апология ташкента + 5

Автор: александр махнёв Глава восьмая. ЭКСКУРС.

Настоящее сочинение автор, иногда, будучи в приятном расположении духа, считает явлением литературным. В связи с вышесказанным, небольшой литературный (разумеется, а как же иначе) экскурс может быть и кстати.
Немалое количество великих, больших, хороших и неплохих русских писателей и поэтов упоминали Ташкент в своих произведениях. Любопытно проследить контексты этих упоминаний.
Герой романа Толстого граф Вронский, после неудачной попытки самоубийства «…без малейшего колебания согласился… » (жертва однако) отправиться в Ташкент, в связи с назначением которое ему ПРИДУМАЛИ. «От греха» так сказать. Толстой характеризует сиё назначение как «лестное и опасное». Вспомним что Туркестан в это время, только-только присоединён к Российской империи.
Один из героев романа Достоевского «Подросток», князь Сокольский, находясь под следствием и будучи заключённым в тюрьме говорит в том числе и «о возможности колонизоваться и выслужиться в Ташкенте». Опять же скрыться от общества и начать новую жизнь.
Герой Солженицинского «Ракового корпуса», тяжело больной ЗеКа вовсе приезжает в Ташкент «умирать».
То есть контексты всех трёх упоминаний в том смысле, что Ташкент это уж вовсе - край. Дальше некуда.
А вот современник Толстого и Достоевского Всеволод Владимирович Крестовский, тоже писатель, хотя и почти забытый довольно неожиданным образом отметился в литературной истории Ташкента.
Крестовский автор нашумевшего в своё время романа «Петербургские трущобы. Книга о сытых и голодных» (в конце прошлого века российское телевидение сняло телесериал по этому роману под названием «Петербургские тайны») некоторое время служил в Туркестанском крае «чиновником особых поручений». По прибытии в Ташкент вместе с назначенным туда генерал губернатором Черняевым Крестовский получил от него поручение осуществить ревизию основанной в 1870 году Туркестанской публичной библиотеки (ныне имени Алишера Навои). Результатом был рапорт Крестовского Черняеву, где указывался факт преимущественного интереса читателей к неблагонадёжным произведениям писателей и журналов России. Что, вообще говоря, учитывая поступающий сюда из России контингент и неудивительно.
Указав на ряд недочётов в деятельности библиотеки Крестовский главнейшее зло усмотрел в том что "большая доля внимания подписчиков посвящается повремённым изданиям, между коими первое по количеству спроса, место занимает журнал «Дело», затем «Отечественные записки», «Вестник Европы» и проч… Из русских авторов наибольший спрос на сочинения Щедрина (Салтыкова), Добролюбова, Писарева, Некрасова.
13! Декабря 1882 года последовал приказ № 302 о закрытии библиотеки с 1 января 1883 года. Были даже планы распродажи с "публичного торга" значительной части библиотечного фонда. К счастью они не осуществились. Через год библиотеку открыли. Но уже под названием Книгохранилище при ташкентском музее" и под присмотром специально созданного "Наблюдательного совета".
А весной 1921 года в одном из залов недозакрытой библиотеки выступал прибывший в Туркестан за восточными впечатлениями Сергей Есенин. Его «Персидские мотивы» во многом берут своё начало и отсюда из Ташкента.
Сам чайханщик с круглыми плечами,
Что бы славилась пред русским чайхана,
Угощает меня красным чаем
Вместо крепкой водки и вина.
Тут немного назад вернёмся. Что касается настоящей главы. Или наоборот, если придерживаться хронологии, вперёд забежим. У Солженицына в «Раковом корпусе», так описывается одно из впечатлений от Ташкента выздоравливающего, выкарабкавшегося с «того света» главного героя:
«Шашлык!
Затягивающий был запах – этот смешанный запах дыма и мяса! Мясо на палочках не только не обуглено, но даже не было смугло-коричневым, а в том нежном розово-сером цвете, в котором оно доспевает. Неторопливый ларёчник, с кругло-жирным лицом одни палочки поворачивал, другие передвигал от огня в сторону пепла».
И у Есенина и у Солженицына продавцы ташкентские округлы. Так и есть.

В двадцать третьем году Александр Скобелев под псевдонимом Неверов написал небольшую повесть «Ташкент – город хлебный». О поволжском мальчишке, отправившемся из голодных своих краёв в Ташкент за хлебом. О повести и снятом по ней фильме теперь немногие вспомнят, а название стало крылатой фразой. Между тем о Ташкенте в повести всего-то десяток строк.
« Высунулся Мишка, увидел торговцев с корзинками на головах, услыхал нерусские голоса. Из корзинок, из деревянных корыточек глянули яблоки разные и ещё что-то, какие-то ягоды с чёрными и зелёными кистями, широкие белые лепёшки. «Вот так живут!» – подумал Мишка облизывая сухие, голодные губы.

