Роман с морем

Автор: Напополам Неотъемлемые романтично-драматические декорации морского пейзажа - обволакивающая со всех сторон, словно мокрая простыня, солоноватая разъедающая влажность воздуха; специфический пропитывающий душу прибрежный запах свежести, водорослей и разложения иных простейших форм жизни; тоскливые звуки трепыхающихся на песке волн; жалобные стоны чаек, обреченных на вечное скитание; холодный спектр морских цветов и оттенков глубины, изменяющихся на солнце, словно хамелеон; бескрайность горизонта, довлеющая над суженным пространством предсказуемого людского сознания; ветер-вампир, высасывающий последний глоток кислорода из легких, пытающихся вырвать у Судьбы еще одну минуту бытия – эта вселенская бутафория настраивает меня неизменно на меланхолический лад, заранее примиряя с неизбежным.

Море непревзойденный философ, вечный ребенок и палач. Всем трем его ипостасям одинаково присуща жестокость: неосознанная, спонтанная, либо четко обдуманная, рассчитанная до миллиметра. Зрелища никогда и никого не оставляют равнодушным: жестокость вызывает особенный интерес. Иных зрителей она заставляет отворачиваться с отвращением, ужасаться и бежать от нее в животном страхе, превращающем человеческое лицо в застывшую уродливую маску греческих трагедий. Других зрителей призывает восхищаться сатанинской забавой и созерцать ее со священным трепетом перед всевластием Тирана. Море может себе позволить изощренную жестокость в восточных традициях и европейскую королевскую милость; оно способно заигрывать и задираться, словно хмельной подросток, и быть вполне благовоспитанной и серьезной grand персоной. В его постоянной смене настроений – от кажущейся отрешенности, сибаритства, монашеского смирения до несдерживаемой никакими силами бесноватости, кровавого бунта, пророческих предупреждений и проклятий – в этих неконтролируемых эмоциональных припадках есть высший смысл, пугающая смертельная красота, мистическая мелодия, разгаданные и воспетые великими художникам, писателям, поэтам, музыкантам, обычными влюбленным и морякам. Гюго был тысячу раз прав – «Море и судьбы послушны одним и тем же ветрам!». Кто знает, откуда на нас в следующую минуту обрушится шквальный норд-ост или ласково подует теплый зюйд-вест, и не поглотит ли нас бескрайнее море жизни, превратив в одну из миллиардов своих безымянных песчинок, утянув на самое дно?!!

"Ты умеешь стрелять?" - спрашиваю я у мужчины с красивым эгоистичным профилем, смягченным веселыми лучиками морщинок вокруг неопределенного цвета глаз. Это Нельсон, как я прозвала его в шутку. "Конечно, умею. Как всякий морской офицер". Адмирал улыбается краешком губ, повернув лицо в сторону дремлющего моря. Липкая испарина, поднявшаяся от застоялой воды залива, покрывает прибрежные валуны, опоясанные почерневшими водорослями, колышущимися на волнах, и придающими им сходство с морскими чудовищами. "И как твои успехи?" - шутливо допытываюсь я, поглаживая его горячую, обделенную солнцем, внутреннюю поверхность густо загорелой крупной мужской руки - от запястья к локтю и обратно. Мне нравится ощущать его здоровое тепло, огонь в его крови. Заложив левую ладонь за спину, Нельсон принимает эффектную стойку для стрельбы с одной руки, выпрямившись во весь свой немалый рост - которому он придает большое значение - и прищуривает левый глаз для большей убедительности. Он сложен, как Аполлон: не слишком широкие плечи, развитая крепкая мускулатура, но полноват. "Я стреляю отлично, даже участвовал в соревнованиях по стрельбе из боевого оружия. А ты так и не ответила на мой вопрос - почему ты не выезжала из России?". У причала пришвартовалась долгожданная "Ракета", и разморенная полуденным соленым зноем пестрая мозаика ожидавших пассажиров ожила. До нас долетели крикливые обрывки фраз. Как же люди похожи на птиц! "Ты не первый, кто меня спрашивает об этом. Почему я, собственно, должна из нее выезжать? Меня все устраивает здесь. Да и к тому же, последние несколько лет я была "не выездной"". Обнимая обеими руками за талию, Нельсон крепко прижимает меня бедрами к белому кегельному парапету набережной. "И дальше - рассказывай? Ты шпионка?!!" - его смеющиеся губы, привыкшие к своей значимости, вызывающе ждут моей реакции. "Да, Нельсон. Я шпионка, приставлена к тебе и днем и ночью, чтобы контролировать каждый твой шаг, слово, взгляд. Кстати, леди Гамильтон тоже подозревали в шпионаже. Это вечная паранойя всех королей, царей, сильных мира сего и мнящих себя таковыми!". Тяжелая алебастровая чайка застыла на скользком валуне, как живой памятник всем эмигрантам, потерявшим себя навсегда. Перед тем как нам исчезнуть в салоне машины, я еще раз оглядываюсь на море. С обвивающей холм песчаной дороги, вышарканной тысячами неустанных ног с разных континентов, проходящих ее из года в год, мне хорошо видна матовая серо-дымчатая плоскость, уходящая до самого горизонта и почти сливающаяся с небом, кое-где вдоль берега испещренная стайками птиц, напоминающими крошечные мазки белой масляной краски на полотнах голландских мастеров. Море убивает все звуки, и, когда любовь кончается, оно начинает надоедать, даже может свести с ума.

В машине тесно, душно, но уютно и безопасно, словно в каюте корабля. Мы припарковались у стены еще незаселенного оштукатуренного дома. Оба передних сидения для удобства Нельсон откинул назад. То, что происходит в глубине салона, случайным прохожим не интересно. Все равно разглядеть что-либо в сгустившейся темноте им не удастся. Не занавешенные пустые окна дома десятками пар слепых глаз видят то, что не дано зрячим. Черная, блестящая от только что закончившегося дождя, магистраль через запотевшее от жаркого дыхания и теплой летней ночи лобовое стекло кажется уснувшим неподвижным небом. Редкие мелькающие по ней огоньки ожившими секундами проносятся вдаль. Приподнявшись на локте, я рисую непонятные знаки на туманности окна. "Завтра у меня вся спина и поясница будут в синяках..." Расслабленный полуголый Нельсон лежит в полутьме на своей рубашке, похожей распластанными рукавами на крылья подбитой птицы. Он пьет минеральную воду из небольшой бутылки, припасенной заранее. Я целую его насмешливые губы, задумчиво и безразлично играя тяжелой пряжкой расстегнутого на джинсах ремня. Это было последний раз. Пора поднимать якорь.

"Good bye, Нельсон. Береги себя и не доверяй никому!". Так учил меня давным-давно один близкий и любимый человек, очень похожий на море.