апология ташкента. эпилог

Автор: александр махнёв Глава десятая. ПАССАЖИРЫ.

Зима, пасмурно, сыро. Утро. Конечная остановка городского транспорта. Толпа не вполне проснувшихся граждан плотно окружила закрытые двери одного из автобусов. Ещё три машины стоят в разных концах остановки. Во всех наглухо закупоренные двери, водителей нет. Тот первый тарахтит незаглушенным двигателем. Народ, ёжась и зевая, жмётся к дверям. В надежде первым ворваться внутрь на «сидячее» место. Напряжённое ожидание скрашивается тревожным разговором. Мужчина в спортивной куртке и шляпе: "Этот первым поедет, точно вам говорю, вишь и мотор не заглушил". Из задних рядов: "Да им то что, бензин казённый. А этот водила чаёк уважает. Пожалуй, что вон тот с фанерным окном, первый тронется, там шоферюга пошустрей. Женщина в пуховом платке, в левой руке авоська правая на автобусной двери: "Ну, прям, скажите тоже, тот с фанерой, токо, токо приехал, а наш - тёплым взглядом окидывает дверь - уже давно стоит. И не так уверенно, в надежде на поддержку, добавляет - "Должен же у них быть какой-то график". Остальные, в общем, соглашаются с последним пожеланием, но те, что подальше от двери перемещаются к фанерооконному автобусу. В этот момент часть граждан, проявив недюжинную реакцию и сообразительность, семенящим бегом устремляется к третьей машине. Это самые опытные, они следили не за автобусами, а за дверью диспетчерской. И первыми заметив вышедшего оттуда водителя, мгновенно оценив, к какому автобусу, он относится, рванули вперёд, в доли секунды облепив двери нового фаворита. Долговязый шофер, не спеша, с полным осознанием собственной значимости шествует к кабине. Важно открывает дверь, долго, будто навечно, устраивается на сиденье, заводит двигатель, и так и не открыв пассажирских дверей, трогает. Народ бежит некоторое время рядом с машиной, но скоро отстаёт - толпой это делать несподручно.
Водитель, видимо вполне удовлетворённый результатом, останавливает автобус и открывает двери. Часть пассажиров, проигравшая несколько минут назад забег к дверям неожиданно оказывается ближе к желанной цели, чем отставшие победители и тут же реализует свой шанс. Посадка в автобус напоминает загрузку плохо тренированного десантного взвода.
В дверях образуются пробки. Женщина с авоськой, истошным голосом: "Ой, ё, ёй! Что же вы мне всю руку оторвали! "Здоровый мужик испуганно отстраняется. Дама лихо использует полученный эффект, прошмыгивая в салон. Прежде чем мужик успевает сообразить, что его надули, в образовавшуюся брешь проскальзывает бабушка с веником и внуком. Наконец до мужика доходит и он с криком: "Посторонись!" бросается в дверь вперёд головой. В задней двери застревает тётенька угрожающего сложения и несколько секунд понадобившихся остальным "заднедверникам" для того чтобы протолкнуть её внутрь решают дело. "Переднедверные" захватывают все сидячие места. Посадка становится более спокойной. Наконец салон набивается "под завязку" Отчаянные крики оставшихся за бортом: "Пройдите в середину, там же совсем пусто!", или "Ну ещё на пол человека!" вызывают лишь придавленные улыбки изнутри. Автобус, с трудом закрыв двери, трогает, кряхтя и тяжело вздыхая, как штангист перед взятием веса. Водитель: "Осторожно на остановках контролёры, выход только в переднюю дверь!"
Остановка. Выходящие судорожно пропихиваются к передней двери, вызывая бурную реакцию остальных. "Ну, куда ж ты прёшь!", "Ухо отпустите!", "Чего ты свою ногу в мой карман пихаешь, зараза!!". "Мужчина вы выходите?" Мужчина, здоровяк: "Ну. - «А впереди выходят?". "Конечно!- немного подумав - токо они об этом ещё не знают" Впереди шум, крик. Водитель: "Чё ты мне суёшь козёл? Чё ты мне суёшь?"
Хлипкий мужичок в кепке: "Проездной это". "Да на фиг мне сдался твой проездной! Ты знаешь, что у меня план? Знаешь? Достали уже своими проездными суют и суют. А план кто я, что ли сдавать буду?" Наконец автобус возобновляет движение. Водитель: "До метро выходящие есть?" Дружный хор: "Нету, нету!!!" Одинокий, неуверенный голос: "Нет, ну как же? А я? Есть выходящие, я выхожу".
Тяжёлый бас: "Заткнись мужик, все до метро едут, а тебе выходить приспичило. Раз решили, значит решили. Большинством. Давай шеф до метро, без остановок".

