из засады и направился к заграждению из светящихся в темноте валунов. Другой подождал, пока напарник склонился к психотронной пушке, установленной за камнями, а затем опустил бинокль, вытащил из машины черный шлем и аккуратно надел его на голову. Где-то наверху, над заграждением, ожили прожекторные башни, заливая участок улицы бутафорскими лучами света.

Аннигилятор начал докладывать. Рантов знал наперед, что тот скажет.
– Машина зупинена. Тільки одна людина. Дівчина. Перевіряємо на психотронної детекторі.
– Что он сказал? – спросил Чернорук.
Рантов молчал. Схватив бинокль, он безотрывно глядел в сторону
.
– Учитель, это ваша девушка? – снова затеребил его Чернорук. – Я должен сообщить Обществу.
– Погодите.
– А где сейчас машина? Что там происходит?
– Психотронный тест. Ерунда, – отмахнулся Рантов.

Он не отрывал глаз от аннигиляиторов. Двое стояли у дверцы водителя. Один проводил тестирование, другой вроде бы просто подстраховывал. Третий возился с багажником. Он открыл его, заглянул внутрь, закрыл, вернул ключ и двинулся вперед, туда, где метрах в тридцати от машины между двумя глядящими друг на друга прожекторными вышками стоял одинокий аннигилятор – почти кубическая фигура в защитном костюме и сапогах. Они о чем-то заговорили с уверенным видом, в ослепительном белом свете. Затем кубический небрежно махнул машине. Машина подъехала к ним и остановилась посреди дороги. Они заглянули под бампер, опять о чем-то расспрашивали водителя. Наконец с явной неохотой позволили пересечь границу Плоскогорья Стражей.
– Господин Рантов, это ваши люди? – снова спросил Чернорук.
– Да, это они.
Натянув на голову рваный чулок, Рантов вышел на улицу. Дул ножевой Ветер Сезона Дождей. И тут он увидел стаю гастарбов, нападавших на аннигиляторов. Те едва успевали отстреливаться. В яме забываешь о них – неразумных, лишенных человеческого мордах. Между лучами прожекторных вышек пробивались то ли черные пары, то ли дым – трепещущая завеса в рамке света.

Рантов подошел к машине и спросил:
– Ты не привезла его?
– За ним следили, и он подался в бега. Он оседлал ручного гастарба. Про меня Стражам не удалось узнать.
– Куда он отправился?
– У нас была яма в районе Трех Вокзалов. Над рестораном. Он спрятал там психотронный излучатель. Думаю, он направился туда. А потом будет совершать великий переход.
– Сегодня?
– Да. Остальных всех утилизировали – Павла, Усатого, Дока. У него мало времени.
Рантов ошеломленно уставился на нее. Потом спросил:
– И Лазаря тоже?
– Прошлой ночью.
Рантов заметно напрягся, и Ирина сказала:
– Садитесь в машину. Давайте доедем до переезда.

Он сел рядом с ней, и они быстро поехали к ближайшей станции.
– Не знал, что ты якшаешься с Соней.
– Она скоро сгниет, – равнодушно объяснила Ирина. – После нее останется столько-то килограммов питательной плесени. – Рантов молчал. – Они с сожителем чистили склянки на Конкурсе. Косой назвал мне вашу настоящую фамилию. Он не хотел, чтобы я… чтобы ввязывалась во все это.
Рантов достал из кармана бомбу.
– Тебе надо где-то зарядить ее, – сухо сказал он. – Вот ключи от ямы на улице Генриха Ягоды, номер 98-т. Там есть зарядное устройство.
– Я подожду его вместе с вами, Учитель.
– Меня тут не будет. Поезжай. Я с тобой свяжусь. Не имеет смысла ждать его здесь.
– Но он совершит великий переход здесь.
Рантов удивленно поглядел на нее.
– Неужели?
– Да. Тут у него есть знакомый аннигилятор. Брат его напарника по Конкурсам Мойки Склянок. Поэтому Косой выбрал именно это место.

Он отдал ей ключ, а сам снова отправился в яму. Когда он вошел, ополченцы зашушукались, а один, самый молодой, демонстративно отвернулся.
– Извините, что задержался, – сказал Рантов. – Просто у меня тут дело сорвалось.
Он открыл обшарпанную сумку и пошарил в ней. Наконец нашел то, что искал, – полбанки азотистой грязи. Кивнув ему, младший ополченец взял банку, разлил грязь в чашки и разбавил черной плесенью.
– А куда подевался Чернорук? – спросил Рантов.
– Кто?
– Тот тощий гном со сгнившими ушами. Что был со мной.
– Пошел в расход, – сказал младший, и все расхохотались.

