Три. Парки. Окончание.

Автор: Samit Расклад, товарищи, следующий:
Семьдесят семь тысяч долларов -шестьдесят тысяч манат с хвостиком по старому курсу (0.78 манат за доллар), да с учетом девальвации – висят на Ризване.
Пятьдесят тысяч манат по старому курсу (0.78 манат за доллар) -с учетом девальвации - висит на Кямиле.
Четыре тысячи по старому курсу (0.78 манат за доллар) – съел Фахреддин за помощь в получении кредита. Эта сумма, опять-таки – с учетом девальвации – тоже висит на Ризване. Даже не сомневайтесь, тут есть, отчего в голос завыть. И без того надломленное грузом всего, что происходило с ним последние несколько месяцев сознание не выдержало. Окружающим даже показалось, что оно не выдержало со звуком: «хрясь-кряк», во всяком случае, именно так потом рассказывали очевидцы. «Хрясь-кряк», потом ничем не сдерживаемый крик, переходящий в вой, а после - бессвязные вопли:
- Что случилось? Что за шум?
- Ничего не случилось, всё, всё случилось! Суки! Упал! Манат упал! Упал! Ааааааааа! Убью! Деньги! Всех придушу! Аааааа! Манат! Всё! Я... не знаю!Кредит!!! Как?! Что мне делать? Почему?! Проценты! – истошно вопя, Ризван заметался по помещению, пиная мебель, стены и не успевших увернуться коллег. Резко подпрыгнул, вцепился обеими руками в занавески, и с воем сорвал их с карниза, несмотря на тяжесть. После забрался на подоконник, с третьего раза выбил ногой стекло, приспустил штаны и начал мочиться на улицу, громко, надрывно, с неизбывным горем в голосе распевая «Şәlalәm mәnim, șәlalәm mәnim» (народная песня «О, мой водопад, мой водопад»), после, не застегивая штанов, спрыгнул с подоконника и продолжил метаться по помещению. Присутствующие, наконец, опомились, и бросились то ли спасать оставшуюся мебель, то ли ловить Ризвана. Долго возиться не пришлось, сила коллектива она любую солому ломит, и через пять минут, усмиренного Ризвана положили на диван, предварительно завернув в сорванную занавеску (чтобы с его спущеными штанами не возиться). Диван был новый, прочный, хоть сейчас на него вертлявую бабу в теле заваливай, любые прыжки выдержит, но в этот раз на диван завалили совершенно не бабу в теле, а Ризвана, предусмотрительно стянув кисти его рук пластиковым жгутом. Узкоплечего, длиннорукого лысеющего человечка с брюшком. Человечка, способного за небольшое вознаграждение практически на любую пакость. Что, читатель, жалеешь Ризвана? А мне, признаться, его совершенно не жаль, ну, ни капельки.. За что и зачем его жалеть? Он никогда не думал о закате, о женщине, о Боге, все его мысли были об ужине, бабе и власти. В этой повести, ты уж извини, мало к кому можно испытывать жалость, тут практически некому сочувствовать. Да и день за окном стоял, прямо скажем, препаршивый.. мокрый, серый, тоскливый, вроде бродячего пса возле мусорного бака...
..минут через пятнадцать, когда Ризван пришел в себя, Сахиб приказал снять с его рук жгут, взял Ризвана за шиворот, втащил в свой кабинет, и швырнув того на стул, присел перед ним на корточки. С целью проведения разъяснительной беседы.
- Что ж ты, скотина, мебель портишь? Гардины срываешь, порядок нарушаешь. Штаны подтяни!
- Я не нарооочно, это.. это..
- Застегни теперь. Что «это»? Это всё государственное имущество, всё что ты крушил, топтал и срывал. Плюс оскорбление общественной нравственности. Знаешь, что за это бывает?
- Дааааа.. примерно.. но я был в состоянии душевного волнения.... будто не я всё это...
- Ну, как так не ты, если люди видели, да и на камеру твои художества попали. Что же с тобой делать теперь? А сделать с тобой можно много чего. Есть методы. Кастрация, декапитация, лоботомия, дефенестрация – много чего можно придумать, тут все от ресурсов, возможностей и фантазии зависит (отвешивая собеседнику легкий подзатыльник). Ты знаешь, что такое декапитация?
- Ннн.. нет.
- Ладно, не удивлен. Я вот сейчас в полицию позвоню.
- Аииииииии! (ишь как йодлем взвыл-то)
- Прямо сейчас. В двадцатое отделение, оно тут, неподалеку.
- Аииииииии! (взвизг на полтона выше)
- Ты знаешь, что старший следователь Гулиев мой родственник?
- Аииииииии! (высота взвизга увеличивается на целый тон)
- Или нет. Тут дело не полицейское. У тебя ж пена на губах выступает.
- Дддаа?
- Именно. Сам не чувствуешь, что ли? Ну да, точно, в уме повредился. Уууу. Совсем тут дело плохо, оказывается. Объясняй.
- Ккк.. кредиииит.
- Что «кредит»?
- Взял... Много..
- Сколько именно?
- В..вв...вво
- Восемь тысяч?
- Не.. восемьдесять с лишним... долларов.
- (Сахиб аж присвистнул) Да, впечатляет. А на что брал? На квартиру?
- Ннн... да.. как бы на неё..
- Ну да, и всё в момент и посыпалось, так?
- Тааак...
- Как отдавать, понятия не имеешь, потому и задурил?
- Нне знаю..
- (отвешивая Ризвану легкую оплеуху) Но-но, смотри у меня, сознания не терять, глаз не закатывать! Что же с тобой делать, с придурком великовозрастным (вопрос был задан не Ризвану, а, скорее, самому себе)? Ту-то у Сахиба и мелькнула мыслишка.. хорошая, своевременная. Упаковать Ризвана в специальное психиатрическое заведение, на время, чтобы в себя пришел, нигде этого факта не фиксировать, а держать в нижнем ящике стола. Через пару-тройку месяцев выпустить, и обратно взять. Ризван, хоть и глуповат, но не дурак, пользу свою правильно понимает, а потому и служить будет верно. Да не просто служить, а прислуживать и выслуживаться. Ценный кадр, перспективный, такими не разбрасываются, за хозяина, у которого такое в столе лежит – костьми ляжет. Нет, нужен Ризван начальству и мирозданию, нужен.. Так и поступим, без регистрации и занесения в соответствующие документы. А свидетелей ризвановых безобразий можно попросить, чтобы о них, о безобразиях, не распространялись... под страхом увольнения или перевода на перефирию. А записи на камеру – ну что записи на камеру, всё дело рук человеческих, была запись – и нет записи.
Объяснение с подъехавшей бригадой «скорой помощи» было недолгим.
- Доброе утро. Доброе.
- Доброе.
- Ну, что тут у вас?
- Да вот, виновник. И, по-моему, психиатрического профиля (указывая на Ризвана, обессиленно сидящего в углу. Обессиленный то обессиленный, но, чувствовалось, что это временное затишье, потому что бедолага начал дико озираться, не совсем понимая, что ж это такое происходит).
- (Бригада, оглядывая полуразгромленное помещение) Хм. А что делал до того, как выдохся?
- Ну, кричал, одежду на себе рвал, по полу катался, вопил истошно, головой о стенку стучал, матом ругался, проклятиями сыпал.Мы ему валерьянки накапали до того, как он куролесить начал.
- Ругал... Хм.. Кого-то конкретно ругал или вообще, выражался?
- Выражался. Матерно. Бессвязно и безадресно.
- Ну, сейчас почти все на себе и одежду рвут, и по полу катаются.А ругань - так вообще, как «доброе утро». Пока безадресная. Девальвация, или вы не в курсе?
- В курсе, в курсе. Вы его оформляйте, да побыстрее. А если и мне таблетку успокоительного дадите – большое спасибо скажу (массируя затылок). Где расписаться нужно?
- Вот тут подпишите.
- Так. Число проставить?
- Да, там графа слева, вот она.
- Готово. Только просьба есть, вы уж не откажите.
- Ну, это смотря какая просьба.
- Понимаю, понимаю, никто, слышите, никто не уйдет обиженным. Вы у себя факт его госпитализации не регистрируйте, разве что во внутренних документах. Ну, чтобы нигде кроме как у вас, этот факт не светился. Никакой истории болезни и информации о том, что его к вам вообще привозили.
- А это еще зачем?
