Прапорщик Задов спасает Берию

Автор: Ёшкина и Цедербаум Резкий звук дверного звонка буром всверлился в голову, и Шурик, проснувшись, вскочил с кресла.
— Чё разлёгся? — крикнула из кухни жена Лидочка. — Люди уже пришли, открой, а!
Инженер Шурик взглянул на часы — в Москве было четырнадцать ноль-ноль, но в их семье новый год традиционно встречали по колымскому времени.
В прихожую колонной по три вошли гости. Их землистые лица были напряжены от ожидания новогоднего чуда.
— Шу-урик! — вскинул руки знаменитый сатирик Дунаевский-Обручевский. — Какая неожиданность! Я думал, тебя наконец расстреляли за твою машину времени! Не дорабатывает Гэпэу, не дорабатывает!
Шурик болезненно скривился, изображая радушие. В прошлом месяце он закончил испытывать машину времени и пространства, чтобы ездить на ней в США 50-х годов за джинсами, консервами из индейки, баночным пивом и песнями Элвиса Пресли.
Прибежавшая из кухни жена, подобострастно охая, помогала снять телогрейку уважаемой гостье — эстрадной певице Дуле Лигачёвой. Как подобает в порядочных домах, сложив у входа шнурки и ремни, в комнату чинно входили поэт Сергей Михалков, хоккеист Третьяк, друг семьи Веня Лукошин, юморист Самуил Хайкин и другие гости.
— Какой шикарный стол! — умилилась Эдита Пьеха, показывая на воцарившийся в центре комнаты огромный ящик, посередине которого стояли миска с винегретом и ящик водки.
— Вот, в посольстве раздобыл к столу. По знакомству! — многозначительно прошептал певец Юрий Гудронов и с гордостью вытащил из-под бушлата банку кильки.
В праздничном молчании гости выстроились в шеренгу, Шурик, сверяясь со списком, провёл перекличку. Троих гостей не хватало — уже по дороге их пригласили отметить праздник на Лубянке, и они экстренно поменяли планы.
— Товарищи, минуточку терпения, — блеснул очками Шурик. — Надо дождаться участкового, он будет вести протокол.
Самуил Хайкин плотоядно клацнул зубами, и один из гранёных стаканов на столе рассыпался вдребезги.
В дверь снова позвонили. Шурик пошёл открывать, втайне от жены надеясь, что это заглянула на огонёк блистательная Люся Гурченко, недавно вернувшаяся с семилетнего отдыха в санатории под Карагандой. Инженер отпер реечный замок и от неожиданности шагнул назад, споткнувшись о подаренный Лукошиным мешок с сухарями. На пороге стоял мужчина, в котором что-то неуловимо выдавало следователя НКВД. Не то суровый проницательный взгляд, не то знаки отличия майора государственной безопасности.
Лидочка меж тем включила телевизор. По единственному каналу крутили детей, которые водили хоровод вокруг Кремлёвской ёлки, а вертухаи с автоматами и добрыми лицами следили, чтобы ребята шли в ногу. Самуил Хайкин шептал на ухо Сергею Михалкову антисоветский анекдот, для безопасности меняя через слово имена персонажей, место действия и сюжет. Хоккеист Третьяк по-партизански крался к ящику водки.
Вдруг кто-то крикнул: «Атас!» — и все повернули головы в одном направлении.
Шурик, белый, как дефицитный Кубинский сахар, сжимал в трясущихся руках зубную щётку и мыло. Его карманы топорщились от набитых в них сухарей.
Рядом с ним возвышался майор, буровя собравшихся глазами чёрными и голодными, как африканские дети.
Раздался шорох грифеля по бумаге. Певица Дуля Лигачёва что-то строчила, с подобострастной улыбкой поглядывая то на следователя, то с ненавистью — на конкурентку Эдиту Пьеху.
— А вы, собственно, по какому праву?! — с отвагой, граничащей со слабоумием, вдруг бросился к незнакомцу Гудронов. — Вы кто такой?!
