Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Про скот:: - Шёл столыпин по центральной веткеШёл столыпин по центральной веткеАвтор: мувер 1«Шёл столыпин по центральной ветке, — надрывно поёт зэк из крайнего боксика. — В тройнике за серой грязной сеткой Ехала девчонка из Кургана Пятерик везла до Магадана!» Откровенно говоря — он мне надоел. И может быть в другой раз я бы ему врезал на оправке по почкам, чтобы не блажил свои арестантские слезливые песни, но сейчас я хочу спать. Время два часа ночи. А мне ходить туда-сюда до четырёх. Столыпин убаюкивает меня перестуком колёс. И только неутомимый урка не даёт мне уснуть на ходу. Вот и сейчас я аж вздрогнул от финального завывания: « Прапорщик погиб в геройской битве В тройнике у смертника на бритве!» Нет, блядь! Это уже слишком. Петь о том, как урка завалил конвойного — перебор. Тем более, что единственный слушатель этого бесплатного концерта — тоже конвойный. То есть я. Все арестанты спять. Храпят, твари. Мест навалом. На всех хватает. Очереди на спальное место нет. — Слышь, — говорю останавливаясь у крайнего купе. — ты, хуеплёт! Или пой нормальные песни, или заткнись нахуй. А не то я тебя кровью ссать заставлю, когда в сортир пойдёшь! — А чё спеть, командир, а? — скалит зубы певец. — Про Таганку пойдёт? А чайку подгонишь за это? — Хуйку! — говорю. — Ты вообще припух - у Вологодского конвоя чай просить? Про кровушку в лагерях спой лучше. Оставленную. — Ладно, командир, — говорит зэк, — я пошутил. Сейчас сбацаю про кровушку. Я развернулся и пошёл в другой конец вагона. Иду себе. Заглядываю в купе арестантские. Смотрю: не ебёт ли кто кого, или не пытается пол вскрыть для побега. Всё нормально. Тишина. В последнем тройнике едет зэчка. Одна на весь этап. Королевой расположилась. Баул со шмотками на второй полке. Сама на первой. Телогрейку расстелила на шконке. Платком пуховым укрылась. Спит, зараза. В этот момент певец заколотился в залихватской песне: «Кровушка вся выпита В лагерях оставлена! И колючкой стелется белая тайга Синими-зелёными вышками обставлена Горюшко солёное, ты моя судьба!» Зэчка зашевелилась. Высунула рожу из-под платка. Ничего так рожа. Мне нравится. Сразу видно, что случайная пассажирка в этом вагоне. А сроку у неё до ебени-фени. Девять лет. Не старая ещё. Тридцать лет. По статье — убийца. 103-я — без отягчающих обстоятельств. Мужа, наверно, прибила насмерть, или любовника. Бабы по 103-ей статье в основном за это. — Время сколько, командир? — спрашивает она. — Спи давай. Два часа только. — Слушай, командир. — Она села около решётки. — Подойди поближе. Подхожу. — Чё надо? Воду через час будем давать — даже не проси. — Да не воду мне надо, — шепчет она. — Не ори. Хм. Понял я, что сейчас начнётся обычное зэковское выкруживание. Походу, я думал о ней лучше, чем было на самом деле. Овцой прикидывалась. — Говори, чё нужно? — Мне бы мужика сюда, командир, а? Можешь устроить? — Нет, — отвечаю, — не могу. Приказ был прикрыть лавочку с еблей. — Денег дам! — Нет, — говорю. — Недавно одна сучка за сутки этапа сифилисом весь столыпин наградила. Подследственных. Они вместо отправки на зону — на тюремной больничке кайфовали потом полгода. Я уж не стал ей говорить, что и ефрейтор Мухаметдинов тоже сифон подцепил от той коблухи. А так-то мы знатно тогда заработали. По четвертаку с рыла брали за свидание со шмарой. Полные карманы набили «сиреневыми» со Звягиным, землячком моим. Начальник конвоя узнал, конечно. Донесли. — Вы, чё бляди! — орал он, выпучив глаза, — охуели?! Я вас в дисбате сгною! Правил не знаете?! — Товарищ прапорщик… — Молчать, блядь! Половину денег мне, понятно? — Мироненко начал остывать. — Так точно. — Бегом, блядь за деньгами! Зэчка смотрит на меня так жалостливо. — Да здоровая! Не веришь? Врачом я работала на свободе! — Мужа убила? — Да, — отвечает. — Выпил он в Новый год. А ему пить нельзя. Контузия у него. В Афганистане воевал. Помочился в унитаз и стал меня