- Не понимаете? Это Учреждение, а не частная лавочка (слегка понизив голос. Да, Сахиб у нас человек грамотный, как нагнетет державности да государственных интересов - лопатой не отгребешь), и резонанс (добавив металлических ноток) ни нам, ни вам ни к чему. Дело-то одно делаем, общее (доверительно так, с намеком на приличествующее вознаграждение). Понимаете?
- Понимаем, конечно.
- Хорошо. И без записей, при госпитализации, я с кем надо – поговорю. Только таблетку мне дать не забудьте.
- Не забудем, Держите.
- Спасибо. А это вам (порывшись в ящике стола, вытащил оттуда несколько купюр среднего достоинства и, подойдя вплотную к врачу, сунул их ему в боковой карман).
Санитары были здоровыми, бородатыми дядями, похожими друг на друга как две половинки коровьей лепешки, которую переехал велосипед. Они быстро вручили Сахибу копию ведомости и таблетку, и даже не стали колоть Ризвану успокоительного. Просто ткнули пару раз под ребра, и потащили поскуливающего и упирающегося изо всех оставшихся сил клиента по коридору.Тащили его со знанием дела, ловко, и от души смеялись над редкими попытками Ризвана вырваться, что очень удивило наблюдавших за происходящим работников Учреждения. Они всю свою жизнь полагали, что по-настоящему, искренне, смеяться у нас умеют только в отделении полиции. Ну, или женщина, которая узнала, что на подругу не налезло только что купленное платье. Как выяснилось, санитары при исполнении смеются ничем не хуже полицейских или женщин. Даааа... Попал Ризван, попал. И под бабий визг «Скорой помощи» увезли несостоявшегося успешного и преуспевающего, куда в таких случаях увозить следует. Как и договорились, на перевоспитание, или передержку. А Сахиб тем временем, собрал свидетелей, строго-настрого приказал им держать язык за зубами под страхом увольнения, переговорил с айтишником, чтобы тот стер записи с камер, предварительно сделав для него, для Сахиб-муаллима копию на добрую память, и кое-куда позвонил. Чтобы железно договориться об условиях передержки и лечения. Вот так-то Ризван, будешь на чужой беде наживаться – себе в убыток получится. А родным позвонили из общего отдела, и сообщили, что Ризван отбыл в длительную командировку на предмет повышения квалификации. Далеко отбыл. На целых три месяца с возможным продлением срока. Срока командировки.

....Парки прядут, и у них достаточно времени... Нона с Децимой как всегда, при делах, и только Морта дремлет до поры, до времени...

Да, дорогой читатель, и снова сумасшедший дом, это, пожалуй, моя излюбленная тема..

Когда насильно в больницу тащат – тут, понятное дело, самое время цепляться за дверные косяки и орать матерно, но когда спеленатого к главврачу приволокли – сиди тихо, строй рожи жалобные и поскуливай виновато – может отпустят, хотя вряд ли, это Аллах велик и милостив, а Минздрав – суров и мелочен, так что шиш тебе, а не справку о душевном здоровье... зря ты, Ризван, моими советами пренебрегаешь. При входе в большое просторное, но неприметное здание находившееся за городом, Ризван попытался было вырваться, и покачать права, но его быстро усмирили. Санитары еще и подмогу просили: «тащите, мол, а то он, сволочь такая, брыкается здорово». Пара усмиряющих тычков под ребра, и вперед по коридору. Ризван и так пытался вырваться, и эдак, пока, наконец, санитарам это не надоело, и они его отпустили. Но отпустили с умыслом, чтобы тот упал. Так и случилось, Ризван растянулся на полу, потом с трудом привстал на негнущиеся ноги, и... Тошнило Ризвана так, что аж желудок наизнанку выворачивался, но санитары свое дело знали, и оттащили несчастного в уборную. Когда же богатый внутренний мир окончательно опустел (на что потребовалось минут десять, не менее, всё это время санитары крепко держали его за шею над унитазом), ему обтерли лицо и подбородок не очень чистым полотенцем, что, видимо, и стало последней каплей. Откуда только силы взялись!
- Неееет! Я не псииих!– кричал и отбивался несчастный. Ему вдруг показалось, что вот-вот, еще немножко, и получится вырваться, он выгнулся назад так, что чуть было позвоночник не хрустнул, но санитары были людьми опытными, и, слегка подавшись назад, повторили трюк с одновременным разжатием рук. Ризван завалился назад, и упал, пребольно стукнувшись о пол сначала копчиком, а потом затылком, тут-то санитары его и взяли. Легко, двое на руки, двое на ноги, один со шприцом... «Рубашку принесите» - это было последнее, что Ризван услышал перед тем, как провалиться то ли в сон, то ли в то, что называется «небытие».. в голове Ризвана словно бы заиграл оркестр, большой, круглый барабан закричал «Так поделом, поделом!», а блестящие тарелки подхватили: «Аминь, Аминь». Сильная штука этот ваш этаперазин, оказывается... бумммм... дзынь... бумммм... дзынь... бумммм... дзынь... Уставший, сломленный, спеленатый, с высохшими злыми слезами на осунувшемся лице, почти ничего не соображающий Ризван оказался в палате с серыми стенами, где кроме него находилось шесть пациентов в одинаковых пижамах. Мда... это не карьерный рост, это полная пропасть, это не социальный лифт, это социальный мусоропровод. И снова забытьё, горячей щекой и пылающей лысиной на прохладную подушку. Не ссы, Ризван, и тут люди живут.
Сколько он спал – несущественно, но разбудил его сосед по палате. Он хорошенько тряхнув Ризвана за плечо, и прошептал: «Поднимайся, всех на инструктаж собирают, этого медбрата лучше не злить». Все семь пациентов с хорошо скрываемой неохотой, чуть переваливаясь и шаркая, пошли за санитаром в столовую. Сесть он им не разрешил, просто буркнул «Внимание», и жестом дал понять, чтобы выстроились вдоль стенки.
«Так. Некоторых людей вообще нужно держать подальше от предметов, которые могут представлять опасность.Упаси Аллах, или себя поранят, или окружающих покалечат. А может и того хуже случиться: отберут у них тот предмет, и им же в попу засунут, это вот уже никуда не годиться. Потому –всё под три замка, не меньше, и колющее, и режущее» – убедительным до чрезвычайности тоном объяснял санитар, запирая шкаф с кухонной утварью подальше от полудурков, потому что было бы очень несправедливо назвать их сумасшедшими в полном смысле этого слова. Сам санитар чем-то напоминал скульптора, который с одинаковой легкостью может изваять и статую для музея, и надгробный памятник, причем и то и другое – без каких-либо особых усилий, ррраз – и готово. Он вообще был живым олицетворением тезиса о том, что истории не надо следовать, её нужно делать, несмотря на обстоятельства, и делать с радостным лицом сержанта полиции, который наконец-то дождался своего нарушителя общественного порядка. Людей такого типа обычно очень любит страна. Чтит посмертно, предварительно съев, но мы пока совершенно не об этом. Санитар быль большим. Очень большим, казалось, что он занимает четверть помещения, не меньше. И понимающим, знал, что работа с пациентом — это всегда единоборство: кто кого, а потому и старался. Не дай Бог пациент победит – это ж не просто поражение, это позор. Сплошной позор, нескончаемый кошмар, насмешки коллег и вечные муки совести. Потому и беседовал с Ризваном как с новеньким, соответственно:
- Ты, запоминай, второй раз повторять не буду. Мазать калом стены нельзя, пальцы переломаю и бокам достанется. Мусор мимо урны бросать – тоже не надо, я все вчера видел - обратился верзила в белом халате к одному из пациентов, после чего сочным пинком отправил несчастного в противоположный угол помещения. Потом снова повернулся в сторону Ризвана и сказал: Видел? У нас строго – после чего погрозил ему пальцем. Все вы тут – бывшие государственные служащие, попавшие в немилость к начальству или потерпевшие убыток, и на этой почве слегка cпятившие. Вашего брата вообще, отдельно от простых держат, во избежание.
- Во избежание чего?
- А то ты не знаешь, как к вам люди относятся? На куски ж порвут, и, заметь, совершенно безнаказанно, психи ведь, хоть и из соседнего корпуса. Ну посидит потом в смирительной рубашке, полежит в карцере, ему к проблемам, по вашей милости, не привыкать. Ты что, на самом деле всего этого не знал?
- Нет, честное слово. Нам же только прикажи, мы и это.
- Да знаю. Вы и это. Отца родного, например. Страшно далеки вы от народа. Повезло, повезло ему.
