Пульс ЛитПрома: последние комментарии

Стрёмный: Гужевая повозка тоже не особо мертвая

ЛУНАЛУ: попрошайничеством раздела (с) Все на скотобазе, Стремный.

Стрёмный: Пожалуй, да. Заход с прохладного параллелепипеда неба ошибочен и антинаучен

Стрёмный: Не согласен с утверждением в первых двух словах девятого сверху абзаца

Стрёмный: Стих, конечно, безнадежный. Вне контекста - полное говно. Комментарии интересны. Особенно - попрошайничеством раздела и иносказательностью за гранью выздоровления.

Авторша, ты чья? Как тебя звать?

Стрёмный: Не сказать, что винегрет, но лохмотья образов местами доставляют

Стрёмный: Экая гомосятина

ЛУНАЛУ: Текст дерзкий, но не зрелый. Не знает, зачем существует. Есть энергия, но без меры; есть сцены, но без конфликта; есть шок, но нет замысла. Если хотел именно сатиру с философским, то ужесточить логику: убавить гротеск и больше смысловых ударов. Конечно + за дерзость, свободу, театральность, запах хаоса.

Петро Залупа: Хорошая жопа — залог успеха. Стих правильный

Петро Залупа: По мне так винегрет из образов

Renat-c: Про бедро на шпажке понравилось.

Парк: Андердог режет без ножа своими шикарными виршами. Посмеяться лишний раз не помешает.

Седнев: Спокойной ночи! Пусть тебе приснятся ангелочки

ЛУНАЛУ: Вот оно — скотство: последняя форма человеческого — в пластике движения.

Всё, что осталось от ума, веры, чувств, — привычка держать спину и изображать осмысленность.Курит — будто мыслит; кивает — будто понимает; шевелится — значит жив.А внутри уже давно тина, застывшая, как мутный аквариум после смерти рыб.В этом и есть трагикомедия нашего подъезда: человек ещё ходит, но смысл — нет.

Седнев: Как тебя, кстати, звать?

Седнев: Хорошее упражнение, но сходство весьма отдаленное. Пластикой движений мой долговязый очень напоминает лже-профессора Верховцева после разоблачения, из мультика "Тайна третьей планеты". Я даже когда-то знал его имя, но не представляю ситуации, где это знание могло бы мне пригодиться

ЛУНАЛУ: Седнев.

Я тоже вышла — просто подышать, развеяться. Он уже там. Стоит этот долговязый — антенна тоски, с сигаретой, будто она держит его, а не наоборот. Лицо как дежурство: всё давно кончилось, но смена идёт. Про него я знаю больше, чем хотелось бы: жена — бодрая тень на электросамокате, дочка — как чайный пакетик после третьего раза — без цвета и смысла. Ветеринары оба — лечат скот, себя уже вычеркнули.

Стоим молча. От его влажных шуток у меня телесное «нет», от его взгляда — лёгкая аллергия на человечность. Наверное, думает, что я высокомерная. А я просто не хочу разговаривать. И не хочу, чтобы он пытался. Он дымит, будто караулит вход в ад. Не отворачивается, не отходит. Смотрит — и дымит. Медленно, будто проверяет, сколько я выдержу. У него нет намерения — просто привычка занимать воздух. Вдыхаю не свежий воздух, а сигаретный дым, который он сначала втянул в себя, прогнал по всем внутренностям, а потом с удовольствием выпустил мне в лицо. Вот он — скот. Честный, природный, с табачным дыханием и сигаретой вместо хвоста. А я — скотство. Делаю вид, что выше, что у меня вкусы, эстетика, внутренний мир. Но стою тут же, рядом, вдыхаю тот же дым и строю из себя наблюдателя. Он — скот, потому что просто есть. Я — скотство, потому что всё понимаю и остаюсь.

Петро Залупа: Про вымогательство

Петро Залупа: Зорро как живой блядь

Петро Залупа: Ефим разжег горн, взял в руки кувалду и начал ей хуярить по раскаленой железяке. Гулкие удары молота разбудили семью молодых мышей и они сразу же начали ебаться и шуметь. Мальчик не слышал этого, но почувствовал сердцем что все это не зря. Утром, когда он вернулся домой отец сидел за столом и ел гречневую кашу. — Папа ты не умер еще ? — с удивление спросил Ефим. На что отец, не поднимая от тарелки головы ответил: Ты так молодом стучал, что я не смог спокойно умереть!

- вот папа посмотри что я выковал! — и с этими словами Ефим вручил отцу железную хуйню чем-то отдалено напоминающую лошадь