ПРИЛОЖЕНИЯ к главе десятой.

№ 1.Уделал.
Водитель городского автобуса немного рисуясь, со вкусом, общается с пассажирами посредством внутренней связи. «Добрый вечер, автобус работает по маршруту, остановки и пр.» Корит и распекает нерадивых пассажиров нежелающих продвигаться в середину.
Он несомненно гордится своим «дикторским» голосом. А лёгкий блатной прононс выдаёт бывшего «сидельца». Догадку мою он как-то блестяще подтверждает.
В автобус загружается группа курсантов милицейской школы. Нейтрально-попсовые мелодии в салонных динамиках немедленно сменяются вызывающе- блатным репертуаром.
А по белому снегу уходил от погони
Человек в телогрейке или просто ЗеКа…
И далее:
И родная в бриллиантах и слезах
Провожает до машины как всегда
Я вернусь к тебе опять, какой базар
Если вышку поменяют на года.
Но это ещё не всё. По маршруту имеется остановка «Таштюрьма». Это надо было слышать! Каким развесистым букетом эмоций и интонаций снабдил водитель, нехитрую фразу: Следующая остановка «Таштюрьма». Тут и злорадство и ирония и явное и очевидное удовольствие. Уделал ментов, ох уделал! А начальнички то будущие и не прокнокали.
Про меня он конечно не знал.

№ 2. Условный рефлекс.
Ветхий дедок, поднимаясь в автобус едва не рассыпался на очень медленном ходу. Но вот углядел свободное место и мимолётное но мгновенное преображение: мощный рывок, зад зависший над сиденьем и … старичок медленно оплывает вниз. Вот она субъективная сила условного рефлекса - сильнее даже объективной физической немощи.

№ 3. Страшная сказка.
Зелёным-презелёным ташкентским летом, в зелёном, зелёном трамвае, сжимая в потном кулаке зелёный, зелёный билет, за который только что было заплачено зелёной-презелёной купюрой* сидел зелёный- презелёный от злости пассажир. Электричество выключили. Трамвай встал -сука!.

* двухсотсумовая купюра, в которую до недавнего времени оценивался трамвайный билет, зелёного цвета.

Глава одиннадцатая. ЯБЛОКИ НА СНЕГУ.

Предновогодний базар. Хожу по рядам, непрерывно щупая в кармане жалкую наличность. Денег – «кот наплакал», да ещё тот кот, скупой на слезу. А продавцы как «с цепи сорвались» заломили «праздничные» блядь цены, не подступиться.
Суки, падлы, ублюдки – ругаюсь про себя. А может уже и не про себя. Может уже и вслух, может это мне только кажется, что «про себя». Ну, вот то же самое, вчера, в два раза дешевле! Да послезавтра же отдадите за то, что я хочу! Но сегодня три шкуры дерут идолы. Раз… их в корыто!
Внутри меня пожар. Закипело все, что накопилось за прошлый год. Всё дерьмо. Торгашей блядь, поубивал бы всех нах! Всех к стенке и залпом! Забить пробками из шампанских бутылок насмерть!
Все мои личные обиды, неудачи последнего времени, захлестнули и уж «горлом пошли» было…
И тут продавец, слева от меня, сделал неловкое движение и яблочную пирамиду тщательно им же выстраиваемую, обрушил вниз, с прилавка. В раскисший, смешанный пополам с грязью ташкентский снег.
Ну хотите верьте, хотите нет: непроизвольное движение – кинулся подымать.
Чего-то Д’ Артаньянское есть в нас всё-таки. Неистребимое и нечаянное.
Тем более, что ему бедолаге, на внешнюю сторону прилавка не перебраться никак! Аншлаг блин полный. И для покупателей и для продавцов. Передаю ему сердешному яблоко, и тут мы встречаемся глазами.
Я, и задубевший, на сыром, промозглом ветру, мужичёк. Дехканин, по-нашему, по-восточному. Измученный, недобрыми, косыми взглядами оппонентов, задолбанный прошлогодними проблемами, не меньше меня самого.
Улыбается виновато, неловко ему как будто, что я ПОКУПАТЕЛЬ! ему ПРОДАВЦУ помогаю.
Рахмат, ака – говорит. А голос срывающийся, то ли от волнения, а верней от хронической простуженности. И становиться мне как-то неловко за свои злобные думы.
С Наступающим уважаемый – отвечаю, и продолжаю подавать ему яблоки..
Собрали всё. Другие торгаши помогли. Тоже надо сказать довольно удивлённые, моим неординарным поступком.
В оконцовке, облагодетельствованный, протянул мне яблоко, тщательно обтерев его о собственную, засаленную весьма, фуфайку, и сказал, почти нежно: Спасибо брат.
И как-то лучше сделалось на душе, добрее и праздничней.
Новогодней даже как-то.