топить, голову в него засунул. Я вырвалась. Схватила на кухне столовый нож и ударила мужа. Он стоит. Я ещё и ёще раз. Он упал. Ползёт ко мне. Я так испугалась, что насчитали сорок ножевых ранений на муже. Я его уже мёртвого резала. В состоянии аффекта. Вот и всё. Девять лет. Понятно. Но меня такими историями не проймёшь. Похлеще слыхали. И не разберёшься — правда это или ложь. — Солдатик, миленький, — говорит баба. — Помоги дорогой! Девять лет — это много! — Чем тебе помочь? — Беременных по одной девятой отпускают. А я сейчас точно забеременею. Я себя знаю. Период такой. Точно. Есть такое дело. Умудрится зэчка залететь за решёткой — и освобождается после отсидки одной девятой части срока. Эта через год выйдет. Если ей удастся уговорить меня. Я пошёл по продолу. Базары базарами, а службу забывать не надо. 2. Прошёлся по коридору для приличия несколько раз и возвратился к зэчке. А что делать? Скучно. Она опять за своё: — Солдатик, ну что тебе стОит? Остановился я напротив её тройника. Рассматриваю внимательно. Есть подвох в этой истории или нет? С зэками надо ухо держать востро. Те ещё мрази. Вертухая подставить для них — первое дело. Но ни выражение лица, ни движения ничего подозрительного не выдавали. Да и развлекусь немного. — Ладно, говорю, цену знаешь. — Четвертак? — Да. — Хорошо, — говорит она. — Попроси того, что песни всю ночь поёт. — Ты, говорю, гражданка не охуела, чтобы я договаривался с урками насчёт тебя отъебать? — А как, — спрашивает зэчка, — надо сделать? Ну, точно, наивная дура. Не врёт. — Пиши, говорю, маляву этому Кобзону. Я передам. Пятёрку сверху. Я, блядь, не почтальон Печкин вам. Мне, говорю, зарплату не платят за ваши переписки. — Хорошо, — говорит она. Вытащила откуда-то огрызок карандаша и принялась малявку шкрябать. Написала. Тщательно свернула в трубочку и просунула сквозь решётку. — Вот. Я молча взял писульку и не торопясь отправился к певцу. Тот в это время старательно выводил: «Вот опять стою на перекрёстке Пред собой я вижу три пути Пред собой я вижу три дороги Но не знаю по какой идти» Вдарил ключами по его решке. — Эй, говорю, Муслим Магомаев, держи ксиву от принцессы. Тот встрепенулся. Суетливо схватил бумажку. Развернул. Прочитал. Радостно заёрзал. — Бля!!! Ништяк! — говорит. — Когда пойду её ебать? — Щщас, говорю, напарника разбужу. — И пошёл будить Звягина. — Слышь, Звяга, говорю, помоги. Надо зэкам случку организовать. Земеля мой, Звягинцев, трёт глаза, башкой трясёт. Ничего понять не может. — Какую, бля, случку?! — Да, пошли, — говорю. — Зэка надо для ебли в тройник к шмаре закрыть. Деньги уже у меня. Звягин хороший малый, но жадный. Сразу проснулся. — Ага, говорит, сейчас. Вывел я певца на коридор. Мордой повернул к стене. Звягин за ним приглядывает, пока я двери закрываю. Повели к женскому боксику. Увидел он бывшую врачиху и чуть не расплакался от радости. — Ничо так, — говорит дрожащим голосом, — классная бикса! — Еби, — говорю, — полчаса. Успеешь — не успеешь, нам до пизды. Понял? — Понял, говорит, успею! — И шагнул к своей даме. Сел рядом с ней. — Солдатик, — говорит она смущённо. — а можно нам шторку сделать? В смысле, платок я на решётку повешаю, чтобы не видно было. — Кому, — спрашиваю, — чтобы не видно было? Нам что ли? Я твоего дела не читал. Ты может, говорю, голову откусываешь, как самка тарантула после ебли своему любимому. А за него я до конца этапа отвечаю собственной шкурой. Поняла? Биология была моим единственным любимым предметом в школе. — Поняла. — Вздохнула она. — И давай делом занимайся. От того что ты рядом с этим фраером сидишь — не залетишь. А уже пять минут прошло! — Я не фраер! — Вспыхнул зэк. — Вот за это, говорю, ты пиздюлей получишь после свидания, нефраер! Отошли мы со Звягиным в сторону, чтобы сильно не смущать новобрачных. Наблюдаем. Не теряя времени, зэк стянул спортивное трико с врачихи и поставил её раком. Та стоит покорная. Ожидает. На нас со Звягиным поглядывает. Зэк