Mr. Bushlat

Ежевечерне, Дмитрий Германович поджидал Марфу, подле ворот детского сада. Вид он имел при этом встревоженный, всклокоченный и несуразный, словно, посторонние люди, а быть может даже милиционер, застукали его за мастурбацией в центре города. Позади него степенно выступал толстый Антоха, коротконогий и лупоглазый карапет дошкольного возраста.
Крепко прижимая к себе папку с детскими рисунками, Марфа, проходила мимо, делая вид, что не замечает Дмитрия Германовича. Таков был ритуал....

Алена проснулась в пять часов утра, со звоном в ушах, что подобен был звуку тонкой лопнувшей струны. В голове, тлел давешний сон, щеки были мокрыми от слез.
«Что он сказал? Что он успел сказать? »
Ускользающий образ Андрея, слова, вызвавшие горе и страх. Там, в тумане сновидения, она стояла в коридоре, глядя прямо перед собой. Узкий темный коридор-словно Андрей перебрался из своего новостроя в унылую коммуналку; низкие потолки, под ногами стершийся линолеум....

Бубенцов Иван Семенович залез в переполненный троллейбус и сразу начал задыхаться оттого, что какой-то бугай оградился локтями от напиравшей людской массы. Один из локтей был установлен аккурат на солнечное сплетение Ивана Семеновича.
"Хы! Ых!" - ловил Иван Семенович спертый воздух, таивший в себе запах немытых тел, вчерашних носков и тяжелого похмелья. На лбу у него выступила испарина, по спине поползли первые капли пота....

Желтыми улицами умирающего города бродил он, лишенный смысла существования, Егор Васильевич Горобцов, пекарь в отставке, и выл тихонько, загребая носками рыжих ботинок гниющие листья.
-Пропащий я человек!-визжал он мысленно,-Неумеха! Не сложилась у меня жизнь....

Хомову уволили с работы в субботу, 20-го апреля. Этот день, остался в истории человечества благодаря одному весьма значительному событию, однако, Хомовой было не до истории. Стоя перед директором морга, она испытывала жгучее желание оказаться в своей постели, сонной, распаренной, с ватой в ушах. Все происходящее казалось ей болезненным сном, спастись от которого можно было лишь проснувшись.
-Вы, Хомова, уволены.- басил тем временем директор, глядя на нее поверх очков....

По утрам, Олежка бродил по пустым улицам города, загребая ногами пушистый снег. То и дело, он останавливался, разевал пасть и орал:
-Зра-азы! Зразы!
И протягивал слепым окнам поднос с мерзлыми зразами.
Ранние прохожие сторонились мальчугана, справедливо считая его юродивым. Даже старуха Панацеевна, что по слухам выращивала у себя дома дерево, в точности напоминающее профиль Даниила Андреева, истово крестилась, заслышав лающий его голос.
-Зра-азы!-выгавкивал он, вместе с клубами черного дыма....

Под перестук колес, Сермяжный то проваливался в дрему, то, вдруг, открывал глаза, и недоуменно оглядывал купе. Путешествие его только началось, но будто бы вечность прошла с того момента, когда поезд, лязгая и стеная, оставил жаркий, задыхающийся перрон позади.
Бесполезная газета валялась на коленях Сермяжного. Глаза привычно останавливались на клишированных архетипах-Инфляция, Доллар, Нефть. Однако, попытки сконцентрироваться на чудовищных статьях, оканчивались полным провалом....

Весна за окном выглядела удивительно грязной. По осклизлой серой улице вяло перемещались полумертвые нечистоплотные прохожие. Закопченные, угрюмые машины, сновали вдоль дороги подобно чудовищным крысам. Низко нависшее небо источало из себя тяжелый трупный дождь. В воздухе пахло землей и мокрым картоном.
С ненавистью, Окороков отвернулся от окна. Моросящий дождь, что вот уже третий день не останавливался ни на секунду, казалось, поселился в его душе, липко обвил сердце, водяным паром забрался в легки...

Так уж случилось, что Федор, осознал себя к взрослой жизни, лишь став убийцей. Родители его были и пришлых. Угрюмый, заросший диким мясом люд. Отца у Федора не было, то есть был некто, карликового роста, неуловимо напоминающий пуделя, но не обладающий половыми признаками, странный, отчаянный и ушлый. Про себя, Федор называл его папой, хотя и понимал умом, что это абсурд.
C матерью обстоятельства складывались и вовсе несуразно....

Алексей Игнатьевич обратил внимание на прыщ вечером, украдкой поглядывая на себя в зеркало во время бритья. Прыщ, нескромно расположившись подле правой ноздри, был некрупным, имел желтовато-синий оттенок, однако внушил Алексею Игнатьевичу самые ужасные отчего-то опасения. Не говоря ни слова жене, он густо замазал прыщ зеленкой и отправился спать.
Всю ночь, пожилого библиотекаря мучили кошмары....