Джек и Фикус

Автор: mayor1 Маму звали Джек, а сына Фикус. Вообще имена достаточно странные, но на Шпицбергене трудится много разноязыких голосистых шахтеров, и имена встречаются всякие. Джеки Джеком назвал Бьёрн. Норвежский шахтер давно не видел женщин, а когда догадался, что огромный лохматый белый медведь не медведь, а медведица, было уже поздно.

Люди и медведи опасаются друг друга и на Шпицбергене. Медведи живут во льдах, поближе к морю, а люди в домах, поближе к шахтам. И пересекаться им вроде бы и незачем. Но Бьёрн жил на окраине поселка, а Джек любила сгущенку. Правда, узнала она об этом не сразу. Пока Бьёрн не выбросил за забор пяти литровую жестянку, с толстым, засохшим по стенкам, слоем молока, Джек не знала, что любит сгущенку. Она и о существовании-то сгущенки не догадывалась. Там у банки и познакомились. Бьёрн стал регулярно выставлять за забор миску со сгущенкой, а Джек благосклонно принимала ее, и даже почти не рычала на небритого норвежца.

Фикус появился позже, практически вместе с Петровым. Джек тогда начала встречаться с настоящим медведем, но Бьёрна рядом не оказалось, и он остался безымянным. Встречались они примерно месяц. Потом медведь ушел в море. Сказал, что за морским зайцем. И не вернулся. А Джек вскоре почувствовала, что ей нужно залечь в спячку. Вообще, белые медведи в спячку ложатся не каждый год, но это не касается будущих мам. Они обязательно залазят в берлогу, а в конце полярной зимы вылазят оттуда не одни. Бывает зараз и по три медвежонка, но у Джека родился один, беспомощный и несмышленый.

Как раз, пока Джек отсутствовала, к Бьерну и подселился Петров. Зачем этому худому очкастому русскому понадобился Шпицберген, сказать сложно. Но работал он на шахте, с Бьёрном они были добрыми соседями, а полярная зима подходила к концу. Бьёрн уже начал скучать по Джеку, которая давно не появлялась. Он рассказал о своей необычной приятельнице соседу, чтобы тот не испугался. Собственно, Джека они поджидали вдвоем.

Джек всегда приходила по пятницам. Миска сгущенки ждала ее к этому времени. Правда, в этот раз, миска давно не менялась. «Идет» — сказал Бьерн. Джек всегда предупреждала о своем появлении негромким рыком. Любопытный Петров выскочил на улицу первым. «Вот так фикус!» — раздалось оттуда. Возможно Петров сказал: «Фокус». Но Бьёрн русского языка не знал. Маленький пушистый белый комок, доверчиво, прижимавшийся к маме и недоверчиво поглядывающий на людей карими бусинами глаз, окрестили Фикусом.
………………………………………………………………………………………………………….
Рык Джека неожиданно раздался в среду. Он был громче чем обычно, и была в нем такая тоска, что Петров с Бьерном кубарем выкатились на улицу. Джек несла Фикуса в зубах, удерживая его за шкуру у холки. Изо рта ее валил пар, из глаз катились слезы. Катились слезы и из глаз Фикуса. Они появлялись хрустальными бусинами в уголках глаз и скрывались в белой шерсти, окружающей посеревшую пуговицу носа.

Джек прибежала прямо к крыльцу, положила перед ним медвежонка и, глазами больной собаки, уставилась на людей. Фикус тяжко и редко дышал. На вдохе воздух свистел у него в горле, а на выходе клокотал в груди. Глаза смотрели сквозь людей, и Петрову с Бьёрном стало не по себе.
— В больницу надо — сказал Петров.
— По улице! Люди! — схватился за голову Бьерн.
— Ничего не знаю. Надо — сказал Петров.
Он подхватил медвежонка на руки и припустил с ним по направлению к центру поселка.

Странную процессию, промчавшуюся по улице, до сих пор вспоминают в тех краях: Впереди, в одном свитере, поблескивая стеклами очков и прижимая к груди медвежонка, бежал Петров. Следом за ним косолапым аллюром бежала огромная белая медведица. Замыкал процессию Бьёрн с топором в руке. Обычно добродушное лицо норвежца имело такое выражение, что всем сразу становилось ясно: Посторонних на улице нет. Кричать, стрелять, бежать не надо. Нужно только посторониться, чтобы пропустить спешащих людей и медведей.

Джек очень хотела присутствовать при осмотре, но в амбулатории ее не пустили. Ей пришлось остаться с Бьёрном у крыльца.

Доктор в белом халате, когда ворвавшийся Петров положил перед ним на стол Фикуса, вскочил. Чуть придя в себя, врач произнес:
— Он задыхается.
— Я вижу — сказал Петров и добавил что-то по-русски.
— Мне нужно получить доступ в его горло.

Петров выскочил на крыльцо, вырвал у Бьерна топор и выбил им деревянную балясину перил. Он отрубил от нее две чурки и бросился с ними внутрь. Деревяшки он вставил по углам разжатой пасти Фикуса и крикнул: «Давай, доктор!». Тот шумно выдохнул и сунул руку в пасть.

Через секунду все закончилось. В руке у доктора оказался полиэтиленовый пакет. Фикус перестал всхлипывать при дыхании и начал пытаться перевернуться на живот.

Назад вся четверка шла на своих ногах. Жители поселка освободили им центр улицы. Суровые бородатые шахтеры аплодировали, многие первый раз в жизни. Говорят, что в бородах мелькали слезы, но при неверном северном солнце могло и показаться.

Примерно через год, Фикус ушел на вольные хлеба. А Джек и до сих пор заходит на сгущенку по пятницам.