Злые птицы Египта

Автор: Тоша Кракатау Не существует глупости, на которую не решится молодой горожанин, чтобы прослыть оригиналом. Ради сохранения потребительского статуса мы готовы насильно развивать в себе такие специфические черты характера как: стрессоустойчивость, коммуникабельность, позитивное мышление и умение добиваться поставленной цели. И, казалось бы, горожанин должен счастливо мимикрировать в энергичного биоробота, лишённого сомнений, душевных исканий и вообще большинства чувств, которые принято объединять понятием «человечность».

Но в тоже время, экраны кинотеатров и красочные развороты журналов превозносят сумасшедших гениев и авантюристов, отчаянных путешественников и спортсменов-экстремалов. Бедный обыватель разрывается между стремлением к благополучию и отчаянным желанием походить на Хемингуэя, Карлоса Дали, Сальвадора Кастанеду и Фёдора Конюхова, причём, по возможности, в одном лице.


И вот холёный сотрудник офиса посещает вечерами клуб смешанных единоборств и часто пугает коллег обширными гематомами утреннего лица. Другой паладин сканера и электронной печати шурует на рассвете пяткой за ухом, да так, чтобы дыхание при этом опускалось ниже пупка, где по ощущениям расположена «точка сборки». Переломать ребра, скатившись на лыжах с горы под парами глинтвейна, – значит выставить себя храбрецом и яркой индивидуальностью.Увесистые девушки по пути на службу кряхтят и обливаются потом, громыхая самокатами на пропитанных ядовитыми выхлопами улицах, искренне полагая, что такой способ передвижения очень удобен и полезен для здоровья. Что и говорить, мечется наш горожанин между Сциллой популярности и Харибдой сытости.


Мою жену зовут Ольгой. Роста она невысокого, носит короткую стрижку и за полтора года совместной жизни развела у нас в квартире такой зоопарк, что мне часто снятся джунгли по ночам. И всё-таки я люблю её. Лучшая подруга жены – Лена. Ей под тридцать, она не замужем. Характер у Лены беспокойный, она легко загорается, но и остывает довольно быстро. На моей только памяти Лена занималась альпинизмом, китайской дыхательной гимнастикой тай-чи, разводила кроликов, ныряла с аквалангом, лепила из глины, помогала тушить лесные пожары, пела в хоре и бегала марафон. Надо заметить, что мы с Леной знакомы всего полтора года. Дауншифтинг – её очередная страсть. Видели бы вы, с каким взрывным энтузиазмом эта хрупкая девушка проповедует каждое новое увлечение, которым воспаляется её кудрявая головка.


Календарь показывал четверг. Или среду? Вспомнил, точно – четверг. Это по четвергам я обычно позволяю себе кинуть внутрь две кружки пива и сажусь побренчать на электрогитаре. Хотя бренчат, наверное, на «классике», а на «электрике» скорее гудят или жужжат или…ай, ладно, не важно. Тем вечером Лена пришла в гости с тортиком и бутылкой красненького. Они сели на кухне, а я закрылся в спальне с наушниками на голове и не слышал, о чём дамы болтают. Но даже сквозь тяжёлые гитарные риффы из кухни то и дело пробивались восторженные крики. Наконец, часов в одиннадцать Лена попрощалась с нами. Мы с Олей заварили чай. Смотрю, а глаза у неё блестят, щёки разрумянились и вид какой-то странный, я бы сказал таинственно-торжественный. И вот она начинает:

–Виталь, а давай подумаем, где отпуск провести.
– Давай,– киваю, – подумаем. – Думать, говорят, полезно.
– Как тебе идея съездить в Египет?
– Не очень идея, – отвечаю. – Там недавно гостиницу взорвали.
– В том то и дело, – подскочила на табуретке Оля, проливая чай на скатерть.В том-то и дело, что жить мы будем не в гостинице.


Я смотрел на жену долго и внимательно, стараясь понять, насколько серьёзно она говорит. В её взгляде искрился заразный Ленин энтузиазм.
– И где мы будем жить? – спросил я, выжимая кипяток из штанов.
– В хуше! – радостно всплеснула руками Оля.
– Что это?
– Это такая хижина из пальмовых веток. Их ставят прямо на берегу. Представляешь, мы с тобой просыпаемся, а там рассвет над Красным морем!
– Ага, и сколопендра в плавках.
– Не важно, – отмахнулась Оля. – Дауншифтеры всегда готовы к любым неожиданностям.
– А разве мы даун… дауншифтеры?
–Почти, – радостно закивала она.