ПРИЛОЖЕНИЯ к главе одиннадцатой.

№ 1. Подсознательное.
Продавцы в Ташкенте по большей части из коренного населения, торговля одна из национальных традиций. А вот ценники им приходится писать в основном по-русски. Рыночная экономика в действии. Город то интернациональный. Ошибки в написании, поэтому, дело вполне объяснимое. Но как блестяще иллюстрируют они подсознательное отношение к поименованным предметам.
Ну например: «БАРАНЫЙ РЁБРЮЩКИ»
Чувствуете, как брызжет сок от бумажной этикетки? Какое нежное, пиететное я бы даже сказал отношение к банальному продукту!
Или: «СЛИВОЧНАЯ МАСЛА»
Это ж просто не всякий любящий сын с подобной интонацией к обожаемой мамаше обращается.
Каково, а?!
Между прочим, таким же образом пишут «САЛА». Вопреки всем религиозным обычаям местные мусульмане очень этот продукт обожают.
Или вот немножко другой случай: Пожилой мужчина, в подземном переходе продаёт хрен. В смысле корни растения, используемые для приготовления острых приправ. Перед ним товар, разложенный кучками и кусок гофрокартона. На нём написано крупно «ХРЕН» и далее изготовитель, видимо охваченный сомнениями по поводу благозвучности надписи, добавил чуть ниже, через дефис, уже меленько, (места то на картоне почти не осталось) «ОК».

№ 2. Демагог.
Решили с мужиками немножко, «на троих», отметить наступающий Новый год. Именно немножко! Безо всяких излишеств типа «запой» и прочее. Затарили продукты, напитки. Прибыли к месту посадки. Разгружаемся: шуршим пакетами, звеним бутылками.
- Чё то я не понял, договорились же «по чуть-чуть»! На фиг стоко водки взяли?
-Скоко стоко? Как договаривались – две бутылки.
- Так, ты чё? Издеваешься?
- В смысле?
- Ну блин они же литровые! В пересчёте на стандартный объём все четыре выходит?
- Ну вам ё-моё не угодишь! Их же две? Кто скажет, что их четыре пусть первый бросит в меня пробкой.
И ответственный за спиртное, ухмыляясь, протягивает своим, озадаченным собутыльникам пробку от только что вскрытой им пивной бутылки.
И вот как ему возразишь?
№ 3. Зима.
На базаре. Ряды, отведённые под торговлю бобовыми. На прилавках манящие россыпи круглого и продолговатого, большого и маленького, зелёного, белого, красного, жёлтого… Фасоль, горох, маш. Рядом и сухофрукты. Залежи кураги, кишмиша, всевозможных орешков. Десятки сортов, сотни оттенков. Здесь я бросаю перо, предварительно расписавшись в собственном бессилии. Ну нету у меня таких талантов – цветовая гамма всего этого великолепия просто неописуема
Продавцы зазывают вовсю всякого забредшего в их поле зрения, но чаще безуспешно. Дорого.
От нечего делать, да и для согрева часто пьют чай, вместе. Компанией. И вот в такие моменты, когда большая часть из них удаляется от своего товара, сверху, вдруг, словно стая пацанов на чужой огород на пёстрые россыпи камнепадом обрушиваются горляшки. Среднеазиатские, дикие голуби.
Летом пищи достаточно всюду, зимой похуже и чаще жмутся птицы к базарам, где круглый год изобилие. Ухватывают, кому чего попалось, и взмывают вверх, сопровождаемые громовыми проклятиями продавцов и смехом оказавшихся свидетелями этого зрелища покупателей.