Офицер брезгливо скривился:
— Я — майор КГБ Борис Пробей-Голова. А ты кто?
— Юра, — под чугунным взором майора Гудронов ощутил себя крохотным и нелепым, как Гагарин в стратосфере. — Он же Жора. Он же Гоша.
Майор вскинул бровь, и Гудронов съежился ещё больше:
— Он же Фишер. Он же Лесополосный хозяин. Он же Гиорги Кишкодав. Он же...
— Отлично, — перебил Пробей-Голова. — Все эти граждане у нас давно в розыске, своим арестом ты милиции годовой план сделаешь.
Он обратился к присутствующим:
— Товарищи. Социалистическое отечество в опасности. Управлению стало известно, что один из вас продал американским буржуинам два секрета. Схему двигателя на атомно-фотонной тяге, а ещё — состав самого лучшего в мире советского мороженого. Первое ещё простительно. Но второе!.. В общем, выдайте мне этого гада. И можете праздновать дальше. А не то...
В комнате стало оживлённо как в гастрономе при появлении на прилавках венгерской курицы.
— Это он! — хором выпалили Сергей Михалков и Самуил Хайкин, тыча друг в друга пальцами.
Хоккеист Третьяк честно признался, что фарцевал привезёнными из Канады магнитофонами, «Адидасом» и вибраторами, но секрет мороженого продать не мог, так как предпочитает водку.
— А правда, товарищ Лигачёва, что в молодости вы мыли полы на хладокомбинате? — сощурившись как следователь во время допроса, выкрикнула Эдита Пьеха.
— На вашем месте я бы помалкивала, гражданка, — не отрываясь от вдохновенного написания доноса парировала соперница. — Не вы ли на гастролях за духИ продали американцам чертежи гранёного стакана?! А?!
— Да чё тут ломать голову? — всплеснул руками Юра, он же Гога. — Вы на хозяина квартиры посмотрите! Это же чистый диссидент, буржуйское охвостье и недобитая контра! И развратник!
— Это неправда, — промямлил Шурик, пытаясь незаметно отковырять от стены плакат с комсомолкой, призывающей подписываться на газету «Сельская жизнь».
— Правда, правда! — закричала выскочившая в пеньюаре из шкафа Мэрилин Монро. — Он похитить меня, привезти здес на своей мэщин и отказываться ретёрн. Ай требовать консула!
Шурик стал красным как флаг над зданием исполкома. Увидев в глазах жены Лидочки отблески своего ужасного будущего, он отпрыгнул за спину майору и попросил политического убежища в Магадане на ближайшие лет тридцать.
— К порядку, товарищи, к порядку! — Борис Пробей-Голова застучал вилкой по бутылке водки.
Гвалт стих. Воцарившуюся тишину нарушали только звуки телевизора. В эфире как раз закончился тираж «Спортлото», где разыгрывали повестки на допросы. С поздравлением к народу обратился генеральный секретарь, обещавший в новом году перевыполнить план по арестам и увеличить число койко-мест в ГУЛАГе. Дальше на экране замельтешили представители трудовых коллективов, благодарившие государство за дефицит товаров, который позволял не отвлекаться от строительства коммунизма.
Борис Пробей-Голова уселся на табурет и, готовясь оформлять бумаги, налил себе стакан водки. В это время снова раздался звонок в дверь. Со сложенными за спиной руками Шурик поплёлся открывать, думая, что это пришёл конвой для сопровождения его в «воронок». Он отпер замок и вскрикнул от испуга — на пороге стоял Дед Мороз.
— Здравствуйте, детишки! — старик ввалился в зал, обдав присутствующих запахами волшебства и сивушного перегара. — Я принёс вам мешок подарков. Кто у нас в этом году был самым хорошим мальчиком?
Пробей-Голова приложил ладонь к фуражке и протянул Деду Морозу листок. Все замерли в надежде на новогоднее чудо — что их фамилий в списке не окажется.