Рантов поставил чашку на стол и спросил:
– Ирина, тебе нравится Косой? Я имею в виду – как человек?
– Наверное, да, – мрачно сказала Ирина. – Я думаю, сейчас не очень подходящее время, чтобы обсуждать это.
– Как ты спала после того, уничтожили Усача и Павла? Снились плохие сны? Захотелось все бросить?
– Разве я отказываюсь от дела? – вспыхнула Ирина. – К чему этот разговор?
– Косой – это последняя веха в длинной цепочке, – ответил Рантов, – самая последняя из целой серии жертв. Если мне не изменяет память, начали они с нашей группы в Балашихе, которую аннигилировали прямо во Дворце Плесени, на глазах у тысяч посетителей. Потом был наш отдел в Новогиреево и публичные казни в Химках. Словно и не было этих людей. А теперь Павел, Усач и Док – все утилизированы. И, наконец, Косой, – он зловеще улыбнулся. – Не думаю, что ему удастся прорваться. Я бы не обиделся, узнав, что ты хочешь уйти.
Наступила долгая пауза.
– Это вы сами решите, – произнесла, наконец, Ирина.
– Наша наука говорит, что сочувствие вредно, верно? Да и кто же с этим спорит? Мы
начиняем друг друга этим холодом, но на самом-то деле это не так уж хорошо. Я хочу сказать, что... невозможно отдаляться бесконечно. Рано или поздно наступает пора, так сказать, выгнать холод из себя... Ты могла бы отрешиться от личного?

Ирина могла. Она взглянула и увидела поросший хищными деревьями мысок, на котором стояли циклопические руины, за ними полоса черной воды – та самая, на которую она смотрела только что вечером. Были видны багровое небо, болота и за ними – смутно – ямы Балашихи. Она вновь глядела в сторону мыса и реки, и душа ее исполнилась грусти, сильной и сладостной, дотоле неизведанной. Все окружающее как бы отступило деликатно в сторону.
– Учитель, такие разговоры мне тяжелы, – сказала, наконец, Ирина. – Чего
вы от меня хотите?
– Я хочу, чтобы ты убила Стража Амаба, старшего из Стражей.
Ирина ничего не ответила, и Рантов продолжал:
– Этический принцип нашего движения, насколько я его понимаю, базируется на одной основной предпосылке. А именно на том, что мы никогда не вмешиваемся в то, что нас лично не касается. Ты считаешь это справедливым?
– Если речь о том, чтобы убить Амаба, я все сделаю ради этого.
– Ты уверена? – заботливо уточнил Рантов. И затем, задумчиво глядя на Ирину, произнес:
– Да, именно тебя нам обещали пророчества.

Как только он вымыл чашку, его окликнул один из ополченцев:
– Учитель, скорее!
Рантов шагнул к окну.
– Человек, господин Рантов, – зашептал ополченец, – на гастарбе.
Рантов поднес к глазам бинокль.

Это был Косой, даже на таком расстоянии ошибиться было невозможно. Одетый в лохмотья, он вовсю гнал ручного гастарба.
«Все-таки прорвался», – усмехнулся Рантов. Косой уже прошел проверку документов,
оставалась только таможня. Рантов видел, как Косой оставляет гастарба у шлагбаума и
с деланным равнодушием подходит к Пункту Честности. «Проще, сделай лицо проще», – подумала Ирина. Наконец, Косой вышел из будки, дружески подмигнул аннигилятору за шлагбаумом, и гастарб, крупный и тяжелый, лениво пошел вперед. «Он прорвался, он прорвался!» – ликовала Ирина.

И в это мгновенье Косой, похоже, что-то почуял. Оглянувшись через плечо, он низко склонился к хребту гастарба и принялся бешено подгонять. Перед ним по-прежнему был лишь аннигилятор возле заграждения, он обернулся и смотрел на Косого. И вдруг вспыхнули прожекторные башни, белые и слепящие.
Они завращались, поймали его в своих лучах, как ловят дичь на мушку. Послышался апокалипсический вой сигнальной установки, звук выкрикиваемых команд. Неподалеку от ямы Рантова два аннигилятора опустились на колени, глядя в щели между камнями и быстро собирая вакуумные винтовки.

Тот, что сидел поближе, выстрелил в прыжке, очень филигранно. Первый выстрел стер у Косого руку, второй – ногу. Но он все еще продолжал ехать мимо Пункта Государственной Честности, а аннигилятор продолжал пускать в него разряды. Потом он исчез, и они довольно явственно услышали лопающийся звук сгорающего мгновенно тела. Рантов довольно расхохотался: он молил Дьявола, чтобы они не взяли Косого живым.