На календаре, если помните, стоял четверг.А по пятницам я работаю. Поэтому я решил не затевать спора с женой, надеясь, что очередная блажь выветрится к утру вместе с парами алкоголя. Не тут-то было.


Оба выходных жена ходила за мной по пятам, ни на минуту не закрывая рта. Я узнал, что давно живу по инерции, что в постели, я, между прочим, совсем не Челентано, и что мне просто необходима перезагрузка сознания через яркие впечатления, которые можно получить только в состоянии, граничащем с шоком.По-другому мне ни за что не научиться ценить жизнь и радоваться каждому её моменту. Впервые за всю свою трудовую биографию, я с нетерпением ждал начала рабочей недели.


Только и в будни Оля не давала мне покоя. Она звонила в наш автосервис, чтобы сообщить важные подробности из жизни аборигенов Синайского полуострова. С инструментом в руке, прижав телефон к уху плечом, я слушал, как отсосать кровь из раны, если укусит пустынная эфа, или, как варить яйца в раскалённом песке. Все эти занимательные факты наводили меня на одну неприятную мысль: отговорить жену от поездки – не так просто, как мне поначалу казалось. До отпуска, впрочем, оставалось ещё три месяца, и я лелеял надежду, что жена охладеет к земле древних фараонов и согласится поехать на обыкновенный курорт, где в номере установлен душ и телефон, а на постели лежит чистое бельё, и нет необходимости пользоваться мелкими камушками вместо туалетной бумаги.

***


На землю Египта мы ступили в начале июня. Стояла дикая жара. Бородатые, страшные, как черти, таксисты окружили нас, галдя и размахивая руками так оживлённо, что я поначалу решил: в стране опять революция. Позже выяснилось, что водители просто спорили, кто повезёт иностранцев. Иностранцы это, само собой, – мы с Олькой. Два пришельца в соломенных шляпах с такими круглыми глазами, что они не помещаются за большущими тёмными очками. Наконец таксисты договорились между собой, и высокий араб в сером балахоне схватил меня за руку и потащил к своему авто. Он распахнул перед нами заднюю дверь машины неопределённого цвета. Это «пежо», очевидно, разменяло первую сотню тысяч километров, когда генерал де Голль ещё прочно сидел в президентском кресле. Погрузившись в такси, мы вздохнули свободней, но ненадолго.


Водитель улыбнулся нам щербатым ртом в зеркало заднего вида и спросил по-английски, куда мы едем. Оля промямлила что-то про тихий пляж, где мало туристов и красивый вид на море. Поправив чёрную повязку на глазу, шофёр с хрустом воткнул передачу. Довольно скоро мы поняли, что совершенно не обязательно знать правила дорожного движения, чтобы водить такси на Синайском полуострове. Более того, мне так и не удалось определить, по какой стороне дороги принято ездить. Наше такси, как и все остальные машины, двигалось ровно посередине шоссе. Когда появлялся встречный транспорт, начиналась забавная (для стороннего наблюдателя, конечно) игра: машины начинали беспорядочно вилять из стороны в сторону, и только в последнюю секунду каким-то чудом разъезжались. После очередного такого манёвра мне с трудом удалось оторвать взгляд от дороги, чтобы посмотреть на жену. Оля сидела белая, как мел, с приоткрытым ртом и почти не дышала. Я легонько ущипнул её за руку и выдавил идиотский смешок:

–Гы-гы, хорошо вот так покататься с ветерком!


Оля, наконец, моргнула и осторожно повернулась ко мне. Она хотела что-то сказать в ответ, но только медленно шлёпнула губами, как полуживая рыба.


Вдоль обочин тут и там лежали обгоревшие скелеты автомобилей. Таксист несколько раз ударил кулаком по радиоле и, не дождавшись музыки, сам затянул душераздирающую песню на средиземноморский мотив. Слева показалась лазурная гладь залива. Не обрывая песни, водитель разъехался с гружённым кирпичом самосвалом, при этом от Пежо что-то отлетело. Араб остановил машину посреди шоссе, ободряюще улыбнулся нам в зеркало и побежал назад. В придорожных кустах он отыскал блестящий колпак, приладил его обратно на колесо и, затянув новую песню, тронулся.


Скоро наш «пежо» свернул с асфальтовой дороги, и шофёр, почти не снижая скорости, загромыхал по накатанному песку в сторону моря. Минут через десять мы прибыли на место. «Бересвел»,– торжественно произнёс водитель, указывая тощей волосатой рукой на посёлок. Я дал ему пять долларов, и он уехал.