- Кому? (искательно)
- Народу, болван, народу. Лично ваш лимит везения закончился... в общем, не шуми... а то бить буду так, что только уворачиваться успевай. Всё ясно?
- Всё, всё ясно (громко, буквально на грани крика).
- И смотри у меня. На пол не вались, приступ имитируя, я вашего брата с пола за уши поднимаю, и никаких поблажек.Обмылок не жуй, чтобы пену пускать, я внимательный, замечу – губы разорву.
- Аиииииииииии!
- Не визжи. Тебя вообще, как зовут?
- Ризван.
- Хорошее имя, моего двоюродного дядю так же звали. В общем, веди себя хорошо, церемониться с тобой тут не будут.
- Аииииииии!
Санитар оценил искренность вопля, после чего добавил: «Завтрак у нас в восемь утра, обед к часу дня, ужин – к семи. Тут без церемоний, не успел – голодным останешься. Вижу, понятливый... отдыхай».
- Вопрос можно?
- Только быстро.
- А разве врач меня осмотреть не должен?
- Чего осматривать-то? С тобой и без института всё ясно. Чуть повысили – вот голова и закружилась, возомнил о себе, а потом манат упал, тут-то психика и не выдержала, кредиты, долги, обманутые надежды.Ничего, и не таких лечили (при этих словах санитар как-то по-особенному хрустнул пальцами, да так, что Ризван рефлекторно втянул голову в плечи). Наркотиками балуешься?
- Нееет.
- Алкоголь?
- И..иногда.
- Бабы?
- Мнмм.. Когда дают.
- А тебя иногда пробивает на искренность, даром, что чиновник. Так вот, тут всего этого нет. Брифинг закончен, в палату.
Добравшись до койки, Ризван сразу же заснул. Или нет, он, скорее, провалился в небытие, которое, как ему показалось, даже по-приятельски подмигнуло перед тем, как он окончательно туда упал... Тем и хорош диагноз вялотекущая шизофрения, что отсутствие явных симптомов объясняется тем, что болезнь течет вяло. Так и записали (не в истории болезни, разумеется, ее даже не открыли, по договоренности с Сахибом, а в документах, предназначенных строго для внутреннего пользования), потому что остатки здравого смысла в такой обстановке сами могут исчезнуть. А тут еще и кверулянтный бред (нытьё и жалобы, если по-простому), в общем, если придираться к пациену, то к диагнозу не придерешься. Проснувшись ближе к вечеру, немого поворочавшись в кровати, Ризван немного взгрустнул насчет пропущенного обеда, но на пустой желудок думается легче, вот и начал над положением размышлять, что делать и как выход найти. Здравый смысл подсказывал, что неплохо было бы для начала освоиться, осмотреться, что тут да как, знакомства завести, а проблемы решать по мере их поступления. Мысль о том, что деньги придется вернуть с лихвой вызывала почти физическую боль, и являлась, по-большому счету, самой главной проблемой, но для её решения прежде всего нужно было покинуть лечебницу, да не сбежать (сбежишь отсюда, как же), а выписаться. Да! Но сначала - осмотреться и втереться в доверие к персоналу! «Так и сделаю» - решил Ризван, и начал со знакомства с соседями по палате, кто мол, и за что. И хитро так это дело обставлял, стараясь узнать о собеседнике побольше, а о себе рассказать поменьше. В общем, компания подобралась та еще: Ризван, еще три чиновника, два журналиста, и один заместитель менеджера по продажам автомобилей премиум-класса. Взгляд у заместителя менеджера по продажам казался более вменяемым, может потому, что он попал сюда позже всех остальных и несколько раньше Ризвана, у всех остальных глаза были потускневшие и немигающие, как у ГДРовских кукол, пролежавших в антресоли пару десятков лет, и найденных там при разборе уже ненужных вещей. Менеджера звали Селим, попал он сюда за мелкие хищения, несколько подделанных инвойсов и недостаток лояльности к руководству, которая вылилась в тихую фронду в интернете (впрочем, таких тут было около четверти). Селим оказался человеком разговорчивым, достаточно иформированным, а за завтраком вообще поменялся с Ризваном джемом (отдал клубничный, который очень Ризвану нравился, в обмен на апельсиновый, который Ризван терпеть не мог), чем здорово его к себе расположил:
- Тут, в принципе, жить можно, если санитаров не злить.
- Лучше вообще им на глаза не попадаться.
- Это сложнее, практически невозможно.
- Ну да, не скрыться. Разве что в душевой, если подгадать, когда там никого не будет. Или в каком-нибудь подсобном помещении.
- Нет, Ризван, и там не скроешься. Стуканут.
- Кто?
- Пациенты. Часть из них сюда именно за это и поместили. Стучали на начальника, наушничали, думали, вот-вот его снимут, а начальнику повезло, и он, наоборот, вверх пошел. А кто-то, как водится, на тех стукачей настучал. Раньше успел, пока те раскачивались. Я даже вижу в этом какой-то элемент справедливости.
- Да, это очень несправедливо, когда не успеваешь.
- Я не об этом (глядя на Ризвана с некоторой долей сожаления). Ладно, забудь.
- А кто там... в процедурной... завывает.. на разные голоса?
- А, это депутат бывший. Его настолько власть опьянила, что он по-человечески говорить разучился.
- Как разучился? Вообще?
- Совсем. Только рычал или ревел с завываниями. На месте подпрыгивал и рукой тыкал, в то, что ему нужно было. Или в кого. Сначала. А потом.. потом он с друзьями-коллегами на пикник поехал, в лес. Кто с любовницей, кто так, с залетной какой-нибудь. Ну, расселись, по первой пропустили, говорят, даже закусить не успели, а он залез на дерево. И так уговаривали чтобы слез, и эдак, даже палками наземь сбить пытались – он всё рычал и уворачивался. Человек всё-таки не простой, уважаемый, ну, вызвали «скорую», пожарных, чтобы уважаемого со всем уважением с дерева снять, по лестнице, а не как яблоко стрясти. Сюда определили. С депутатством, понятое дело, по причине душевого расстройства расстаться пришлось.
- А как его лечат?
- Культуру прививают. Аудиокниги ставят, контрастный душ, классическую музыку, галоперидол.
- Помогает?
- Вроде бы ремиссия началась. Материться перестал и больше не кусается. Ну, почти не кусается.
Что такое «ремиссия» Ризван не знал, но догадывался. Это когда перестаешь кусаться и выражаться. Не иначе, констрастный душ помогает – подумал он. Надо будет на него, на душ, в смысле, напроситься, может, оценят смирение и стремление – вот и выпишут побыстрее. Задерживаться тут не следует, главное – выбраться, а там как Бог даст. Врачи осматривали Ризвана не чаще раза в неделю, а при осмотре головами не качали и языками не цокали, что наводило Ризвана на мысль, что у него с головой если и не полный порядок, то ничего такого страшного, за что взаперти держать полагается. А процедуры... ну что процедуры... душ Шакро, клизма, душ контрастный... оба душа еще так сяк, но вот клизма Ризвану решительно не нравилась. Ничего, потерпишь, ты, главное, таблетками не увлекайся, они штука опасная. Это я так, предупреждаю. В общем, подчиняйся распорядку и жди.