повозился ещё немного и с силой засадил ей. — А-а-а! — заорала врачиха. — Мамочки! В столыпине заворочились просыпающиеся арестанты. — Чё это, блядь, за вопли? — послышалось ворчание. — Нихуясебе она темпераментная, — говорит Звягин. — Была у меня до армии одна… — А-а-а, — застонала опять зэчка. — Солдатик, помоги! Он меня в жопу ебёт! Вот, сучёныш, думаю я. Тварь поганая! Ему тёлку нормальную на халяву подогнали — а он в жопу её ебёт, зараза! Как пидораса какого-то. — Помогите! — завёт она меня со Звягиным. — Я же так не забеременею! Точно. Правильно она говорит. Открываю боксик. Ключами бью по почкам жениху. — За что, команир? — шепчет он и валится на пол со шконки. Я ему ещё с носка в живот. От души. Зэк громко пёрднул и задохнулся, жадно глотая воздух. Смотрю, а у него елда по всем понятиям: шары, шпалы и прочая хуйня, типа вазелина, под кожу закаченная. Не хуй, а кукурузный початок. У зэков существует поверье — что бабы за ними табунами будут бегать на свободе благодаря шарам, выточенным из зубных щёток. Врачиха трико натянула. Испугано смотрит, как я её кавалера хуячу. — Не, надо, говорит, не бейте его. У него воспитание такое. А тут и зэчара очухался. Задышал нормально. — Слушай, — говорю я ему. — Еби бабу в пизду. Понимаешь? В пизду! Ей по одной девятой освободиться надо. Ты думаешь, говорю, красавец что ли такой, что привели тебя поебаться? Да нахуй ты кому нужен! Вот она. — Показываю на зэчку пальцем. — Хочет ребёнка. Вкурил, падла? Он башкой мотает. Знак подаёт, что понял. — Ну, всё, — говорю. — Сейчас я выхожу и ты её ебёшь по-человечески. Вышел. Зэчка на этот раз сама трико сняла и встала раком. Ухажёр её мылился, мылился. Пыхтел, пыхтел и говорит: — Командир, не стоит у меня чота. Может, думаю, я сильно ему переебал? — А на жопу её стоит? Тот помолчал. Прицеливался, наверно. — На жопу, — говорит, — стоит. На пизду — нет. — Потом добавил. — Я, командир, пятнашку добиваю, привык пидорасов на зоне жарить, век свободы не видать! Что делать — не знаю. Мне уже и бабу-то жалко. Нормальная женщина. Измучилась вся. И тут Звягину, землячку моему, пришла идея в голову. — А ты еби её в жопу, но спускай в пизду! — Точно! — говорю. — У тебя, Звяга, не голова, а Дом Советов! Потом спрашиваю врачиху: — Потерпеть можешь? Та смотрит жалостливо и говорит: — А может другого поищем? — Вот уж хуй там! — говорю. — Скоро пересменка, решай. Слёзы выступили на её глазах. — Ладно, — говорит, — потерплю. И тихо так заплакала. — Короче, — говорю я хахалю. — Еби как можешь, но кончаешь в пизду. Кончишь в жопу — пеняй на себя. Яйца сапогами отобьём. — Командир, — отвечает он испугано. — Всё будет ништяк. А по рылу вижу — что он уже жалеет, что ввязался в эту историю. И началось! С перепугу уркаган поднажал. Интеллигентка вцепилась в решётку и шептала: — Ой, мамочка! Ой, мамочка! Потом слова закончились, и она стала просто скулить. Зэк тяжело дышал. Мы со Звягиным уже стали поглядывать на часы. Когда же этот урод кончит? Вдруг решётка затряслась и раздался стон, но уже радостный. — Всё, — сказал Звягин. — Угу, — говорю и открываю боксик. — Ну как? Запах стоял, конечно, специфический. — Всё хорошо, — отвечает зэчка. — В пизду. В сортир можно сходить? — Можно, — говорю. По коридору она шла широко раскорячив ноги и как-то странно переваливаясь из стороны в сторону. 3. Прошло пять лет. Выходной день. Просыпаюсь, жрать хочу. Холодильник забит мясом под завязку, ибо работаю на мясокомбинате в забойном цехе. А вот хлеба нет. И пива тоже нет. Покурил я, собираясь силами, встал с дивана, надел спортивный костюм и спустился вниз. Благо, продуктовый магазин находится в нашем доме на первом этаже. А пиво тогда ещё нормальное было, не пастеризованное, «Жигулёвское». Всё в стеклянной таре. Кручу я бутылку, смотрю на свет — есть осадок или нет. — Мама, — вдруг слышу я. — Купи шоколадку! — Нет, — отвечает женщина. — Ты уже съел сегодня две штуки. — Ну, мама, — канючит