Перед нами лежал ровный бледно-жёлтый пляж и неописуемой красоты лазурное море. На берегу тут и там стояли крохотные хижины, сложенные из пальмовых веток, а у самой воды под высоким навесом из того же материала по кругу лежали на циновках большие подушки. Позади, ближе к дороге, виднелись одноэтажные домики со старыми пожелтевшими кондиционерами под окнами; архитектурной доминантой посёлка возвышался на ржавых трёхметровых опорах выгоревший на солнце бак для сбора дождевой воды.


К нам подбежал юркий невысокий араб с чёрной бородкой и рябым смуглым лицом. Босой, голый по пояс, облачённый в слабое подобие штанов, на ломанном английском он предложил нам свои услуги. В Бересвеле он выполнял обязанности официанта, портье, носильщика и уборщицы. В общем, за пару долларов он исполнял, как сказочный джинн, любое желание. Мы растерянно топтались на месте, соображая, что теперь делать.

Покрутившись вокруг, как молодой пёс, и не дождавшись команды, араб почесал бороду, сел прямо на землю и стал выковыривать занозу из стопы.Уже перевалило за полдень, и огнедышащий зной плавал в тягучем солёном воздухе. Людей на пляже почти не было. Никто не купался. Мы устроились на подушках под навесом. Бородатый портье исчез минут на десять и вернулся с двумя стаканами чая.

– Ну, – говорю, – как тебе местечко? Я немного пришёл в себя, хлебнув чаю.
Оля ответила не сразу. Она сделала ещё несколько долгих глотков из кружки, потом тихо сказала:
– Море очень красивое.
–Это точно.
– Ну вот, а ты не хотел ехать.


Я пригладил её высохшие на жаре короткие волосы.
– Не хотел. Возьмём домик? Или в шалаше?
– Я хочу в хуше, – она робко улыбнулась мне, сжимая горячую чашку обеими руками, как если бы замёрзла.


С бутылкой в руке подошёл высокий мускулистый блондин с тюремными наколками на коричневом теле. Он молча сел под навес, откупорил виски, задымил сигарой и, развалившись на подушках, уставился на море серыми холодными глазами. Мягко шептали сине-зелёные волны. Дул тёплый ветерок. Не помню, долго ли мы просидели так.
Покой нарушил рокот автомобильного двигателя. Мы обернулись. Озорно сигналя, на пляж въехал пикап «тойота». Из окон машины торчали во все стороны голые ноги. Блондин легко поднялся и направился к пикапу. Он открыл заднюю дверь, и с громким русским матом на песок выпали две проститутки. Блондин оглядел их, прибил муху на своей ляжке, засунул голову в салон пикапа и, очевидно решив, что вытащить кого-нибудь посимпатичней – слишком хлопотно, взял за руку, сидевшую на песке брюнетку и потащил её в сторону домиков. Тут подошёл пузатый негр в плавках и увёл вторую девочку. «Тойота» с открытой дверью медленно покатилась вдоль берега с призывными гудками.
Я посмотрел на жену и сказал:

– Оленька, во-первых закрой рот, муха цеце влетит, а во-вторых от меня ни на шаг, понятно?
Оля торопливо кивнула.
А море, и правда, сияло на солнце нестерпимо красиво. Переливаясь огромным живым калейдоскопом, оно ласково шевелилось, поблёскивая в ярких лучах пенными гребешками.
–Давай искупаемся,– предложила Оля. – Только не говори, что тут акулы или что-нибудь вроде того.

– А я ничего такого не говорю… Хотя в позапрошлом году акулы много народу покалечили как раз в этих местах. Одного не спасли даже. Тоже из России турист, кстати.
Оля громко вздохнула и подняла глаза к небу.

– Чего ты? Идём купаться, если хочешь. Я так просто вспомнил. К слову пришлось.

Мы зашли в тёплую воду по грудь.Дальше ровное песчаное дно круто уходило в глубину. Оглядевшись, шагах в пяти, я заметил в прозрачной воде что-то напоминающее кучу навоза. Правда, куча была чёрная и высотой не меньше полуметра. Мы осторожно подошли ближе. Оля взяла меня за руку. Мы сделали ещё шаг, как вдруг куча рассыпалась на тысячи подвижных лоскутов, от которых вода у наших ног забурлила и почернела, как будто мы оказались в кастрюле, где варят морских гадов живьём. Это были тысячи плоских морских червей каждый в ладонь длиной. Очень скоро куча растаяла, а вода опять стала прозрачной, и только Олин визг ещё долго раздавался над берегом.