Бессмысленные дни тянулись мучительно долго, еще дольше, чем на воле. Процедуры, раз в неделю беседы с равнодушным врачом, задававшим вопросы и почти не обращавшим внимания на ответы, завтрак-обед-ужин, безуспешные попытки на всякий случай скрыться от санитаров, иногда болтовня с Селимом, и наблюдения за другими пациентами. Поверьте, там было на что посмотреть, помимо попавших в немилость чиновников. Один поэт, который свихнулся он на почве литературной критики, которая плавно перешла в побои и глубокий личностный кризис чего стóил. Нет, не он критиковал, его критиковали, и ладно бы только критиковали, так нет, насовали по шее, не заплатили, а потом еще грозились привлечь к административной ответственности. А дело было так: жил себе человек, стихи для души писáл, и хорошо у него получалось, многим нравилось, но похвалы похвалами, а кушать хочется, вот он порой за скромное вознаграждение и сочинял хвалебные оды, рифмованные поздравления к свадьбе или ко дню рождения. Мало ли у людей радостных мероприятий? Не очень много, но они всё-таки есть, вот с них-то поэт и кормился. Халтурка, конечно, но на хлеб хватало, сытому-то стихи писáть легче, сами на душу ложаться, вот и крутился поэт как все: чтобы жить – одним делом занимался, а для души – совершенно другим. Но всё закончилось, когда знакомый подкинул ему работенку: написать хвалебную оду своему начальнику, который шел на повышение и закатил по этому поводу банкет персон на семьдесят. Ну, поэт и накатал, особо не напрягаясь: славословия там, банальные сравнения, незатейливые рифмы, восточная пышность, словом, всё, как любит начальство средней руки. На метафоре погорел, как это часто случается. Была в посвящении строчка: «И отличался от коллег телосложеньем тигра». Пошленько, конечно, хотя и цветасто, но поскольку виновник торжества не отличался статью, а был узкоплечим, короткоруким и слегка кособоким, эта не очень удачная метафора вызвала у него некоторое беспокойство. Честно говоря, он просто взбесился, тем более, что некоторые из приглашеных, те, что были чином повыше, довольно громко прыснули: «какой у нас, оказывается, тигра хорошо сложенный». Ну, гул недовольства, то да сё, в общем, вывели поэта из зала, и велели убираться подобру-поздорову. Он заикнулся было насчет оплаты – рассмеялись в лицо, и в него же, в лицо, то есть, руки распускать начали. Поэт, даром что человек искусства, начал отбиваться, и даже укусил одного из распускавших руки за ухо, но сила солому ломит, вышвырнули, а когда он с заявлением в полицию пошел – сначала самому тридцать суток административного ареста (куда поэт, а куда начальство), а потом сюда, в психушку, потому что во время отсидки поэт вел себя более, чем странно: выкрикивал стихи, рифмовал невпопад, требовал бумагу, ручку и «Антологию средневековой восточной поэзии» и раз в три дня отказывался от пищи. Долго думали, что с ним делать – но нашлись у поэта покровители-заступники, из тех, кому его оды нравились, вот его временно сюда и поместили. Ризван старался держаться от поэта, и вообще, от людей творческих или таковыми быть старающимися, подальше, мало ли что отмочат от избытка или нехватки способностей. Вообще, поэт был личностью на редкость депрессивной, горестно поджимал губы, тяжело вздыхал и долго смотрел в одну точку, с выражением категорического отрицания действительности на лице. Казалось, что от глубоких, горестных вздохов поэта в палате вот-вот может закончиться воздух. Депрессия вещь заразная, а настроение у Ризвана и без нее никуда не годилось, вот он и поплелся в туалет, чтобы скоротать время до обеда. Как говорил один мой знакомый: «Даже мыслей думать не хотелось», вот и Ризвану никак не думалось, мысли, если и были, то всё об обеде да о последующих процедурах. А после обеда, когда у всех нормальных людей есть только два желания – поспать с пол-часика, и чтобы все оставили в покое, он, глядя на чинно сидящих за столами товарищей по несчастью, решил выделиться, устроить хеппенинг, который обязательно заметят, пока на самом деле не сошел с ума в таком окружении. Психом быть, дело только на первый взгляд, нехитрое, знай себе глазами вращай, да пускай периодически пену изо рта, ну, санитару на ногу помочись для пущей достоверности, но... это только на первый взгляд, а если взгляд врачебный, пристальный –может и не сработать... нет, негосударственного ты ума человек, Ризван... никакой изобретательности, кроме пены да прилюдного мочеиспускания... ан нет, ты на него погляди, что делает! Выскочил в коридор, растолкал других пациентов, бухнулся на колени перед портретом главного психиатра Азербайджана, и как взвизгнет фальцетом: «Не свободы прошу у тебя прошу, уважаемый доктор не свободы, а только послаблений насколько можно, чтобы масла на завтрак больше давали, и вообще, чтобы кормили вовремя!!!!» После он с надеждой посмотрел на портрет, с такой надеждой, с какой смотрит ссохшаяся от горя жена алкоголика на мужа, подносящего к губам бутылку: может быть, глоток сделает и больше не будет, а может быть, наконец-то упьется насмерть, туда ему и дорога. Ну, хитер, Ризван, ну хитер!!! Редкая ж ты сволочь, на тебя, если уж по-справедливости, не историю болезни, а протокол заводить надо. Живучий, при любой власти, при любой формации найдешь, куда присосаться, и никаким кипятком вашего брата не вывести. Молодец, любой намек окружающей среды на лету схватываешь, на раз-два приспосабливаешься. Мне уже за свое завтра страшно стало... ууууу, упаси Аллах от тебя, камнями непобитого. Мало-мальски наблюдательный человек ни за что в твою дурость и искренность не поверит. А санитары были людьми на редкость наблюдательными, других на таких должностях и не держат, и, так как по расписанию ровно через пол-часа после обеда, пациентам полагались процедуры, втащили Ризвана в процедурную, и, точь-в-точь как у классика, размозжили ему там топором голову.. да пошутил я.. клизму ему сделали, за неискренность воплей и попытку выделиться. Но тут автор решил обратиться к санитарам: «Товарищи... Товарищи! Поставьте, пожалуйста, пациенту не две, а три клизмы. Больше вам спасибо за отзывчивость и понимание!» А это тебе Ризван, за то, что ты кошек не любишь...
В днях практически не было смысла, были только томительно тянувшиеся часы. Их разбавляли разве что завтраки-обеды-ужины, процедуры, да одна получасовая прогулка в день. Ризван всё теснее общался с Селимом, который восхищался его хитростью насчет портрета, и, вроде бы искренне сожалел о поставленных дополнительных клизмах. А за вроде бы бесполезной болтовней и время быстрее идет, и возможность есть узнать что-то новое и полезное.
- Знаешь, Ризван, был у меня один знакомый, я все надеялся, что знакомство это в дружбу перерастет, но не сложилось.
- А почему не сложилось?
- Ну как почему. Он в аэропорту работал, менеджером в магазине «Дьюти-фри». С ним все дружить хотят, навязываются, телефоны суют, а он в дружбе балован и избирателен. Сам понимашь, у чужого стола с открытым ртом стоять не будет, у самого стол не хуже.
- Да, не потому, что богатый, а потому, что не нищий.
- Да ты философ, Ризван! Не от поэта ли нахватался?
- Не, ну его к черту. Бормочет непонятное, и требует, чтобы понимали. А если не понимают – сердится, плеваться начинает – Ризван провел рукой по щеке, будто на самом деле стирал с неё плевок.
- Да, они обычно озлобленные от вечной неудовлетворенности бывают. И хитрые. Хотя, среди них и простачки попадаются.
- А с чего живут, если простачки?
- Покинет кто-нибудь побогаче, или как этого вот (показывая глазами на поэта), попросят поздравление написать, ну, или подработка какая. Журналистам статьи редактировать, заголовки придумать, в общем, не всегда в супе мясо плавает. Жить, конечно, можно, только крутиться надо, да побыстрее.
- Сегодня мне в супе попался кусочек. Небольшой, но всё же.
- Мне тоже, но мы о поэте говорили.
- Да надоел он мне со своими перепадами настроения. То руками машет, то голову ими подпирает. А толку – всего ничего, все равно суп без мяса.
- К некоторым из них признание после смерти приходит.
- А деньги?
- Это редко.
- А чего он тогда на работу не устроится?
Светская, ни к чему не обязывающая беседа была прервана обращением санитара. Очень громким обращением, которое, сразу же нашло отклик не только в сердцах, но и в желудках аудитории: «Так, слушать сюда. В связи с девальвацией и последовавшим за ней ростом цен, меню-раскладка будет подвержена пересмотру, в сторону уменьшения веса и содержания питательных веществ в завтраках, обедах и ужинах. Всем всё понятно?». Вопросов аудитория не задавала, всё и так было ясно: кормить теперь будут меньше. Оставалась надежда, что в связи с ростом цен, количество процедур тоже уменьшится, но санитар так ничего об этом и не сказал. Коллективный опыт не говорил, а прямо-таки кричал, что никакой кризис не влияет на количество предписанных клизм и ударов электрошоком. Денег нет, а держаться придется.
- Дааа... Хорошего мало.
- Мало. Джема будет меньше.
- И мяса. Но, с другой стороны (переходя на шепот) тут и плюс есть.
- Какой?
- А ты подумай, Ризван, подумай. Причем не животом или междуножием, а промежушием.
- Ты выражения выбирай.
- Нет, я не грублю, а просто удивляюсь, как ты вообще в Учреждении столько проработал!
- Вот это уже не твое дело! Я не тебе платил, чтобы туда устроиться!
- Совсем всё плохо с тобой.
- Это давно было, очень.
- (с непередаваемой иронией в голосе) Ну да, не выкидывать же тебя на улицу, заплатил всё-таки.