— Лукошин, — зачитал старик. — Шаг вперёд!
Веню вытолкнули из строя.
— Знаю-знаю, в детстве ты мечтал стать космонавтом, — Дед Мороз по-отечески усмехнулся в бороду. — Вот тебе путёвка на пять лет на Байконур. Будешь там с такими же мечтателями вручную катать ракеты из ангара к стартовой площадке. И поднимать их при помощи упоров и канатов.
— Поздравляю, старина! — Самуил Хайкин шлёпнул Лукошина по плечу. — Вернёшься загорелый, как с урановых рудников Артека!
Палец старика опустился на строчку ниже:
— Дунаевский-Обручевский! Ты, говорят, большой любитель папирос? Вот только вместо «Беломор-Канала» будешь курить «Якутск-Сыктывкар-Канал». Когда такой выроешь. Держи!
Знаменитый сатирик принял кайло и лопату, словно букеты контрафактных роз, и по привычке раскланялся.
— Мор... Мок... Монро! Что за отвратительная фамилия! Сионистская, что ли? — поморщился дед. — Тебе — ПУПИДУ!
— Pu-pu-pi-du? — не поняла девушка.
— Путско-Уральский Пункт Интенсивной Добычи Угля, — расшифровал старик. — Но не переживай: через шестилетку вернём тебя оттуда в родные Штаты. Будешь там бороться за права чернокожих. Таких же, какой станешь в ПУПИДУ сама.
Все захлопали: кто в ладоши, кто по ягодицам радостной Мэрилин.
— А оставшимся подарки распределим, где и положено — в распределителе! — объявил Дед Мороз и, запрокинув голову, демонически расхохотался.
Штукатурка посыпалась, словно хлопья новогоднего снега.
Гости построились в шеренгу, приготовившись маршировать в светлое будущее. Тем временем Дед Мороз выудил из мешка запечатанный конверт и протянул его Пробей-Голове:
— Для вас тоже подарок есть, товарищ майор.
Следователь вскрыл конверт как упорствующего обвиняемого на допросе, бегло прочитал написанное. Его каменное лицо посветлело, морщины стёрлись, а в глазах блеснула скупая слеза КГБ-шника.
— Товарищи, важная информация! — чтобы завладеть всеобщим вниманием, майор налил себе водки. — Наша агентура в США докладывает. Американские империалисты, которые вероломно выкрали способ приготовления лучшего в мире советского мороженого, в подземной лаборатории произвели его опытную партию. В результате они так и не смогли классифицировать полученный продукт, определить его назначение и сферы применения. И на всякий случай захоронили всю партию на полигоне радиоактивных отходов. Поэтому НАШЕГО мороженого врагу не видать как своих буржуазных антинародных ушей! А подлые янки пусть и дальше давятся своими пудингами и расовой сегрегацией! Ура, товарищи!
В это время на экране телевизора засверкала Спасская башня, из часов на которой с надтреснутым кукованием начала выскакивать кукушка, отсчитывая секунды до явления волшебства.
— С Новым годом! — несмело выкрикнул певец Юрий Гудронов, понимавший, что это, возможно, последний праздник в его жизни, и нужно хотя бы выпить напоследок.
— С Новым годом! С новым коллективным счастьем! — поддержали артиста собравшиеся и с энтузиазмом стахановцев зазвенели бутылками.
Водка закончилась быстро, и гости, спотыкаясь от радости, проследовали в комфортабельный ГАЗ-51 со спецкузовом.
Наползавший рассвет развеивал чары сказочной ночи. Переступая порог изолятора, инженер Шурик умиротворённо улыбался. Он знал, что в лагере сможет смастерить из подручных материалов очередную чудо-машину, на которой будет с ветерком кататься домой и успевать обратно к разводу. Но не столько это наполняло его тихим счастьем, сколько осознание того, что небо над Отечеством снова мирное и безоблачное.