Несколько оставшихся до темноты часов, мы провели на берегу под навесом. Иногда к нам присоединялся татуированный блондин. Он молча устремлял к морю свои холодные глаза и задумчиво курил, спокойный, как гора. Казалось, для него не существует ничего кроме моря и того клочка циновки, на котором он сидит.


Я старался понять, как же это вышло, что я согласился приехать в такую чудовищную дыру,и не мог припомнить, чтобы хоть раз произнёс «ладно, уговорила, давай слетаем» или что-то вроде того. Жена притащила меня сюда, будто я не взрослый человек с высшим (хоть и гуманитарным) образованием, а чемодан с ручкой.


Ольгу мою после встречи с червями к морю больше не тянуло. Она литрами пила чай с ароматными травами, который разносил бородатый портье. В местном кафе, куда мы зашли позже, не нашлось почти ничего такого, чем вменяемый человек может подкрепиться, не горя желанием обзавестись кишечной палочкой. Выпив по стакану тёплого апельсинового сока, мы отправились на ночлег. Солнце уже растаяло за далёким горным хребтом. Вышла яркая луна, убелённый посёлок совсем притих, и только дизель-генератор, снабжавший Бересвел электричеством, гудел и покряхтывал за лысым холмом.


В шалаше, сложенном, как я уже говорил, из пальмовых веток, мог комфортабельно разместиться ребёнок или пигмей. Как только мы улеглись на циновках (мои пятки при этом торчали наружу) под нами в песке началась какая-то возня. Могу предположить, что возня эта и не прекращалась, только мы не замечали её, пока не коснулись пола спинами. Что-то длинное и беспокойное скользнуло от моей правой лопатки к левой ягодице и, щёлкнув на прощанье зубами, скрылось в земле. В затылок мне упирался какой-то твёрдый предмет размером с кулак, и я представлял, что это камень, пока этот камень не затрещал и не пополз вдоль моего позвоночника. Возможно, это краб, подумал я. Пусть лучше краб. Оля тоже не заставила себя долго ждать и с криком присоединилась к увлекательной возне под сводом хуши. За пару часов мы испробовали все возможные и несколько совершенно невозможных поз для сна. В конце концов, я смирился с повадками местной фауны и под утро даже задремал, а Оля так и просидела всю ночь на корточках, нервно прислушиваясь к шорохам. На рассвете мы выползли под навес. Судя по количеству следов на песке, ночью посёлок оживал, но вспоминая тех его обитателей, с кем уже довелось видеться, я ни на секунду не пожалел, что мы предпочли общество членистоногих.


Оля моя имела теперь самый жалкий вид. Бессонная ночь разукрасила оба её глаза в ярко-томатный цвет, причём левый глаз начал дёргаться синхронно с тарахтящим генератором.
– Классно отдыхаем же!– подмигнул я жене. – Жалко, твоя Ленка не поехала. В благодарность за дельный совет, где провести отпуск, впарили бы её задорого водителю «тойоты». Интересней марафона и спортивной гимнастики, зуб даю.
Оля ещё больше насупилась, но промолчала.

– Ладно, – сказал я, приобняв её, – не грусти, если повезёт, вернёмся живыми.
Оля тихо заныла и уткнулась мне в плечо.


И удивительное дело, спустя каких-нибудь полчаса, к жене вернулось самообладание, и она даже повеселела. Я понял, какую штуку мы выкинули, что отпуск испорчен, но, на худой конец, дома можно будет расписать этот кошмар как увлекательное путешествие. В самом деле, рассказы о путешествиях, сопровождаемые вздохами, ахами и демонстрацией плохеньких фотографий, – это, возможно,главный мотив бытового туризма. Турист сам себе не может ответить на вопрос, зачем он собирается в путь. Спросите его об этом, и услышите в ответ какой-то невнятный лепет о незабываемых впечатлениях, которые необходимы ему как воздух. А уж там, куда он едет, и подавно не знают, какого черта он припёрся. Скажем, вы художник, и расположились в саду Тюильри, чтобы писать охваченные золотом осени платаны. Дед ваш, коренной парижанин, рассказывал, как часто встречал здесь Мане, который Эдуард. Мама в детстве брала вас на прогулки в этот сад: вы полны благоговейного созерцательного настроения и чувствуете, что подступает к сердцу великолепный этюд. И тут появляется стая остолопов, занимает скамейки, на которых так чудесно лежит свет, и начинает щёлкать фотоаппаратами, галдя на иностранном языке. Или, например, вы йог. Ну, йог и йог, чего особенного?Раньше света вы очутились на площади у храма. На коврик сели в позу лотоса. Часов пять ушло на то, чтобы окунуться в глубокое потустороннее состояние, и тут возникают какие-то сетевые насквозь олухи в бейсболках и, один, пытаясь оторвать бороду от вашей потусторонней головы, орёт второму: «Твою мать, зацени, натурально йог засох!»