Ризван с удовольствием бы стукнул Селима, он даже сжал для этого кулаки, но, понимая, что в этом случае его побьют целых два раза (один раз – Селим, который был здоровее Ризвана, а во второй раз – санитары, за нехорошее поведение. Мысль о том, что и Селиму достанется от санитаров, утешала слабо. В последнее время они вообще начали бить провинившихся унитазными ершиками, и больно, и обидно) решил спустить на тормозах.
- Подумал? Или объяснить всё-таки?
Ризван, у которого отроду не было друзей, а одни только полезные и не очень знакомые, взвесил «за» и «против», и пришел к выводу, что пользы от объяснения будет, всё таки больше, чем вреда от того, что Селим станет считать его человеком недалеким. Выдержав паузу, он утвердительно кивнул головой.
- Выпускать начнут.
- Почему? Откуда такая информация?
- Не информация, логика. Столько человек здесь содержать – это ведь денег стóит. А разбрасываться ими не время, тебе ли не знать.
- Интересно, кого первыми отпускать будут?
- Смотря куда маятник качнет. Тут ведь два варианта возможны: разгрузить больницу по-максимуму, ну, избавиться от как можно большего числа пациентов (чуть было не сказал «заключенных»), или сначала выпустить тех, на кого больше всего денег уходит, самых статусных, в чине от замначальников отделов и выше.
- А остальным?
- Пайку урежут, постельное белье раз в полгода менять станут, а пижамы больничные, например, только раз в три месяца стирать.
- Да, первый вариант, конечно, лучше.
- Еще бы. Но события обычно развиваются от плохого к еще худшему. Так что я бы особо не надеялся.
Часы медленно отстукивали дни, еще медленнее дни складывались в недели, незаметно переползая в месяцы, пока, наконец, не прошло целых полгода. За это время Ризван успел два раза поссориться с Селимом (оба раза, чтобы не делиться с ним передачами, которые принесли родственники), и был дважды бит санитарами, заставшими его в душевой за занятием онанизмом. В первый раз его били тем самым унитазным ершиком, а во второй раз он просто попал под горячую руку, вот ему тот, первый раз и припомнили. Лежать на не очень чистом полу душевой, в луже, где смешались с водой все прочие жидкости, из которых и состоит человеческая жизнь, а именно: пот, сперма, кровь и слезы - было больно, холодно, неудобно и унизительно. Ты, читатель, носа не вороти, во-первых, все грешны, а во-вторых – смотреть на это, или всё в деталях себе представлять – совершенно необязательно. Переверни страницу и не пеняй за натурализм, это, товарищ, гротеск и фантасмагория. Ты лучше погляди, что дальше было...

Кроме всевозможных высокопоставленных лиц, на свадьбе присутствовало три министра. Во всех местных газетах были напечатаны снимки. Правда, женихами на них выглядели министры. А одна газета, которая очень нуждалась в поддержке правительства, даже убрала с фотографии жениха и оставила только одних министров.
Сиддики Шаукат «Божий поселок»


Пасмурным утром, когда не то чтобы куда-то идти, а вообще, из кровати вылезать не хочется (но Ризвану всё-таки пришлось), сразу после завтрака, к Ризвану подошел один из санитаров (тот, который бил его ершиком от унитаза во время известных событий) и велел ровно через полчаса, без опозданий, явиться в ординаторскую. Отдресированный за время пребывания в лечебнице Ризван явился ровно через двадцать пять минут. Как и всякий человек, получавший бесценный опыт на продолжении определеного времени, решил не опаздывать. Во избежание, чтобы придраться не к чему было.
- Ну что, Ризван, поздравляю.
- Спасибо, а с чем?
- С Первомаем. Шутка. Отпускаем тебя.
- К-к-куда?
- На все четыре стороны, куда пойдешь – нас не касается.
- То есть, всё?
- Всё, всё.
- И я могу идти?
- Можешь.
- Домой, потом на работу, да?
- Про работу не знаю, нас не касается. Сейчас твои вещи принесут, потом подпишешь пару бумаг – и с Богом. На нас обижаться не надо, во-первых, нам плевать, во-вторых, нам снова плевать, а в-третьих – сам виноват, заслужил. А если в будущем карьеру сделаешь – мстить нам даже не думай. Крыша у нас – дай нам Боже, и не дай Боже тебе ей не то чтобы дорогу перейти, а просто не понравиться. Всё понял?
- В-всё, да.. ну что вы, какая карьера, какая месть (а про себя подумал: «да, дай вам всем Бог здоровья, заимодавец всегда молит Аллаха о том, чтобы должник здоров был, если в силу войду – обязательно всем вам здоровья поубавлю, особенно тебе, сука, который ершиком дрался».
- (протягивая Ризвану бумагу) Вот, тут подпиши и тут. И число поставь. А это твои вещи.
- (еле слышно кряхтя) Пожалуйста. А где переодеться можно?
- За ширму зайди. Переоденься и сразу а выход, там тебя ждут.
- Кто?
- Понятия не имею, девушка какая-то.
- А как зовут? Не Лала?
- Мне откуда знать? Молодая, лет двадцать пять, не больше.
- Аааа.. (себе под нос) тогда не Лала точно. Так я пойду?
- Иди, иди уже.
Моросил мелкий, противный дождь, солнечные лучи еле пробивались через густые серые облака, а дорогу неспешно переходила тощая, облезлая до крайности маленькая собачка. В общем, артхаус, а не пейзаж. Бытие, короче, настроения не поднимало. И вроде бы день, а вокруг никого. Ну, почти никого, кроме собаки, о которй я уже упоминал, и девушки небольшого роста, стоявшей возле черного «джипа». Ризван оценивающе посмотрел сначала на машину, потом на девушку, и пришел к выводу, что такой «Фольксваген Туарег» всё-таки лучше такой девушки. Потом как-то дернул, что ли, плечом и левой стороной лица, словно отгоняя от себя ненужные мысли о девушке, которая его совершенно не касается и машине, которая вряд ли ему светит, и пошел искать ближайшую автобусную остановку. Но девушка его окликнула:
- Ризван?
- Да. А вы кто?
- Садись, по дороге расскажу.
- Но..
- Садись, говорю, не бойся. Я от Сахиб-муаллима.
- (чуть хорохорясь, но всё равно, с опаской садится на переднее сиденье) Я и не боюсь, чего мне бояться?
- Не знаю, вид у тебя такой... запуганный немного.
- А, это я так, в себя прихожу.
- Ну, приходи, приходи, да побыстрее. Я Иззят, друзья зовут меня Изидой, но ты мне не друг, поэтому называть меня будешь «Иззят-ханум».
- Ханум.. хм.. Тебе лет двадцать пять, не больше, я всё-таки старше.
- Мне двадцать четыре. И работать ты будешь под моим началом.
- А...
- Медиа-ресурс открываем. Я там заместителем главного буду, а ты... пока моим помощником. По мелким поручениям. Подай-принеси, сбегай в магазин, позвони моей парикмахерше, отдай вещи в химчистку. Задания поначалу будут бытовые, а потом.. потом видно будет. Курировать всё будет Сахиб-муаллим, я тебя по его рекомендации на работу беру. Главреда потом назначат – после этих слов Иззят внезапно осеклась, словно поняв, что посвящать подчиненного в детали и тайны закулисы – несколько несолидно.
Оставшуюся часть дороги проделали молча, разве что Ризван иногда шмыгал носом еле слышно вздыхал. Нет, он не думал о чем-то конкретно, ему было не до этого, слишком много событий с утра. Время нужно, чтобы в себя прийти, а то все как-то сразу навалилось, и выписка, и предложение насчет работы.
- Куда тебя подбросить?
- Мне бы поближе к кругу на 20-м января.
- Там сейчас пробки, ну да ладно.
- Спасибо.
- Так (протягивая Ризвану конверт), это тебе, что-то вроде аванса. Там и бейджик есть, пропуск на работу. Пару дней отдохни, но не больше, потом тебе позвонят, скажут, куда и к которому часу подойти, оформишься, всё как у людей, карточка. страховка.
- Ты позвонишь?
- Ризван, не «ты», а «вы», это, во-первых. Мой заместитель позвонит, объяснит куда и во сколько приходить. Или его помощник. Субординация. Все понятно?
- Да.
- Ну, вот и приехали, вылезай.
- Спасибо.
- Не за что. На днях увидимся. И еще, опаздывать у нас не принято.