ребёнок. — Ну купи! Мне вообще-то похуй на всех детей с шоколадками. Мне, собственно, пива надо. И хлеба. Но голос этой мамы показался до боли знакомым. Поворачиваю голову. Вот бля! Я даже от неожиданности бутылку уронил. Стекло, брызги в разные стороны… Стоит передо мной та зэчка и держит за руку пацана. Сына, значит. Ухоженная. Прилично одетая. Сапоги югославские наверно. — Привет, — говорю, — узнаёшь? Та смотрит, дескать, не охуел ли ты, дорогой товарищ — в первый раз вижу. Но я то обознаться не мог! У меня память на лица — феноменальная. Тем более от неё зэчарой прёт за версту. Я лагерников даже по голосу определить могу. — Чё, — говорю, — не можешь вспомнить? С памятью плохо стало?! Забыла кому ты обязана своей свободой? Я твоему киндеру почти отец крёстный! — Мам, а кто этот дядя? — спрашивает пацан. — Ты его знаешь? — Нет. Не знаю! Пойдём быстрее к папе! — говорит она, и как рванёт к выходу. Чуть руку ребёнку не оторвала. Вот, думаю, чёрная неблагодарность! — Эй, — кричу бывшей зэчке вслед, — жопа больше не болит? — Молодой человек! — Подходит ко мне пожилая женщина. — Ведите себя прилично в общественном месте. А не то я милицию вызову. Горько стало у меня на душе. Вот и делай после этого людям добро. Теги:
1 Комментарии
#0 16:08 21-12-2017Стерто Имя
иди нахуй, петух... чо я тебя раньше не узнал, костильбург ёюоный.. сосать будешь до конца дней своих вот сука.. до сих пор вот такая страница у этого чмошника .. выпиливайте это говно, уважаемая редакция.. он пожизненно забанен на Литпроме Нормально Начало - хорошее, увлекательное. Ебля, конечно, описана отвратительно, со скотскими подробностями. Тяжелое впечатление. Контрэстетика. Но концовка, вроде, смешная. Рыжков, это - литература, а не расчосывание потной мотни. Если бы это было не так - Антуан не бесновалси бы, а смиренно продолжал клянчить деньги на ФБ, якобы на покупку нового ноутбука. не.. если б это была литература автор не штамповал бы учётки пытаясь поднять волну а равнодушно стоял на полочке книжного шкафа поблёскивая именем с корешков #4 - когда ты пидор заткнешься, а? это удар ниже хуя так нельзя и немилосердно блать хехе как Антуан кстати.. шалава пошконная пиздливая бабёнка Счортычь в отаке? хехе как Антуан кстати..(ц) "Аквариум" Антуана - высота и ващще он свят и дупложитен а схуяле хвостельбрюк не в будке а хуесосущим калоприёмнеком своим срёт в обратном направлении. баньте петушару и в сторону, говнотёрки развели и сидят и слушают чепушилу озалупленую, не совесно вам Павлек, у тя опять эндометрий восспапилсо штоле? какие то некошерные речи глаголешь, рожа баландёрская передайте салупе хвостельбрюку што разявать клыковину ему боком вылезет, потомушто она суть магнит для хуйцов, коих в ней непременно прибудет полное изобилие. а лично мне фпадлу с опущенцами песдеть Еше свежачок ГЛАВА ТРЕТЬЯ. МЕЖДУ БЕСАМИ И АНГЕЛАМИ.
В детстве, помнится, я смотрел по телевизору один мультик. Уродливый бесконечно, кукольный до неприятия. Добивало картинку плохое качество связи. Но это ладно, тогда я ещё не читал Волкова, и не мог оценить всей прелести злоключений маленькой Элли.... В ЦАХАЛ над Василием посмеивались. Нет, как солдат, он был образцово-показательный. И, даже при низком знании иврита, старался изо всех сил. К тому же за его плечами уже была служба в российской армии. Хотя это не освобождало от службы в армии Израиля, но проходить заново тяготы и лишения всё же было легче.... Вот раньше помню были случки. Подойдёшь к барышне, рачком её загнешь, головой в дупло упрёшь и оба получают наслаждение. А в дупле ей в это самое время пчелы лицо делают. Она стонет, то ли от того самого наслаждения, то ли от пчел. Потом вынешь, оправишься.... Кот Степан не может быть игривым Коль сестру родную потерял. Постоянно с морды кислой миной Возвращенья кошки ожидал. Из квартиры вдруг сестрёнка Лизка В путь далёкий видимо ушла. Возле дома кошки нет и близко Вот такие грустные дела.... |