Короче, Оля воспрянула духом и говорит:

– А чего мы сидим тут, как пенсионеры? Поехали страну посмотрим. Это же Египет, совсем другой мир. Почти Африка!
И, видя, как я нахмурил брови, добавляет с усмешкой:

–Ты что, Виталь, струсил?

Мне неприятно вспоминать, что я поддался на эту провокацию. Нацепив рюкзаки, мы пошли в кафе. Там на веранде сидели на полу человек пять. Они выглядели так, будто только что присели немного отдохнуть после джихада. На очень простом английском, избегая лишних времён и артиклей, мы объяснили, что хотим прокатиться до ближайшего города, сходить на местный рынок и тому подобное. Некоторое время алчность и лень боролись в тесном пространстве, между бородами и грязными тюрбанами. Они вяло перекидывались фразами на арабском, посмеиваясь над нами. В конце концов, под одним из тюрбанов алчность взяла верх. «Five dollars»,– сказал араб со шрамом от уха до рта, и тем самым выиграл конкурс.
Грузовичок-пикап с открытым кузовом ждал неподалёку. Мы уселись спереди на двойное пассажирское кресло, но водитель не спешил ехать. Он ждал чего-то, лениво пытаясь выгнать из салона полосатое насекомое внешне напоминающее осу, а размером – хомячка. Вдруг машина покачнулась. Обернувшись, я увидел, что молодой араб запрыгнул в кузов. Он улыбнулся нам, обнажив гнилые зубы. Тут появился ещё один, и стал подавать гнилозубому какие-то канистры. Я догадался, что это бензин. Закончив погрузку, улыбчивый юноша закрыл борт, махнул на прощанье своему приятелю и хлопнул по крыше пикапа. Мысль о том, что мы в компании двух плохо знакомых с правилами дорожного движения и пожарной безопасности арабов отправляемся в неизвестном направлении, не придавала мне бодрости. Пикап тронулся.Ольга, наоборот, развеселилась и стала о чём-то расспрашивать водителя. Он смеялся и на все вопросы хрипел «yes». Потом они затеяли игру. Шофёр выжимал сцепление, а Оля включала передачу. Сзади курил улыбчивый араб, свободной рукой придерживая канистры с бензином.


Городок, в котором мы оказались минут через двадцать, состоял из одной улицы, тянувшейся вдоль морского берега. Метров через двести улица заканчивалась высокой бетонной стеной местной тюрьмы. С вышек хмуро смотрели вооружённые часовые. Мы оставили водителя в машине, и вышли прогуляться. В лавках торговали в основном поделками заключённых. Продавец в сером балахоне рекомендовал нам коврик, с видом на лунное небо через окошко с решётками. Когда мы вежливо отказались, он удивлённо пожал плечами, а потом как бы невзначай предложил купить гашиш или опиум.
Даже на мою неунывающую жену город произвёл тяжёлое впечатление. Решили возвращаться в тихий Бересвел. Опять водитель не торопился, мы ждали второго араба. Он вернулся через полчаса с пустыми канистрами. Сначала я обрадовался, что канистры пусты. Потом вспомнил, что именно пары бензина взрывоопасны. Но на фоне дальнейших событий, эти опасения совершенно померкли.


Не успели мы отъехать и пяти километров от мрачного городка, как дорогу перегородил джип, из которого вышли люди в масках с автоматами наперевес. Их было трое.
«Ну конечно, – сказал я, – как ещё могла закончиться эта увлекательная поездка?» Ладно, вру. Никаких ироничных реплик. «Мама», – вот и всё, что я смог тогда пролепетать. Вскинув автомат на плечо, человек в маске подошёл к нашему грузовичку. Остальные держали нас на прицеле. Бандит приказал нашему водителю забраться в кузов и дал знак одному из своих сесть за руль. «Это вожак»,– подумал я и взял Олю за руку. Вокруг лежали мёртвые пески и пустое, насколько хватало глаз, шоссе. Чистое голубое небо плохо вязалось с происходящим. Вожак просунул голову в окно и, глядя на меня в упор красноватыми глазами, спросил, чеканя слова: «Are you rich?» Он придвинулся ближе, и сильный запах пота разлился по салону. Я не знал, что в его понимании «богатый», и растерянно пожал плечами. Он скривился в презрительной ухмылке и кивнул помощнику. Тот связал нам руки, накрыл мешком голову бледной как смерть Оле, а затем – мне. Мешок пах овчарней.
Кроме как пасти овец, арабы, видимо, ничего не делают как следует. В мешке оказалась дыра. Не могу сказать, что нас это спасло – по дороге я видел только обочину, где мелькали чёрные кузова сгоревших машин – но иллюзия того, что я знаю, куда нас везут, немного сдерживала подступающий ужас.