Ризван некоторое время стоял, глядя вслед удаляющейся машине, потом с удовольствием огляделся, и даже слегка расправил плечи. Всякое в жизни случается, ну, не получилась карьера в Учреждении, ну попал на деньги, ну побывал в Закрытом Заведении, но Бог милостив, и, закрывая одну дверь всегда открывает другую. Правда, другая дверь лишь приоткрыта, и еще неизвестно что да как повернется, но Ризвану не привыкать, протиснется, бочком-бочком, не зря ведь говорят, куда голова пролезла – там и туловище поместится. В толпе, на людях Ризван поостерегся раскрывать конверт, полученный от Иззят, что не мешало ему поминутно его ощупывать. «Интересно, сколько там?» - думал Ризван, протискиваясь сквозь толпу. «Ладно, доеду до дома, там посмотрю» - с этой мыслью он и сел автобус. Бытописатель из меня так себе, не очень, да и не делал Ризван ничего интересного эти пару дней. По квартире слонялся, ну, по улицам соседим гулял. И практически ни о чем не думал. Позвонил было Кямилю, спросить, что да как, да как дела и жизнь вообще – но тот, сказав, что на днях перезвонит чтобы поговорить насчет какой-то сделки, которая может поправить финансовое положение, и быстро распрощавшись, положил трубку. Ну вот, и поговорить особо не с кем. Что остается? Правильно, отоспаться, сон - он всякий стресс лечит, если, конечно, спящему кошмары не снятся...
....и приснилось Ризвану, что подбежал к нему на улице совершенно незнакомый, неброско одетый низкорослый человечек, крепко схватил за руку, дружески её пожал, улыбнулся и предложил следовать за ним. Даже не предложил, а развернулся, ускорил шаг, и пошел прочь, еще раз улыбнувшись, и призывно махнув Ризвану рукой. А как только зашли за угол – вот так дела – оказались они оба в небольшом селении, где самым высоким зданием был трехэтажный дом главы сельсовета. Человечек еще раз улыбнулся, махнул левой рукой, и.... превратил Ризвана в маленького ослика. И не просто превратил, а вложил в душу превращенного жуткую тоску ослика, у которого пропал хозяин. Ну, как пропал, забрали его в другой город, понадобился человек кому-то, то ли начальству, то ли военкомату, а ослик, Ризван, в смысле, в селении остался. А куда ослику без Человека? Никуда и никак, грусть сплошная, ни моциона, ни кнута, ни поклажи, ни понуканий. Вот и начал Ризван от невостребованности и грусти брыкаться, от еды отказываться, реветь истошно да тоскливо: «Гдеее мой Человек? Ну где же мой Человек?! Человек!!! Верните, немедленно верните мне моего Человека! Гдеее, где мой человек?!». И орал во сне так здорово, что сам от своих же криков проснулся. Глаза открыл, да не просто открыл, а вытаращил, и даже некоторое время лежал в кровати, не в силах пошевелиться. То ли от криков собственных ослаб, то ли от страха оцепенел и глаза выпучил. Испугаешься тут, то ишачье обличье, то поиски какого-то своего Человека. К добру ли такое сновидение? Не знаю, не знаю, слышал, правда, что увидеть во сне ревущего осла – к публичному оскорблению. Приятного в этом, конечно, мало, ну, да Бог с ним, не мне снилось – не мне и печалиться, а тебе, Ризван, не советую в кровати залеживаться, тебе скоро на работу. Привыкай просыпаться на пару минут раньше, чем прозвенит будильник, это экономит массу времени...

....Парки прядут, и у них достаточно времени... Нона с Децимой как всегда, при делах, и только Морта дремлет до поры, до времени...

Офис медиа-ресурса располагался в обычной пятиэтажке, не в центре города, но и не на окраине, и занимал несколько квартир, между которыми прорубили проходы для удобства, согласовав это с соответствущими инстанциями. Что до Ризвана, то его работа была несколько нудной, не очень интересной, но назвать её тяжелой было бы сложно. Туда сбегал, сюда побежал, то принес, это унес, ну, позвонил, назначил время в салоне красоты, всё не весь день в офисе сидеть. Унизительно всё-таки у бабы на побегушках быть. Но самой отвратительной обязаностью было выгуливать её брабансона по кличке Вегас. Не лезь в гугль, читатель, я тоже не знал, что такое «брабансон». Собачка это, небольшая такая, противная, и характер соответствующий, на все сто собачий. Выгуливать его приходилось два раза в день. А пес, пес бы его взял, так и норовил то Ризвану на ногу помочиться, то убежать, а то и за ногу цапнуть. Как-то раз Ризван поймал себя на мысли, что стал заискивать не только перед Иззят и её заместителем, но и перед этой противной собакой, улыбался псине, аж морщины растягивались: «Хороший, мой, дорогой, ну что же ты так себя ведешь, да чтобы ты сдох вместе со своей хозяйкой, но твоя хозяйка раньше, Вегас, я ж тебя на бульваре в море выкину». Нет, платили нормально, грех Бога гневить, Ризван даже начал чуть подниматься, и потихоньку выплачивать задолженность, но, согласитесь, бегать по женским поручениям, гулять с собачкой, звонить маникюрше да всё с предупредительной и любезной улыбкой – тяжело, тяжело. Так и сорваться можно. Причем в любой момент. Но мысли о зарплате, выплачиваемом долге и перспективах всё-таки перевешивали. Да и сама Иззят ему очень нравилась, это был какой-то коктейль: понимание того, что их разделяет классовая (хорошо, хорошо, социальная) пропасть, смешанное со злостью и обидой, плюс желание доказать ей и самому себе, что он достоин женщины на дорогом автомобиле. Иногда он украдкой глядел на нее с хорошо скрытым вожделением, ловя себя на мысли, что хотел бы не просто овладевать ею, но мучить, овладевая, причем мучить не в рамках любовной игры, а на грани причинения настоящей боли, иногда эту грань переходя: запястья выкручивать, за волосы таскать, до крови кусать и царапать. Ризван даже представлял себе всё это в деталях, прикрывая глаза и отворачивая лицо, чтобы никто не смог ничего по нему прочитать. Нет, ну вы только посмотрите на этого извращенца, ему мало спать с женщиной, ему хочется её бить, унижать и причинять боль. Многогранная ты личность, Ризван, а не сколоть ли с тебя пару-тройку граней? Ладно, там видно будет, ты у меня или в люди выйдешь, или весь на стружку изойдешься. Или надоешь, и я просто начну другую повесть писáть. Гуляй, пока не достал…
Так и жил Ризван, то за Вегасом дерьмо уберет, то по Иззят блудливым глазом пройдется, выполнит поручения, а потом слоняется по офисным помещениям в ожидании новых. С коллегами близко не сходился, зная, что обязательно посмеиваться начнут, не в лицо, так за спиной, ограничивался «здрастье-до свидания» и ни к чему не обязывающими разговорами обо всём и ни о чём. Знали коллеги мало, даром, что журналисты, а учились чему-либо еще меньше, атмосфера была та еще: интриги, подначки, сплетни, пакости мелкой и средней величины, в общем, всё то, к чему Ризван был человеком более чем привычным. Он вообще особо не вникал, чем этот медиа-ресурс занимался: раз пишут – значит надо, а для него сейчас главное долги выплатить. Писáли, правда, так себе, больше рерайтерством занимались, но и там умудрялись накосячить: зам главного редактора последние волосы потерял, объясняя нерадивцам, что слова «образина» и «обрезание» не имеют между собой ничего общего, равно как и «fisincan» (блюдо из говядины или птицы с ореховой заправкой) и «miyancan» (ширинка). А политические темы… что ж.. ...