Валя Шепелов или снова о смерти старух

Автор: Crystal_abyss Всю ночь на языке Шепелова вертелся вкус последних секунд жизни старушки. Она так красочно умирала, безропотно снаружи, но так трагически изнутри, что Валентину захотелось понаблюдать за ее кончиной. Каталка, на которой помещалось ее тело, особого места в больничном пространстве не имела. Ее просто перемещали по коридорам, отодвигая от проходов и дверей, иногда загоняя к туалету, а иногда придвигая в полуоткрытому окну.
Старушка в палату не стремилась, ей было уютней помирать возле сортиров, она даже подсчитывала число слитых бачков, почему-то считая, что доживет до круглой трехзначной цифры. Получить облегчение в туалете было единственной радостью в существовании многих пациентов, особенно этим отличались долгожители. Этих лечили месяцами, регулярно созывая консилиумы, и солидарно принимая решение о продлении лечебных процедур.
Туалет они боготворили, их преклонение перед ним было почти так же велико, как перед столовой. Но если в столовой колдовали какие-то абстрактные люди, то в туалетных кабинках раскрывались мучимые хворями глубины собственных душ. За возможность душевно очиститься среди больных даже шла борьба. Старушке было неведомо их настойчивое стремление к облегчению, она всего лишь лежала у входа, считала и беззвучно ждала. По движениям ее губ, выходившие принимать новые страдания, определяли в ней настрой на молитвы, она же, на самом деле вела скрупулезные подсчеты и отказывалась зачислять бачки, опустошенные лишь наполовину. Иногда она цеплялась рукой за проходящих мимо и спрашивала про слитый из бачка объем.
Шепелов, между тем, достойной причины для лечения не имел, и пребывал в больнице вроде как просто из желания помогать обреченным. Надо отметить, что мир ценил его доброту и открытость, врачи и больные желали его поддержки и сострадания.
Старушку он приметил опытным глазом едва ее вкатили в коридор. В ней он безошибочно определил пациентку, безнадежную к жизни, и стал настойчиво поджидать ее скорую смерть. Он даже намеренно откатил ее подальше от кабинета дежурных врачей и заставил медсестру вычеркнуть ее фамилию, как не нуждающуюся в регулярной еде. Старушка однако удивляла его волокитой с собственной смертью и нежеланием отойти как можно скорей. Валентин ходил кругами и все сильнее раздражался, решая для себя, как побыстрее познакомить старушку со смертью. Даже предложил горсть каких-то таблеток, но старушка отказалась под предлогом неспособности глотать. "Могу размельчить или оказать помощь в клизме" - не сводя с нее глаз, предлагал Шепелов, но старая сволочь упрямилась и обещала закричать.
Пришлось применять дипломатию и везти каталку к открытому окну. Там старушка до утра колела, почти сделавшись мертвой, но все еще сохраняла остатки жизни внутри. Ближе к обеду свершилось. На сорок третьем бачке силы оставили старую женщину, и она досадливо искривилась. Умирать совсем не хотелось, а хотелось прожить по крайней мере еще хотя бы полсотни бачков. Сколь велико было облегчение сорок третьего посетителя кабинки, столь же и тягостно было прощание старушки с собственной жизнью. Она даже хотела отматерить, но не знала кого. Шепелов же предела нахлынувшей радости не имел. Он возводил руки к небу, плясал у каталки и что-то бессвязно кричал, обжираясь последними мгновениями жизни старушки, будто очень редким и недоступным блюдом, поданным в количестве нескольких сотен порций. Вкус был настолько сводящим с ума, что Валентин стал с вожделением лизать нос умирающей, вгоняя свой запах в ее острые ноздри будто мазь для бальзамирования. Он все кричал "я остаюсь! а ты умираешь! так нюхай же меня и завидуй!" Старушка некоторое время предсмертно протестовала, явно желая поменяться местами, а потом пару раз вяло скорчилась и неохотно так умерла. Шепелов совсем помутился в припадке и все не мог оторваться от дервеневшей покойной, а окружающие смотрели на него и однозначно отмечали в нем страдания сына, потерявшего нестарую совсем еще мать. Уступили даже место в туалетной кабинке, впрочем, не без внутреннего угрызения по поводу собственной доброты.
А под утро Валентину снились целые толпы старушек. Они все умирали, корчились, а он метался между ними и не успевал напиться их смертью, молил их замедлить мучения, не умирать так бессердечно скоро, и все равно не успевал досмотреть до конца ни одной смерти, ни одного прекращения души. Сладкий вкус последних мгновений жизни старушки вдруг сменился дразнящим предвкушением сладости тысяч смертей. Предвкушением таким невыносимым, таким недосягаемым и запретным, что Шепелов весь напрягся и незаметно захлебнулся от столь сладких страданий в слюне возбужденной непомерным аппетитом своей неяркой души.