По шоссе везли недолго. И когда резко свернули на песок, когда автомобиль затрясло, дрогнула завеса первого шока, а по телу липко раздалась паника. Паника! Нас везут как баранов на убой. Чистеньких, образованных, перспективненьких – на убой. И моей жене, этой бедной овечке, могут отрезать… Не-е-е-т! Я закричал,суча ногами в истерике. Оля крикнула «Help!». И меня тут же выключили прикладом в челюсть…


Помню: когда сознание вернулось, я сглотнул полный рот кровавой слюны. Остановились. Нас выволокли из пикапа. Со связанными руками, мы ковыляли по глубокому песку; то и дело стволы автоматов больно врезались между лопаток, настойчиво указывая путь. Наконец мы куда-то пришли. Приказали сесть. Араб, который связал нас, рванул мешки с наших обречённых лиц грубо, как с неживых. Он рассовал мешки по карманам и сплюнул себе под ноги. Мы сидели на грязном бетонном полу в заброшенном доме. На голых стенах виднелись сделанные углём надписи арабской вязью. Казалось написано что-то зловещее, безжалостное.


Главарь достал телефон и приказал мне сказать на камеру, что мы в плену и нас убьют, если сто тысяч долларов не будут внесены залогом. Отсняв видео, главарь дал инструкции своим помощникам и вышел. Мы слышали, как джип завёлся и быстро уехал. Нас обыскали, забрали деньги, телефоны, билеты и документы, а у нашего водителя был с собой только здоровенный нож, который присвоил один из террористов. И снова меня затрясло, но кричать на этот раз я поостерёгся. Бандиты имели заметное сходство. Маски не полностью скрывали их лица. Мне показалось, что это братья. Отдышавшись, я посмотрел на жену. Ни кровинки в лице и глаза потухшие, неподвижные, как у сумасшедшей.


Мой кнопочный водонепроницаемый телефон с маленьким экраном не произвёл на головорезов никакого впечатления. Олин же новый iPhone в чехле-медвежонке с розовыми ушками понравился им чрезвычайно. Араб повыше ростом завладел игрушкой, но второй коренастый сразу вырвал её из рук брата. Он пощёлкал по экрану грязным пальцем, недовольно зарычал и бросился к Ольге. Я привстал ему навстречу, но он пнул меня ботинком в грудь и крикнул Оле: «Open!» Оля дрожащими руками разблокировала телефон. Довольный террорист уселся на подоконник у противоположной стены. Он снял автомат с плеча и зацепил ремнём за арматуру, торчащую из стены. Медвежонка он сорвал с телефона и швырнул на бетонный пол.

– С-сука, – тихо заскулила Оля.


Египетское солнце уже клонилось к закату и бросало прощальные алые лучи в пустые, как глазницы скелета, оконные проёмы. Террорист с хищной улыбкой пялился в телефон. Он залез с ногами на окно и походил теперь на коршуна, сидящего на краю утёса. Он играл в Angry Birds – мы слышали эти звуки. Глаза его загорелись, и он стал бешено щёлкать пальцами по экрану. Тем временем наш шофёр просящим тоном заговорил со вторым арабом, одной рукой показывая на нас, а другую прижимая к груди. Я решил, что он просит отпустить его, ибо не имеет никакого отношения к неверным, которым сам Аллах велит отпилить тупым ножом их недостойные головы.Судя по тому, что Оля возмущённо плюнула водителю на тапки, она пришла к такому же выводу. Террористы не вняли мольбам соплеменника и хором велели ему заткнуться, что он и сделал, в отчаянии обхватив голову руками.


Прошло ещё минут десять. Сидящему на подоконнике бандиту, очевидно, везло, и он радостно подпрыгивал на корточках, каждый раз, когда переходил на новый уровень. Тут его подельник, желая тоже поиграть, не выдержал, подошёл к окну и протянул руку к iPhone. Но увлечённый игрой араб, не отрывая горящего взгляда от экрана отмахнулся и угодил единоверцу ногтём в глаз. Тот заорал и в приступе внезапного гнева схватился за оружие. Грянул выстрел. Раненый бандит, как подстреленная птица, рухнул с подоконника, и тут же, схватил автомат, висевший на стене, и разрядил обойму в живот обидчику. Тот упал навзничь. Глухо стукнула голова о бетонный пол. В этот момент я подумал, что, наверное, они всё-таки не братья. Отдышавшись, убийца заменил обойму, оторвал рукав от своего балахона и наскоро перетянул раненое бедро. Отталкиваясь здоровой ногой, он прислонился к стене, положил автомат возле себя дулом в нашу сторону и… подобрал iPhone.