знай, читатель, что нет более пламенного оппозиционера, чем чиновник-расстрига. Их ценят новые сопартийцы и побаиваются прежние соратники: во-первых, они хорошо знают кухню, которую пришлось покинуть, во-вторых, закалены в аппаратных играх и кабинетных интригах, в-третьих, многое знают про бывших коллег и сокабинетников, вплоть до того, кто и в каком зарубежном банке деньги держит, а кто по-старинке в углу дачного участка зарыл. Опасные люди, осведомленные, но для новостных сайтов совершенно безвредные, «их можно», вот и песочили ренегатов с частотой два раза в неделю. «Поделом им, предателям, нахапались в свое время» - злорадно думал Ризван, сидя, как и все, на «летучках». Порой даже пытался словечко-другое ввернуть, оборот обидный посоветовать, но от него беззлобно отмахивались, не лезь, мол, не в своё дело, но мы заметили твоё рвение. Волей-неволей Ризвану приходилось не очень умело притворяться задумчивым и бороться с зевотой, когда кто-то говорил о чем-то непонятном. А как ему порой хотелось зевнуть, так зевнуть, чтобы аж в затылке заломило, но... Никак нельзя, обязательно ведь внимание обратят и при случае на вид поставят, вот и приходилось строить заинтересованно-благожелательное лицо, а также придавать ему выражение полной готовности выполнить любое указание начальства. Без неприятностей, конечно, тоже не обходилось, за какую-то небольшую провинность, ему вынесли строгий выговор, да не просто вынесли, а на общем собрании, с подачи Иззят (вроде бы за недостаточное рвение в ходе расчесывания Вегаса, с формулировкой «за небрежное выполнение поставленной задачи»). Причем все коллеги единогласно проголосовали «за», после чего Ризван окочательно укрепился во мнении, что демократия – это очень и очень нехорошая штука. Так-то Ризван помаленьку начинал приходить в себя, крепнуть, отдавать накопившиеся долги (помимо зарплаты и того, что ему иногда, раз в два-три месяца подкидывала Иззят, Ризван зажимал сдачу с мелких покупок и поручений: то с оплаты за химчистку зажилит, то с базара, то с хозяйственного магазина. Иззят всё это, конечно знала, но не подавала виду. Прикармливала, чтобы привык, да и суммы Ризван прикарманивал небольшие, ну, прилипнет к пальцам десятка – и то много). В самой же редакции всерьез Ризвана почти никто не воспринимал, да и то понятно: человек скомпрометированный, на побегушках, хвоста без особой надобности не поднимает, права не качает, толку от него общему делу, правда, нет, но то не беда, не вредит – и слава Аллаху. В целом, Иззят была довольна Ризваном, потому что его туповатость и умеренная вороватость в сочетании с угодливостью – вещи востребованные. В таких делах ни на что не годых персон не бывает – всех в дело, и каждый это кадровый резерв! Впрочем, на отношение коллег Ризвану было плевать: не вредят – и ладно, главное ощущение сытости и определенной востребованности. Всё-таки собаку доверили, живое существо, а не просто по поручениям гоняют. Знаешь, Ризван, опротивела мне твоя довольная морда, ты, брат, жиром заплывать начинаешь. Женить тебя, что ли, в наказание, чтобы правильно свое место понимал и не так громко жизни радовался? Решено, это с тебя и спесь собьет, и солидности прибавит, а то висишь между небом и землей: вроде б и денежка капает, а долги все равно есть, вроде бы при делах, а все равно недостаточо уважают, пусть посторонние не догадываются, зато коллеги знают. Ну, пребывал наш герой в той особой ситуации, когда, скажем, человек еще не может позволить себе очень дорогой ресторан, а пойти в ресторан попроще, ему не позволяет растущее самомнение.
Полгода пролетело почти незаметно, раз – и всё, как будто их и не было. В тот день Ризван, как обычно пришел на работу к девяти. Не «ровно в девять», а имено «к девяти», настенные часы показывали восемь пятьдесят, наручные часы Ризвана – восемь пятьдесят пять, на мобильнике – без трех минут девять. Несколько минут послонялся, попадаясь на глаза коллегам (ну, чтобы никто не сказал, что пришел с опозданием), покурил в специально отведенном для этого уголке, и долго пялился в окно, глядя на накрапывающий дождь, коротая время в ожидании Иззят и её указаний. Иззят подошла к половине десятого (старшим по должности в задницу не заглядывают, задержалась – так надо было), поздоровалась кивком головы и обратилась к работникам: «так, совещание через десять минут, Ризван, ты пока погуляй, зайдешь после летучки, разговор есть». Ризван сам удивился тому, что совершенно утратил способность обижаться на пренебрежительное отношение, огрубела, огрубела шкурка, ну, слава Богу, хоть удивляться не разучился, хотя, что-то мне подсказывает, что и это ненадолго. Как только пишущая братия и сестрия начала выходить из гостиной одной из квартир, которая служила Иззят кабинетом, Ризван змеем проскользнул в дверь, и даже толкнул плечом одного из журналистов, из тех, кого «можно». У того журналиста и так уже два выговора было, и, в случае ссоры и последующего разбирательства, можно было сослаться на несостоятельность противника как работника, после чего добавить: «И с дисциплиной у него не очень, в команде работать не умеет, толкаетсяЮ не разделяя ценностей нашего медиа-ресурса: «Loyalty, Team-Work, Diversity»».
- Разрешите?
- Заходи. Как дела?
- Всё хорошо, Иззят-ханум, все хорошо.
- Здоровье как? Не жалуешься?
- Да нет, вроде бы, всё слава Аллаху.
- А нервы? В порядке? Не шалят? Посередине ночи не просыпаешься?
- Иногда просыпаюсь.
- Кошмары снятся?
- Разное снится, бывает, что и кошмары.
- Так.. Ну, кошмары это первый признак усталости, не дай Бог в астению перейдет. Отдохнуть тебе нужно пару дней. Всего пару, не больше. С сохранением заработной платы, разумеется.
- Ну.. Спасибо большое. Да, я бы отдохнул пару дней.
- Хорошо, только сначала заезжай ко мне, домработница передаст тебе вещи, отнесешь их в химчистку, она в курсе. И еще... Давно хотела спросить у тебя, тебе одному не скучно?
- В смысле одному?
- Ну, холостому.
- Мне? Нет, не скучно.
- Это плохо.
- А что в этом плохого?
- Тебе-то, может быть от этого хорошо. А вот другим – не очень.
- Э... Кому другим?
- Ну, давай начистоту. Есть у меня одна подруга, незамужняя, а замуж ей пора очень давно.Ты вообще намеки понимаешь?
- Понимаю, конечно, только при чем тут я – мне не совсем ясно.
- А ты кандидат в женихи. Неплохой кандидат. Я неспроста за тобой всё это время наблюдаю. Внимательно наблюдаю.
- Нет, но почему именно я? Мне не очень хочется жениться.
- Именно ты – потому что все остальные у нас в редакции уже женаты, один ты остался. А она – моя очень и очень хорошая подруга. И я должна ей помочь.
- Это серьезное, очень серьезное дело. Я, честно говоря, даже не знаю.
- Серьезное, верно. Вот и я тебе совершенно серьезно говорю: девушке замуж пора. И её устрою, и для тебя доброе дело сделаю. Вот придешь домой, а там жена, ужин, носки свежие. Разве плохо?
- Ну, в бытовом плане где-то да, но это смотря какая жена попадется.
- Хорошая попадется если и ты хорошим будешь. И учти, она девушка строгая, бдительная, и телефон если надо, проверять станет, и карманы.
- Плохо.
- Да что у тебя в телефоне интересного найти можно? Неужели компромат по женской части? Ты ж плешивый, плюгавый и безденежный. Пока, во всяком случае.
- Говорят, клиника есть, там волосы пересаживают.
- Правильно говорят. А еще есть спортивные залы, борцовские ковры, и платиновые кредитки. Понял?
- Да. Но у меня нет кредитки, а в залы я не хожу.
- Это я и без тебя знаю. Ладно, мне некогда, ты подумай, и через пару дней я жду положительного ответа. Иди. Не забудь про химчистку. И еще.. отрицательный ответ негативно отразиться на твоем будущем. Сахиб-муаллим будет очень недоволен…
- Хорошо. А посмотреть можно?
- На кого?
- Ну... на фотографию потенциальной невесты. Для начала.
- Умнеешь, Ризван, на глазах умнеешь. Слово вот новое выучил. Ладно, сейчас поищу. Вот, смотри.
Это была фотография с чьей-то свадьбы, и девушек на ней было несколько. По-большому счету, они были чем-то похожи, то ли оголенными плечами, то ли одинаково уложенными прическами, то ли надутыми в косметологической клинике губами. Плюс их роднило то особое выражение на лицах, которое встречается только у сидящих возле мясной лавки кошек, при виде более удачливой товарки, которая смогла втереться к мяснику в доверие. Иззят ткнула ноготком в не самую симпатичную, но самую полную девушку. На секунду Ризвану показалось, что с фотки на него смотрели не глаза... или нет, смотрели глаза, но в их зрачках были не то, чтобы пистолетные дула, а решимость, которую можно увидеть только у женщины, твердо решившей выйти замуж, или у ковбоя на родео, при виде быка, на котором придется удержаться.
- После свадьбы наглядишься. Ну как?
- Ну.. она как-то не очень. Толстая какая-то, что ли. И сколько ей лет?