У Ильи Эренбурга в его книге «Люди, годы, жизнь» я нашёл такой интересный факт: Елизавета Ивановна Димитриева в молодости, на заре двадцатого века, интриговавшая Петербург своими стихами, публиковавшимися под экзотическим псевдонимом Черубина де Габриак, оказывается соавтор нескольких детских пьес Самуила Маршака. «Козёл», «Лентяй» и хорошо всякому читающему известный «Кошкин дом». Припоминаете?:
Слушай, дурень, перестань
Есть хозяйскую герань!
Ты попробуй. Очень вкусно.
Точно лист жуешь капустный.
Потом, уже при советской власти, Димитриеву выслали, (куда бы вы думали?) в Ташкент естественно. И имя её изъяли из заглавий вышеуказанных сочинений. По поводу чего Самуил Яковлевич весьма переживал. Да и теперь в Интернете соавтор не указывается. Напрасно, я думаю.
А Димитриева так в Ташкенте и скончалась. В 1928 году.

В Великую Отечественную войну в Ташкент было эвакуировано огромное количество предприятий, организаций, простых граждан.
Здесь пережили трудные годы еврейский театр Соломона Михоэлса, киностудии «Мосфильм», «Ленфильм», киевская, одесская. Здесь были сняты фильмы «Два бойца», «Александр Пархоменко».
С Фаиной Георгиевной Раневской исполнившей в последнем фильме великолепную эпизодическую роль (помните пианистка в ресторане) в Ташкенте случился любопытный казус. Раневская очень любила мясо бройлерных индеек и слышала, что вроде для выращивания их помещают в сетки в подвешенном состоянии в тёмном помещении и кормят исключительно орехами. Так она и сделала. Подвесила прикупленную пару индюшек в подвале, куда регулярно доставляла орехи. Увы индюшки не только не поправились но напротив похудели до состояния не позволяющего надеяться на их бройлерное будущее и были позорно и тайно утилизированы.
Ещё вот: в фильме Эльдара Рязанова «Гараж», в том эпизоде где запертые в музее герои устраиваются на ночлег, за кадром едва слышна фраза: «… я вспоминаю эвакуацию, ташкентский базар…»
Завершая это небольшое «кинематографическое» отступление, скажу также, что в Ташкенте родились великолепная актриса, мастер эпизода, Рина Зелёная и звезда шестидесятых Татьяна Конюхова.
Воротимся, однако, к писателям. В Ташкенте в эвакуации жили Анна Ахматова и Алексей Толстой.
Корней Чуковский отпраздновал здесь своё шестидесятилетие. В его дневнике есть запись от 1 апреля 1942 года: «День рождения. Ровно 60 лет. Ташкент. Цветёт урюк. Прохладно. Раннее утро. Чирикают птицы. Будет жаркий день. Окна во двор - во дворе около сотни ребят, с утра до ночи кричащих по-южному»
А у Ахматовой о моём городе великолепные строчки:
И вспомню, словно на лету
Ташкент, я в огненном цвету
Весь белым пламенем объят
Пахуч, горяч, замысловат
Невероятен!
Вот так бы написать бы.
Юный Юрий Трифонов ещё только будущий замечательный советский писатель жил в Ташкенте в эвакуации с сестрой и бабушкой.
И ещё любопытная история из военных времён.
26 июня 1942 года на борту военного корабля класса «лидер» из Новороссийска в осаждённый Севастополь отправился военный корреспондент Евгений Петров (Катаев). Тот самый, что вместе с Ильфом написал «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок». Военный корабль имел боевую задачу доставить в Севастополь пополнение и боеприпасы, а так же эвакуировать раненных. Подобные корабли называли блокадопрорывателями. Казалось бы, какое отношение имеет сиё событие к теме настоящей главы? Некоторое всё-таки имеет. Собственное имя судна, на котором в служебную командировку отправился Евгений Петров, было «Ташкент». Такой вот поворот.

ПРИЛОЖЕНИЯ к главе восьмой

№ 1. Как О’Генри.
Однажды отнёс я в редакцию «толстого», литературного журнала свои сочинения. Через некоторое время встречаюсь с главредом насчёт моих дальнейших перспектив. Нормально – говорит – годится, будем печатать. Побеседовали немножко, а уже прощаясь немного конфузясь главред (милый, интеллигентный человек) спрашивает: А как у Вас с крупными литературными формами? В смысле - есть чего пообьёмистей? Я застеснялся и отвечаю – нет, пока такая вот только мелочёвка. И, для солидности видимо, приврал – мол, есть и большие вещи, но они ещё не закончены.
Редактор помолчал, вздохнул сочувственно и что бы меня как-то ободрить говорит: ничего, О’Генри тоже короткие рассказы писал, а вон какой знаменитый. Нормально – думаю - буду как О’Генри. Не так уж и плохо.

