Графомания

Подвиги бывают разные. Порой совсем не похожие на таран фашисткой колонны в горящем самолёте, или бросок на амбразуру. Дед.

Село Тарасовка Сахновщанского района Харьковской области. Июнь 1942-го.
Игната Перепичку называли Шлёпнога. В тридцать девятом его потоптал колхозный бугай....

я врал тебе, Вера, врал уверенным баритоном
брал тебя, Вера, добром и дарил города
но наверное брал неумело, недотягивал на пол-тона
воровал неразумно глазунью и думал, что божий дар
.
я ел тебя, Вера, гордую, не в то горло ел
с пальцами ел аки мел, видно кальция не хватало
но имея тебя, ни минуты тебя не имел
падала на ладони снегом, уходила водою талой
....

Нестерпимо захочется голого солнца
тяжёлого золота, искусанных в кровь
пальцев и губ и абсента на донце
ножа, удавки… проебом — любовь

от колких, рваных рифм и слов, насыпанных кучами -
аж глючит
и даже местами пучит
теряя сознание, думаю вновь:
сидеть бы сейчас на пляже, в портянках от Прада и Гуччи
и в море точить морковь....

На небе фиолетовая синь,
Сознанье тут и там – на грани фола,
Во мне пока преобладает Инь,
Его травлю я стилем Богомола.

Под небом непроявленная рань,
Одним массивом серым, без изъяна,
Во мне опять вперед прорвался Янь,
Унял его я – стилем Обезъяны....

Усохшие давно да поневоле мозги
Разбитая дорога, где не видно ни зги
Растрепанное утро, плешивый закат
Разорванное сердце да на прокат.

Заткнутые уши, молчаливые рты
Ослепшие глаза — это я и ты
Хлебным мякишем залеплено окошко в мир
Не нужно бегать по нужде — этот мир сортир....

В сердечном просторе есть место для уймы позиций. А гляделки-буркалы видят лишь там, где как окошко открыта книги страница.
То есть страницы книг, говорящие о ароматных, блаженного ада искусах. Все их разнородные линии уживаются под всеобщей кровлей, измеренной аршином изящного вкуса....

(Чтобы было понятно: «Циклон-Б» — это название газа, который нацисты применяли для умерщвления людей в газовых камерах концлагерей).




Если бы кто-нибудь не спал в половину пятого ночи и решил бы посмотреть из окна на улицу, по которой мы шли с Галкой – этот человек бы умилился....

Мне было двадцать. Я хотел идти,
То исчезал асфальт, то приближался.
И возле дома, около пяти,
Я с водкой в теле быстро распрощался.
Мне стало легче. Багровел рассвет
И воробьи чирикали стоваттно.
Вошёл в квартиру. «Нету сигарет,»-
— успел подумать....

Не гурман.

С утра до вечера сижу в курильне,
Восторженный, как штурмовик в пике,
И часто обстоятельства бессильны,
Как видят мою фигу в кулаке.

И я пишу, с меня то не убудет,
С диагнозом – хронический поэт.
Стихи мои объедками на блюде
Всевышнему достались на обед....

Отмирает греховное тело.

Истлевает его вещество.

Вот и жизнь по полям пролетела,

С мерзлотой ощущая родство.



Из небесного чистого рая,

Невесомы, прозрачны, тихи,

Звезды снега летят, покрывая

Все ошибки и наши грехи....

Что толку в прошлое глядеться?
Те годы словно воронье
Клюет. И россказни о детстве
Уже похожи на вранье.

Ты всех слабее и моложе.
Зимою мерз. И мок весной.
Ребёнок ничего не может...
Нет, это было не со мной.

Со временем, восторги близя,
Пронзает плоть тестостерон....

Можно было сразу перейти к сути истории, к моему знакомству с Донной Анастой Матус Ко, но, чтобы не упустить важных мелочей и внятней описать обстоятельства встречи с ней, расскажу все по порядку с самого начала.
События происходили после сдачи летней сессии четвертого курса....

Целующая
в темноте
оставленные кем-то волосы
без голоса
рассвет
на шторах полосы
не те
не те…
как солнце
плавит тюль...
шар огненный навстречу им
беспечным
сжигающий предплечья
январь?
июль?
растрепанные простыни
дрова в камине цаплями
как саблями
закат
по шторам каплями
ни возгласа, ни просто ни....

Моя душа, растерзанная в хлам,
Умела петь, смеяться, ненавидеть,
Умела приласкать или обидеть
Бродяжничать умела по дворам.

Мои глаза, стремясь узреть весь мир,
Как часто пропускали чистоту
И, принимая фальшь за простоту,
Меня вели бухать в ночной трактир....

Завалинка, на ней старинный дед,
Обернутый в поношенную куртку,
Ему сто лет, он курит самокрутку,
Ему семь бед – уже ответа нет.

Он пережил, перечеркнул давно
Свой вековой такой никчемный опыт,
И пуст, и мудр – как легкий ветра шепот,
Он с ветром скоро будет заодно....

Ты где? Ищу тебя по тёмным переулкам,
Кричу в полузабытой тишине.
Лежит в моей пластмассовой шкатулке
Кольцо, напоминая о тебе.
Ты сказочная королева льда и мрака,
Богиня Мара – повелительница зим.
И в сердце лёд твоём и нету места страху,
Но всё же лик и стан – неотразим....

Любовь я нежу как собака,
Что нянчит мертвого щенка.
Я тяжко болен моском рака.
Я пойман в чувственных тисках.

Давно уже в помойной яме
Пора бы гнить моей любви,
Но «I love you» я тщетно мямлю,
Бьет кипяток в моей крови.

Унылый, замкнутый стадатель,
Кибернетический задрот
Тебя я встретил в шумном пати....

Зеленая травою падь
С хрустально-чистой горной речкой…
Сквозь ночи нефть луны печать –
Холодно-мутная, как вечность…

Здесь ты – един, ты – человек,
Своим молчанием – великий…
Ведь лишь в свободной голове
Родится смысл всех религий…

Печальны камни вдоль реки,
Спокойны тальника движенья,
И ветра точные мазки
От них даруют отраженье…

Не бойся… Все еще придет....

Начало тут


2.

Раньше, при царском еще режиме, то есть до революции семнадцатого года, подобные места принято было называть «номерами». Еще старый, добрый, резанувший впоследствии по горлу товарища Бендера бритвой Киса Воробьянинов, перебрав водки, уговаривал свою сексапильную молодую знакомую Лизу, кстати чужую, но верную супругу, отправиться с ним «в номера»....

— Полевой! Саша-а-а-а! Постой!!! — надрывалась училка, но Сашка, сделав вид что не слышит, быстро завернул за угол школы и, сунув ненавистный пионерский галстук в карман, направился к дому. На сегодня школа закончилась. Прогулянное черчение не в счёт....