- Тридцать шесть. И не наглей, во-первых, состоятельным тебя никак не назовешь, молодым и привлекательным – тем более. А во-вторых, хочешь, чтобы начальство тобой довольно было – выполняй без лишних вопросов – сказала, и недобро сверкнула глазами, сразу напомнив Ризвану злую кошку, сидящую возле вазы с апельсинами, и готовую в любой момент сделать какую-нибудь пакость (почему именно возле вазы с апельсинами – понятия не имею, но мне показалось именно так).
- Без вопросов в таком деле никак нельзя (начиная наглеть и вспоминая о неотъемлемых правах личности). А что... простите, помимо довольства начальства?
- Вот это уже другой разговор. Отец у неё целый начальник Отдела в целом Министерстве целой Мелиорации.
- Отдела? Начальник? Не заместитель?
- Настоящий Начальник. Даже не «исполняющий обязанности».
- А..
- В приданое – двухкомнатная квартира. Пока. А дальше видно будет. После свадьбы, думаю, еще год тут поработаешь, потом, может быть, на полгода перебросим тебя к Сахибу, а оттуда, уже как человека опытного – к тестю.
- А машина?
- Ризван, машина у неё есть. Остальное – как договоришься.
- То есть, как себя поставлю?
- Нет. Именно как договоришься. Отец у неё человек серьезный, строгий, при нем вообще советую много не разговаривать, а всем видом изображать согласие, подчинение и понимание своего места в иерархии.
- (что такое «иерархия» Ризван не знал, но по тону Иззят понял, что оно не означает для него ничего хорошего) А квартира где?
- Честно, не знаю. В общем, ты подумай, но не затягивай, у тебя максимум два дня.
- Ммм... хорошо. Я тогда в химчистку, а потом домой, можно?
- Думать?
- Думать, да.
- Хорошо.
- А как её зовут?
- У неё редкое и красивое имя. Правда, немного старомодное, Мингюляр.
- Красивое имя, на самом деле редкое, я такого почти не встречал.
- Ничего, если всё пойдет хорошо – по нескольку раз в день повторять будешь. Ладно, иди уже.
...долго, долго Ризван в тот вечер жизнь обдумывал, три пачки сигарет скурил, ногти почти до мяса изгрыз. Понимал, что тяжело на первых порах придется, круг знакомств обновить надо будет, пересмотреть, сменить на людей посолиднее, нужными знакомствами обзавестись, а ненужных людей спровадить, но вежливо и не так чтобы очень далеко, мало ли, вдруг и им фарт пойдет, тогда они завтра понадобятся. Много, много камней подводных, пуще прежнего за каждым словом следить придется, чтобы случайно будущего тестя не разгневать. И плюсы взвешивал, и о минусах думал, но четко понимал, что, когда ты при деньгах и должности, никто и никогда тебя не назовет «плешивым плюгавцем», вообще, вслух и в твоем пристутствии будут говорить только о твоих достоинствах. А за спиной – да плевать, пусть что хотят, то и болтают, это всё от зависти. У Ризвана аж губа дёрнулась от учащенного сердцебиения. Торопиться, конечно, нельзя, спешка она всегда от шайтана, пара дней на раздумья всё-таки есть. Что-то шептало ему, что нужно хвататься за шанс не мешкая, и подчинить чувства и эрекцию перспективам карьерного роста. «Квартира (точно), машина (может быть), только самое важное в таком деле оказаться не лошадью, а всадником» - подумал, и в который раз заходил по комнате. Потом вдруг резко остановился, громко выдохнул, открыл холодильник, вынул бутылку вишневой наливки, сделал прямо из нее несколько глотков, после чего взял со стола телефон, и послал Иззять смс-ку: «Я согласен». Ответ пришел минут через сорок: «Вот и хорошо. Завтра поговорим». Остаток вечера Ризван провел не в раздумьях, а в одиночном пьянстве, чтобы мысли заглушить, наливка закончилась быстро, пришлось даже на нетвердых ногах пойти в магазин, чтобы затариться. Часам к десяти он заснул прямо в кресле беспокойным сном человека, которому на днях предстоит сделать очень важный шаг с совершенно непредсказуемым результатом. Иззят повзонила на следующий день, чуть позже полудня, Ризван к этому времени уже успел проснуться и даже немного привести себя в порядок (прохладный душ и стакан айрана).
- Доброе утро, жених.
- Доброе, доброе. Как ваши дела?
- Хорошо всё, твоими молитвами. В общем, в пятницу вечером я вас познакомлю, уже договорилась. К семи вечера в ресторане «Мугам Клуб».
- А где это?
- В Старом Городе. Тебе локацию сброшу.
- Да, хорошо, спасибо большое.
- Найди их телефон, и закажи столик, кабинет на четверых на свое имя, к семи. И будь там ровно в семь, как штык, мы чуть-чуть задержимся, максимум, минут на 20.
- Понял. А зачем на четверых?
- О Аллах! Ризван, я буду не одна а со своим молодым человеком. Теперь ясно?
- Всё, понял. Найти телефон и заказать столик на четверых к семи часам.
- И оденься попредставительнее, никаких галстуков кричащих расцветок. Чтобы всё было скромно, но солидно.
- Да, понял. А что ей нравится?
- Кому?
- Ну, Мингюляр.
- Всё то, что и всем остальным, Ризван. Вообще, постарайся поменьше говорить, а если и станешь – говори кратко и веско.
- Хорошо, учту.
- До встречи.
- До свидания.
Назначенный день Ризван встретил без лишней суеты. Пятница, вообще, благой день для всякого начинания – так он от стариков слышал, а потому и пребывал в самых радужных надеждах и ожиданиях. Ну, не скажу, что каждая клеточка его тела напевала «О, Мингюляр, о Мингюляр», и за стеснение в груди и перехваченное дыхание тоже не поручусь, но готовился Ризван основательно. Забронировал кабинет в ресторане, говорил нарочито медленно, растягивая слова, в конце разговора выразив надежду, что ему и его гостям у них в ресторане понравится. Обращение «Ризван-муаллим» вообще привело его в состояние, близкое к блаженству. Помылся тщательно, туфли надраил – хоть смотрись в них, и уделил внимание тому, чтобы манжеты рубашки виднелись из под оукавов пиджака ровно на два пальца, не более. Рубашка свежая, и стрелки на брюках, и галстук в тон, чтобы всё было как положено, чинно-благородно, картинка, а не Ризван! Куколка! Хоть сейчас в ЗАГС или на ответственную работу. Плюс роскошный букет роз без азиатчины, вроде веточек гипсофила, и большущий плюшевый мишка с медальоном «Love and Devotion» на толстой медвежьей шее, как доказательство неземной любви и серьезности намерений. Ну, с Богом, Ризван, с Богом...
...Время пожевало холст, превратив его в склизкую, липкую, полужидкую массу, потом отшуткатурило ею ветхую, кое-где даже дырявую от старости стену, и милостиво дало нам возможность написать на ней фреску. Красками, которые не стареют и не выцветают. Меняется климат, меняется мода, меняются границы и даже очетания континентов, одна общественная формация сменяет другую, человек слезает с конки и садится в автомобиль, только вот род человеческий, как совокупность всех сынов Адама, не меняется никогда. Вообще. Высоко Ризван взлететь готовится, высоко.. со стартом, конечно, повезло не очень, знал он и падения, и унижения, и позор и побои, но живуч и нахрапист, а главное –не лицо, а подошва, всё стерпит, лишь бы своего добиться: штаны на коленях до дыр протрет, землю есть будет, губы до крови сотрет, вышестоящие филейные части целуя, ни рефлексий, ни за себя обиды, ни сожалений о прошлом. Одно желание – повыше забраться, можно и без ученой степени, ведь как на должность сядет – её сами принесут. Большое, большое у человека будущее, сначала, может быть, колонку вести доверят, а завтра... Завтра переведут, перебросят на другой ответственый участок, главой сначала Отдела, потом Управления, потом - всего Учреждения, а оттуда до кресла министра или депутата – вообще рукой подать, если сам себе от большого ума не напакостит, а после.. после... Знаешь, читатель, тут, я, пожалуй, и завершу повесть неточной цитатой: «Честность, стоящая за моим креслом, останавливает разбежавшуюся руку: «Товарищ, здесь ты начинаешь врать, остановись, - поживем, увидим. Поставь точку»». Да, пора. Точка, конечно, только вот Парки продолжают прясть, и у них достаточно времени... Нона с Децимой как всегда, при делах, и только Морта дремлет до поры, до времени...