№ 2. Желания и возможности.
Решил я как-то, наконец-то, освоить Достоевского. Не изучить, но хоть бы прочитать полностью. В связи с этим решением я и обнаружил, что в нашей домашней библиотеке отсутствуют «Бесы» и «Идиот». Ну с «Бесами» понятно, библиотека у нас с советских времён, тогда их издание кроме как в собраниях сочинений не приветствовалась. А с «Идиотом» как же? Замылил видать кто-то. Отправляюсь на книжный «развал». Вижу «Идиота». Надо сказать что книги в Ташкенте теперь дёшевы. Совсем недавно видел собрание сочинений Марка Твена за пару долларов. До сих жалею что поленился тащить такую тучу книг. Да и теперь не так чтоб дорого. В среднем книжка (ежели это конечно не что-то остромодное) 500-1000 сумов. Полдоллара-доллар. А за «Идиота» отчего-то 2000 просят. Чего-же так дорого?-спрашиваю. Продавщица, пожилая женщина, поясняет:
- А он программный.
То есть пока ещё в программах местных учебных заведений. Следовательно котируется.
Подумав немного, отвечаю: Так ведь тут такое дело уважаемая, для того, кто Достоевского читает это дорого. Выбор стоит: то ли мяса кусок, то ли книжку купить. А кому это недорого тот его и не читает вовсе.
№ 3.Интерьер.
Пожилая, хорошо одетая женщина припёрла в пункт приёма макулатуры целую библиотеку. Прекрасный подбор книг. Все в отличном состоянии. Нулёвые – что называется. Хозяева по всей видимости так и не нашли времени их почитать. Пока взвешивали, остальные клиенты, тоже люди немолодые приумолкли. Вспомнили, наверное, недавние времена. Когда для получения абонемента, на который потом уже можно было приобрести книжку, нужно было сдать 20 килограммов макулатуры да ещё выстоять длинную очередь. Наиболее предприимчивые граждане, вот вроде этой гражданки как раз, очередь у приёмного пункта занимали с вечера, спали на раскладушках принесённых с собой, что бы с утра быть в первых рядах. Очень модно было в то время иметь в доме хорошую библиотеку.
Относительно увесистости: Толстой Лев Николаевич не подкачал - бумага плотная, шеститомник, по курсу, почти на сорок центов потянул. Достоевский уже послабее. А Марк Твен совершенно разочаровал, за полное собрание сочинений, двадцать томов между прочим, даже доллара выручить не удалось. Дама, всё-таки чувствуя некоторую неловкость, объяснила происходящее так: дети ИХ не читают, да ещё ремонт сделали.
Другие времена, другая мода. Не вписываются книги в современный интерьер.

№ 4.Чего изволите Ваше сиятельство?
Магазин, торгующий сантехническими изделиями, под названием «Лорд» ?!
А впрочем… есть в современных унитазах что-то царственное, тронное я бы даже сказал.

Глава девятая. АРХАИКИ.

Неширокая извилистая улочка, сплошь обсаженная старыми деревьями и такими же одноэтажными ветхими строениями. Петляя, то и дело рассыпаясь на переулочки и тупички, она словно заяц уходящий от всё сжимающих кольцо облавы охотников: железо-бетонных монстров охваченных электрическими огнями, отделанных ярким пластиком, зеркальным стеклом, обвешанных баннерами и прочими пугающими раздражителями будто призванными загнать одинокого зверя в угол и там прикончить. Агрессоры наступают уверенно и планомерно, прорубая широкие просеки проспектов и автострад сквозь отживающих свой век архаиков. Вряд ли они их даже и замечают.

В одном из приговорённых тупичков притулилось заведение дядюшки Карима. Карим- ака милостью божьей цирюльник вот уже сорок лет держит здесь по-местному сартарошхону. Проще говоря, Карим-ака парикмахер. Он благообразен, его лицо испещрено тёмно коричневыми морщинами цвета трещин на старой глиняной пиале. Клиентов у него немного, но их постоянству может позавидовать самый модный столичный визажист.
Хотя в арсенале Карим-ака всего-то бритьё опасной бритвой и три вида стрижки: «под Котовского» или «на голо», под машинку или «ёжиком», а так же «полубокс». Под последнюю категорию подпадают все виды причёсок не подпадающие под первые две. Карим-ака вдохновенный импровизатор. Ежели, предположим, посетитель не желает радикального сокращения растительности на голове, мастер, оценив черепно-лицевой рельеф клиента и проведя большим и указательным пальцем по своим толстым губам, стрижет «как Аллах на душу положит». Прямо скажем Карим-ака не виртуоз, но редко кто уйдёт недовольным. А секрет несложен.
Карим- ака хорошо знаком со вкусами посетителей. Любит их и всячески им потакает. Люди любят, когда им потакают. Один старый холостяк обожает сюда заходить: по два раза в месяц стрижётся, хоть всех волос -«три волосинки в шесть рядов». Почему? Да потому что только в парикмахерской он и чувствует, что о нём кто-то заботится. Старый парикмахер знает с кем поговорить о футболе, с кем о дороговизне, о погоде, кому предложить пиалу ароматного зелёного чаю, кому подмигнуть понимающе: мол, недурно вчера посидели.
А если вдруг появится незнакомец, так с помощью двух-трёх вопросов и богатого жизненного опыта хозяин вмиг нащупает живую тропинку к его сердцу.