Он уже явно шёл на рекорд, когда сознание покинуло его. Безвольная рука уронила телефон в лужу крови. Тогда водитель осторожно поднялся на ноги и забрал у бандита с развороченным животом свой нож и наши бумажники. С глазами навыкате он повернулся и двинулся на нас. Я подался вперёд и заслонил жену грудью.

–Five dollars, remember? – лукаво подмигнул шофёр, вернул наши вещи и спрятал нож под одежду.


Машина, на которой мы приехали, стояла под окнами. Посовещавшись, в полицию мы решили не звонить. Во-первых, до их приезда, нас могли похитить ещё раз, а во-вторых, дознание могло сильно затянуться, потому что у следователей на Синайском полуострове очень плохо с английским. Уже собрались ехать, как вдруг послышался звук автомобильного мотора. Мы вздрогнули. Наш водитель присел на корточки, весь подобрался, как ягуар перед броском, и кинулся за автоматом. Автомобиль остановился. Двигатель замолк, хлопнула дверь.


Снаружи раздался окрик главаря. Тогда шофёр подполз к окну, сделал глубокий вдох, а затем привстал и выстрелил несколько раз. Послышался глухой удар о кузов машины. Тянулись секунды, мы не шевелились. И вдруг Оля, в несколько прыжков оказавшись у противоположной стены, схватила второй автомат. Поражённый, я замер в нерешительности. Жена подбежала к окну и начала стрелять одиночными; приклад она зажала подмышкой вместо того, чтобы упереть в плечо, но отдача у этой модели небольшая, и у неё получилось удержать винтовку.

– Тварь бородатая, отпуск испоганил. На, гнида, получай! – кричала она с перекошенным от гнева лицом.


Я дал себе пощёчину, чтобы очнуться от ступора, встал и положил жене руку на плечо. Она продолжала стрелять. Я увидел, что террорист сидит, прислонившись к водительской двери, свесив голову на грудь и раскинув ноги по сторонам как брошенная кукла. Иногда он вздрагивал, но большинство пуль ложились мимо, оставляя дыры на кузове джипа или вздымая фонтанчики на песке. Рядом с трупом лежала распахнутая сумка с бутылкой молока и хлебными лепёшками. Из вспоротой пулей бутыли на землю текло густое козье молоко.

– Лепёшки он купил, сволота! – не унималась Оля, продолжая давить на курок. И как бы признавая свою вину, труп кивал под ударами пуль.


Наконец обойма кончилась. Тогда жена уронила автомат на пол и бросилась мне на шею в слезах. Водитель-араб участливо наблюдал эту сцену, но через некоторое время предложил ехать, пока ещё кто-нибудь не появился.


Оставшиеся до обратного рейса дни, мы сидели под навесом на пляже Бересвела, потягивая травяной чай. Наш водитель поклялся никому не рассказывать о случившемся, и клятвы не нарушил. Домой мы сообщили на всякий случай, что у нас всё в порядке и назад вылетаем по плану.


И вот мы сидим у моря, а часам к одиннадцати появляется блондин, как всегда молча кивает нам и плюхается на циновку рядом. Всё тело у него в татуировках: на плече шестиконечная звезда, на спине и на груди крупно выбиты надписи, видимо, на иврите.Он достаёт бутылку виски, закуривает сигару.

– Интересный типок, – говорю я жене, – израильтянин, а такой белый.
– И не скучно ему тут? – качает головой Оля.– Целыми днями один, поговорить даже не с кем.

– Я поляк, – вдруг откликается блондин и, хрипя, прочищает горло.
Мы с женой так и подскочили.

– Поляк? – спрашиваю, обменявшись с Олей изумлёнными взглядами.
– Да, из Хайфы. Приехал в Израиль небольшой совсем. Десять лет. Отец пил, но работал хорошо. Работал, но потом водку много пил. Мать отца кинула, чтобы с марокканцем жить. Погане отчим. Он, курва, бил матку.


