iambakulin

Куски домов, заплатки облаков,
клочки машин, обрубки пешеходов.
В своих пещерах спят принцесса, принц, герой, дракон.
Как это будет правильней: отсидка, или ходка?

Как это грамотно — закутаться во сне.
Не доверять весне, не опылять других,
не распыляться....

Моё тело
всё вспотело,
потерялось на крова...

И внезапно
на сетчатке
появилась бахрома.

Я хромаю за любовь.
Я пишу на кой вообще?!
Всё, что было — заебок,
сорт баланса на ноже.

Твоё тело в паранже
где-то в тройке по ранжиру,
дело в том, что я уже
непомерно опаршивел:
я гуляю неглиже,
и внутри настолько живо —
ничего не совершилось,
ничего не соверше....

Похоже, я устал.
По коже муравей
ползёт на пьедестал
щетины, лба, бровей,

цепляясь за меня,
как люди за людей
не смогут, затеряв
к полудню свою тень.

Причинные места
нам причиняют боль.
Приличные всегда
в ней видят что-то боль-

шее, чем муравья,
чем пару сжатых жвал....

Волны клокочут.

Солнце,
взъерошившись,
будто бы кочет,
на миг воспаряет над ними,
повторяясь в замшелой воде,
как мать и отец повторяются в сыне.

С лучами о камни дробится вода,
что дробится всегда — и после и до,
в начале, в финале, в утробе —
от плода до гроба,
без лишних следов....

Торчит, торчит небесная скрижаль.
Кивок наверх — и новый круг бежать,
подобно стрелке-призрачному псу
по полю, карте циферблата, злаку, сну.

Смешенье красок на расколотой стене.
Остановил зрачок — и молодости нет,
остановил себя — оставил остальных
между дверей вагонов едущих, стальных,
к сородичам — усталым и больным....

Жизнь приходится плести,
голь на выдумки и трах.
Принтер выдал первый стих и стих.
Твоё тело бродит в тех мирах,
чьи любому богу не спасти.

В чём проблема?
Найденное потеряют.
Обнаружат. Снова не найдут.

Кабы ты, дружок, поменьше блеял,
жизнь не походила б на батут....

Клавиши держат слова
за засечки и лапки литер,
когда не происходит событий,
заполняющих вновь котлован
и рождающих новый эпитет.

Я живу, не кусая людей
на листе.
Если труп, как я слышу
рыдания стен?
Я не Васко да Гама,
я лишь маска тирана,
век пылящаяся на гвозде....

Дорогая... Никто.

Я искал тебя взглядом
по бескрайним полям
и шершавым полам пальто,
там и там — по нулям.
Я ощущаю себя ночным метро —
пустым, где-то полым и голым.

Наверху — мириады
частиц мелкого, яркого,
гаснущего фейерверка,
не привязанного
ко временным меркам
рая или ада....

Привет, прохудившийся маленький город,
проживший трагедию рыбы на блюде:
надутый живот твой небрежно распорот
в районе вокзала, где вилки и люди
спешат, копошатся, но не остаются:
икре в требуху невозможно вернуться.

Ты больше икры....

Свет выхватил из рук початую бутыль.
Залитый стол, дрожащее запястье.
Мелко подёргивающийся в такт глоткам кадык.
Лежащее пальто. На нём — вконец затёртый хлястик.

Лампа качалась дальше, вытирая терпкий дым,
как карандашные следы собою ластик....