Впервые я наткнулся на белый глинобитный домик, со старомодной дверью выкрашенной голубой краской и надписью «Сартарошхона» над ней, совсем случайно. Был в гостях, по-соседству, а выйдя увидел вывеску: чего бы, думаю, не подровняться? Спустя несколько месяцев уже, опять оказался в тех краях и, вспомнив про уникальную парикмахерскую и её очаровательно болтливого мастера, опять зашёл.
Карим-ака сильно увлечённый разговором с заглянувшим к нему, видимо просто потрепаться, седобородым аксакалом в синем банарасном чапане (это такой шёлк ручной выделки), на меня – как будто даже не обратил внимания. Я обиделся, всё же в прошлый раз мы так разговорились, я всё же рассчитывал на особое внимание, а он…Предложил сесть в кресло, глядя в противоположную сторону. Рассеянно вороша мои волосы и продолжая разговор отнюдь не со мной вдруг осёкся… И уже обращаясь ко мне:
- Я Вас уже стриг?
- Да – говорю, стараясь вложить в короткий ответ всё своё недовольство - к сожалению уже случалось.
- А я чувствую волосы знакомые – задумчиво продолжает он, не обращая на мою иронию ни малейшего внимания. И тут до меня дошло: он клиентов по волосу, на ощупь узнаёт. Мастер! Такому всё можно простить.

Последний раз когда я проходил мимо цирюльни Карим-ака на её двери висел замок. А глянув поверх крыши я увидел, там, подальше над древними карагачами пыльное облако и услышал звук тяжёлой строительной техники. Они уже здесь. Прощайте архаики!

ПРИЛОЖЕНИЯ к главе девятой.
№1. Ошибочка.
- Почём мясо?
- Какое? У нас разное. Грудинка, антрекот, росто, корейка, транш, бон-филе… Колбасы сырокопчёные. «Царицынская», фабрики Микоян, салями финская. Буженина, пожалуйста, ветчина, карбонат…
- Всё, всё, всё. Я всё понял. Где тут у вас выход?

№ 2. Смешные люди.
Кладбище. Здоровенный памятник из чёрного мрамора, сама могилка залита добрым слоем бетона. И почему обращает на себя внимание – чрезмерно всё как-то.
Видать родственники усопшего на увековечивание денег не пожалели. Вот поспешили только – просела могилка. И бетон лопнул, а мраморная плита покосилась и треснула. Заросло всё это сооружение густым бурьяном, не топтаным давно.
Родственники как памятник справили, так видать больше и не появлялись. Посчитали свой долг выполненным.
Смешные люди, и по сей день, наверное, думают, что соорудили монумент покойному. Ан, нет! Себе, ребятки, себе.

№ 3. Рокировка.
Помните, по всему бывшему Союзу прокатилась волна переименований, разрушения памятников и пересмотра ценностей? Это как раз из тех времён, запись: «Памятник Гоголю на улице Фонтанной заменить фонтаном. Улицу соответственно назвать именем Гоголя». – совсем немного в этой фразе художественного вымысла, потому в реальности:
На месте памятника Ташкентским коммисарам, очень приличном с точки зрения скульптурного искусства, воздвигли некую несуразную композицию в виде ладоней поддерживающих медальон с изображением герба Ташкента. Ученическая работа студента первого курса. Памятник немедленно перекрестили – «лепёшка на ладошка».
Вместо огромного (метров в десять высотой) памятника Горькому вдюндюрили маленький фонтанчик. На фоне окружающих его высоток очень похожий на пепельницу.
На постамент, занимаемый раньше памятником вождю мирового пролетариата Ленину, водрузили странное сооружение, получившее в народе название "Глобус Узбекистана".
А на нескольких станциях метро поспешно ободрали барельефы, напоминающие о «советском прошлом» и уже десяток лет зияют стены станций заплатками. Ломать как гриться не строить. И строить это тебе тоже – не ломать.