Несмотря на сильный акцент, он говорил бегло. К нам он даже не повернулся, и глядел на море неотрывно, как будто ему одному адресуя свой рассказ.
–Четырнадцать лет я ушёл из дома. Наркотики торговал, по квартирам лазил. Немножко в тюрьме сидел, потом на стройке работал. Потом ещё немножко сидел. Четыре года.
Он ухмыльнулся и замолчал на минуту, что-то вспоминая. Сделав хороший глоток из бутылки, он продолжал:

– Жизнь такая надоела. Послал к чёрту всех и решил завязывать. Стены, потолки из гипса делал. Работал хорошо. Бригаду собрал потом, деньги на карман пошли. Девчинка мне понравилась. Красивая такая курва… Женился.


Из-за холмов донеслось урчание мотора. Мы обернулись, но поляк сидел не шелохнувшись. Когда знакомая уже «тойота» подкатила к пляжу, он медленно встал и направился к машине. Мы видели, что блондин передаёт деньги водителю и получает взамен какой-то предмет в чёрном платке.


Вернувшись под навес, блондин сел, положил свёрток перед собой на циновку и снова глотнул из бутылки.


– Год прожили вместе. Хотели квартиру брать в кредит. Я задумал, детей родим. Но потом, не знаю как, она стала другая, холодная, как змея. К подруге в гости часто ходила. Я поймал. Следил за ней и поймал. Марокканец.


Блондин допил виски, отшвырнул бутылку и, подобрав свёрток, встал на ноги.
– Марокканец, – со злостью повторил он. – Я к нему домой с ножом, дверь ломал, она с ним попалась там, курва. В окно спрыгнул, трус, – блондин сплюнул на песок. – Я ударил. Она хрипелась, дрыгалась…Потом – всё. Сел в тачку, и до границы. Я здесь три недели море смотрю. Оно спокойне… Домой обратно нельзя, решётки ненавижу. Теперь уже и деньги кончились.


С этими словами он докурил, бросил огрызок сигары на землю и впервые за всё время посмотрел на нас. Никогда не забуду холодный взгляд этих серых отчаянных глаз.
Блондин зашёл в воду по колено, размотал ткань, и она понеслась вдоль берега, как чёрная птица. Он снял пистолет с предохранителя и прижал дуло к виску. Мерный шёпот волн прорезал хлопок выстрела. Блондин рухнул на бок и тут же, всплыв лицом книзу, спокойно закачался в мягкой колыбели волн.


Видимо, после недавних событий нервное напряжение уже достигло своего предела. Сработала защита, какой-то внутренний механизм блокировал чувства, и мы в отупелом безразличии смотрели на поляка. На выстрел прибежал арабчонок-портье. Он сунулся в воду, а потом гнусавым тонким голосом закричал что-то по-своему. Пришли ещё два араба в балахонах. Они посовещались, и портье убежал. Через несколько минут он вернулся, волоча за собой небольшую лодку. Поляка уже немного отнесло в море. Арабчонок сплавал за ним и за ногу притащил к берегу. Втроём они погрузили труп в лодку и столкнули её на воду. Шустрый портье запрыгнул внутрь и вытащил пластиковое весло. Один из арабов достал из воды пистолет и спрятал его под одеждой. Мы наблюдали, как лодка удаляется. Арабчонок вышел далеко в море, наверное, чтобы поляка не вынесло приливом обратно. Через час или около того он вернулся, затащил лодку на берег и, проходя мимо спросил, не хотим ли мы чаю. Мы ответили, что хотим.


Ночью вдруг налетел откуда-то прохладный ветерок. Уже привыкшие отстраняться во сне, чтобы не вспотеть, мы прижались друг к другу. Я почувствовал Олин настоящий запах. Впервые в жизни. Тот городской, который я считал настоящим, – теперь это стало очевидным – был коктейлем, где запах тела жидко разбавлялся ароматами кремов, духов и гелей для душа. Сейчас, лёжа в тесной хуше, я почуял родные флюиды своей жены, приправленные солёным дыханием бриза. Мы до самого рассвета метались по шалашу из пальмовых листьев, крича и рыдая на весь посёлок, и, наверное, раздавили в песке всех гадов на метр в глубину.


На другой день мы собрались в аэропорт. Рано утром выпили соку в кафе и съели по тарелке недоваренного риса. Дремотный Бересвел стремительно накалялся в ярких лучах солнца. Напоследок мы решили зайти в море. Наш водитель уже ждал в машине. Море было тёплым, ласковым. Внизу мельтешили пёстрые рыбёшки. Оля легла на спину и улыбнулась, покачиваясь на волнах:

– Ну вот, а ты не хотел ехать.