Секонд хенд

Автор: Шева Шестью шесть - тридцать шесть!
Так, смеясь, любила она повторять тогда.
Когда тогда?
Да сто лет назад.
Когда ей еще не было и двадцати, а разница лет уже составляла шесть в квадрате.
Кто-то скажет - так не бывает. Бывает, да еще как.
Как он её любил…
Любил - дурацкое, конечно, слово. Затёртое, замусоленное, заюзанное донельзя. И рифмуется так же дурацки: пил - любил…бил - любил…дебил любил…любил мудил. Да разве в рифмах дело?
Как и другие влюблённые по уши дебилы-мудилы, как слепой крот-идиот, он считал, что эта любовь - единственная и навсегда.
Ага.
Уж наелся груш.
Как в своё время его поразила картина Л.Альма-Тадемы «Фредегонда приходит навещать умирающего Претекстата». Подумал тогда, - Как с меня писано.
Только картина должна была бы называться «Фредегонда и Псих».
По Брет Истон Эллису.

…Встретились случайно. Возле входа в маркет.
Она выходила, Комов заходил.
Неожиданно обрадовались. Оба. Слово за слово, - решили присесть, выпить кофе в кафешке рядом.
С забавным названием - Рай.com.
Себе Комов взял коньяк, ей хотел взять «Алазанскую долину», - как раньше, но она поправила его, - Мне тоже коньяк!
Пока несли кофе и к нему, бросая беглые взгляды, Комов сумел разглядеть её.
Изменилась.
Если раньше была девочка, то сейчас это была молодая, но явно уже умудрённая жизнью женщина. Той жизнью, что из анекдота: Чем жизнь отличается от члена? – Жизнь жёстче.
Тогда, в той прежней жизни, она как-то рассказала, что на первом курсе с ней на улице пытался познакомиться парень, и общение закончилось его фразой, - Когда вырастешь, из тебя получится хорошая стерва!
Похоже - выросла. Повзрослела. Держится намного уверенней.
А вот красота, вернее удивительное обаяние, которым она раньше буквально светилась, потускнело.
Нет, выглядит хорошо, внешний вид - на загляденье, если нанести вечерний боевой раскрас, фору даст многим, но…
Просто ему было с чем сравнивать.
Когда выпили, неожиданно быстро опьянела, начала рассказывать, как не везёт, какие, в основном, сволочи попадаются. А если и не сволочи, то разводиться всё-равно никто не собирается…
- И куда делась та девочка, которую он так любил? – вдруг подумал Комов.
- Извини, я тебя перебью…
- Тебе что - неинтересно?
- Знаешь, чего-то вспомнилось: когда-то, очень давно, когда мы только познакомились, вернее - на втором году знакомства, мы сидели в каком-то ресторане, нет, не в нашем любимом, - это я хорошо помню, и я тебе начал рассказывать, как, будучи в командировке в Африке, две ночи трахал одну проститутку. Чёрную. В основном - в жопу. Ей почему-то так больше нравилось. Ты меня тогда еще остановила, сказала, - Мне это неинтересно.
Так вот сейчас и я тебе хочу сказать, - Мне это неинтересно.
Она обиженно замолчала.
Комов продолжил, - Тебе не кажется, что со стороны наш разговор - как старика и старухи. У разбитого корыта.
Вдруг она бросила на Комова такой взгляд, как когда-то, когда он шаленел от этого взгляда, и сказала, тихо, мягко, нежно, как она хорошо умела, - А давай встретимся еще раз? Как в старые, добрые времена.
Чуть улыбнулась, - По-настоящему. Чтобы как в том фильме - вспомнить всё.
Много чего вихрем промчалось в голове Комова.
Как перед смертью.
Вспомнил, как он переживал, как он бесился, как мечтал хотя бы об одной последней встрече, когда они расстались, когда она перестала отвечать на его звонки и эсэмэски.
И ответил, - Не. Хо. Чу.
Чётко отделив каждый слог паузой.
- Почему?
- Я вижу, ты уже побывала в стольких руках. Может, ты думаешь, это незаметно? Заметно. Еще как. Ты для меня - как секонд-хенд. Наверняка найдутся любители и на такой торт. Уволь - без меня.
- Неужели ты не хочешь вернуться туда, где нам было хорошо?
- Хочу. Вернее - хотел. Очень. Тогда. Но нельзя войти в одну и ту же реку дважды. Да и вода замутилась. Думаю, со дна много ила и грязи было уже поднято.
- Зачем ты так? Ты ничего не знаешь…
- Да и не хочу знать.
- Я вот подумала…
- Тогда надо было думать. Помнишь, я сказал тебе в конце, - Твой выбор. Ты его сделала. К сожалению. А теперь, как раньше говорили, - поезд ушёл.
Комов взял счёт, взглянул на него, достал деньги, положил на стол.
Поднялся, бросил, - Прощай!, и пошёл к выходу.
Из рая.
Изо всей силы заставляя себя не обернуться.

А глубоко ночью Комов проснулся и долго лежал, уставившись в потолок. По которому пробегали отсветы от фар редких ночных машин.
Не мог заснуть.
И почему-то вдруг вспомнил, с каким потерянным выражением лица и грустной, нет, - тоскливой интонацией, Микки Рурк - Харли Дэвидсон говорит Ковбою Мальборо - Дону Джонсону о чувстве к кинувшей его бывшей, - Но знаешь, глубоко в душе…
И подумал, - А может, это я - мудак?