ЭПИЛОГ.

Я не родился здесь. Больше того я родился не здесь, а за тысячи километров отсюда. Но здесь, в этом городе я рос, учился и женился. Здесь родились мои дети. Здесь стоят дома, которые я строил, а в здешних журналах иногда печатают то, что я пишу.
Здесь живут люди, которых я люблю. Я пустил здесь корни. Я коренной ташкентец. Поэтому когда мне говорят, что надо уезжать - я не понимаю зачем и не знаю куда. Хотя я, конечно, маленько устал объяснять, что это не я штурмовал ту крепость, которую в тысяча восемьсот каком-то году обороняли местные патриоты. И это не я распорядился сажать то, что они и посадили. Тем более кого. Я просто здесь живу. Так получилось. А они зачем-то соскребли с автобусов надписи, чтобы сделать их на государственном. Зачем они это сделали? Там же было полно места. Я здесь живу и люблю этот город не меньше любого другого. Город, в котором весна начинается в феврале, а когда начинается зима, не знает никто, включая аксакалов. Город, где на базаре вас могут серьёзно спросить "Вас обсчитать или обвесить". Город, где к мужчинам обращаются "брат", а к женщинам "сестра". Где "хоп майли" это по-русски, а "кушай на здоровье" по-узбекски. Где можно выпить и закусить через каждые сто метров, в центре через пятьдесят и всё это круглосуточно и круглогодично. А небо здесь…

Тут, я извиняюсь, сделаю ещё одно, последнее, почти лирическое отступление. В моём городе широко распространено следующее приветствие: ладонь правой руки прикладывается к сердцу. Это восточное выражение крайнего почтения и уважения. Ну, то есть подобный жест совсем не обязательно означает, что вас так уж безмерно уважают. Но! Это значит, что вас никак нельзя проигнорировать. Невежливо это будет. Такой аналог американской «резиновой» улыбки.
Тилипаю как-то с утра на работу. Задумался. Чего-то надумал, Как ни странно. В смысле мысли. Дай, думаю, в книжечку запишу. Ну и непроизвольно хлопаю себя ладонью по нагрудному карману рубашки, с целью уточнить со мной ли записная книжка. А навстречу мужик, принял моё движение за приветствие. И в ответ приветствует. Чрезвычайно почтительно.
Принято считать, что у меня интеллигентная внешность. У моих друзей принято. Право же и не знаю отчего. Из интеллигентного у меня разве что очки. И вот мужик, мент, между прочим, сбитый с толку обманчивым внешним видом и естественно не понимая, кто собственно с ним здоровается, очень, просто очень! почтительно отвечает на моё якобы приветствие.
И подумалось вдруг: Отчего это мы их, представителей правопорядка, недолюбливаем? Нехорошо это.

Впрочем, продолжим, вернее сказать закончим наш эпилог, на чём я там остановился, а…

…а небо здесь голубое до звона в ушах и рези в глазах. А сам город бело-розовый весной и зелёный летом, а другие времена года почти не заметны. Здесь тысячи фонтанов бьют в десятках направлений, странным образом никогда не попадая в вечно сухие арыки. Здесь суперсовременные гостиницы, заселённые иностранцами уживаются с архаичными глинобитками и панельными многоэтажками набитыми "своими". Он очень разный этот город, да и как же иначе? Ведь здесь два миллиона по прописке и ещё столько же просто проживающих. Он цветной и многонациональный и я думаю, что это хорошо. И вряд ли кто убедит меня в обратном. Это наш город! Это мой город! Но я не претендую на монополию и того же жду от остальных. Ведь мы живём в городе, у которого есть своя история, не имеющая, как известно, сослагательного наклонения. Так что не надо её отковыривать, полировать и переделывать. Её нужно просто продолжать. И лучше всем, сообща. Как говорят в этом городе "хашаром".

спасибо всем кто добрался до финиша!