Притча тонкого мальчика

Автор: new_name 1

Я возился с ее анальным отверстием, крепко сжимая ее крикливый рот рукой. Мы лежали на холодном кафельном полу туалета зелено-желтых тонов. Бедняжка так страдала. Я тыкал в нее своей штукой, но он все не входил в ее узкую щель, тем более, что все ее тело в тот момент было единым мускулом, с силой зажатым в отчаянной попытке освобождения. Но то, что происходило было неизбежным, и просто пришел тот момент, когда она должна была оказаться в положении, в котором находилась.
Слезы, катившиеся из ее глаз стекали на руку, которой я прикрывал ей рот. Она обреченно мычала и, думаю, молила о пощаде, о которой не могло быть и речи.
Сейчас, мысленно возвращаясь к событиям того дня, я ясно понимаю, что я не был страстным насильником. Разум мой был светл и ясен, будто я только вернулся с прогулки на природе. Я был лишь немного раздражен и несколько раздосадован тем, что никак не мог войти в ее грязный анус, но во мне было терпение монаха или самурая, как вам угодно. Туалет этот был моей кельей, а тело этой малышки было для меня одновременно и могилой и утробой матери, потому что, конечно – тогда часть меня отмерла, совершив неминуемое харакири, а часть зародилась из ниоткуда.
Преодолевая сопротивление, я стал вводит туда указательный палец свободной руки. Ее мычание пошло на спад, заменившись тихими всхлипами безутешного плача. Наконец, весь мой палец скрылся в глубинах ее тела и души, так отчаянно сопротивлявшихся этому вторжению. Я стал вводить-выводить его, сначала медленно и нежно, затем ускорил темп до пары вводов-выводов в секунду.
Утомившись, я вытащил палец. Понюхал и облизал.
Потом налег посильнее пахом, и наконец получил желаемое. Я был в ней, как тому и полагалось быть. Я задвигался взад-вперед, но желаемого удовлетворения это не приносило. Член, будучи совсем небольшим то и дело выскакивал из нее, и не оставлял ни малейшей возможности насладиться своей властью.
Достав швейцарский ножик с красной рукояткой из заднего кармана своих брюк, я нажал на кнопку, располагавшуюся на этой рукоятки. Небольшое серебристое лезвие отражало в своем неутомимом спокойствии горевшие лампочки туалета.
Я поднес лезвие к ее горлу и с силой нажал. Нож утонул в ее шее, кровь стала хлестать фонтаном, окрашивая холодный пол в алый тон. Кроме крови из дырки из ее горла полились и хрипяще-шипящие звуки. Она хотела мне что-то сказать на прощание.
Я и так знал все наперед. В словах нет ни малейшего смысла. В глазах, запахах, телодвижениях – вот где просматривается человек. В блеске волос и аромате подмышек он первоздан.
Тело ее, отчаянно сопротивлявшееся в начале, стало заметно ослабевать, а затем и вовсе сдалось, обмякнув и безразлично слипшись с полом. Лишь сочащееся кровью горло было живым в ансамбле ее организма. Словно дирижер, я остановил барабаны ее грудей, трубы губ, и скрипку сердца, позволив немного поиграть баяну вспоротого горла.
Я встал с нее, застегнул ширинку, заправил небесного цвета рубашку в брюки и всмотрелся в свое отражение в зеркале, висевшем на стене.
Молодое лицо, темные волосы. Когда же я успел поседеть?! – подумал я, разглядывая грубые седые волосы на висках. Мне же всего 19 лет.
Сходив на кухню, я принес молоток и тарелку. Ударил ее по затылку – тихий треск черепной коробки. Ударил снова и снова и снова – и мне, наконец, удалось добраться до жижицы мозгов.
Я положил немного серного вещества этой малышки в свою тарелку и задумался на секунду-другую. Да, это стоило сделать. Отложив тарелку с мозгами на раковину, я, стараясь не запачкаться в крови, лужей разлившейся на моем полу, стал ее переворачивать.
Став безжизненной, она стала такой тяжелой, будто набрала в весе. Пыхтя и потея, я перевернул ее на спину. Из дырки в голове на пол стала стекать какая-то жидкость и кусочки ее умных мозгов. На лице у нее я увидел гримасу ужаса и вместе с тем, как мне показалось, покорное принятие своей судьбы. Обратной стороной молотка я стал выковыривать ее очаровательной красоты глазки. Поочередно чуть поддевая каждый из них, я тут же вставлял в образовавшееся отверстие пару пальцев и с силой тянул на себя, вырывая глазные яблоки из глазниц.
Ее глаза смотрели на меня с тарелки, соседствуя с мозгами, которые всегда отличались острым умом.
За окном был мой город, утопавший в недолговременном, а оттого прекрасным, красном свете заката. Облака тревожно спешили куда-то, обреченные на погибель при первом же осеннем дожде. Деревья роняли листву под легкое шелестение ветра.
Закончив трапезу, я отправился к ней. Улегся на нее и поцеловал в открытые смертью губы.
Я знал, что она не исчезла – я отправил ее туда, где ей будет лучше. Я сделал это, несмотря на нашу душевную привязанность. Я хотел лучшей жизни для нее, и подарил ее ей, использовав для этого самый непростой путь. Растрогавшись, я смахнул пару слез со своего лица и погреб его в холмиках ее остывших грудей.
Она была единственным человеком, которого я по-настоящему любил.

2

Я сидел в своей комнате, слушая «Whisperings: Solo Piano Radio» в Itunes, когда Icq радостно замигало. Я сделал пару кликов мышкой и в открывшимся окне увидел сообщение:
- Ну что, Артур, едешь со мной на следующие выходные?
- А ты 4-5-го поедешь? – поинтересовался я.
- Да.
- Может быть поеду с тобой. Просто дела кое-какие есть.
- Давай, поддержи брата в такое время. Не ехать же мне через вражеские территории одному.
Я дал свое согласие. Назир был моим двоюродным братом по отцовской линии, разменявшим третий десяток, но так и не обзаведшийся семьей. Теперь он решил исправить положение и намеревался ехать в Дагестан, чтобы обустроить это мероприятие. Все было готово – мать его еще около года назад нашла ему в соседней Осетии невесту, с которой он иногда говорил по телефону – привыкал.
У Назира был младший брат – Азиз, которому на тот момент было что-то около двадцати-пяти. Отец их – Хасан погиб много лет назад, при так и невыясненных обстоятельствах.
Говорить об этом было как-то не принято, но вот что я знал об этом происшествии: мой дядя Хасан пришел домой поздно, будучи подвыпившим. Дома у него произошел конфликт с супругой, после чего он был вынужден уйти. Куда он шел, так и осталось тайной, потому что ушел он громко хлопнув дверью. Когда прошло несколько дней, а он все не появлялся, семья забеспокоилась и, как оказалось, не напрасно.
Сильный удар тяжелым предметом по голове стал причиной его гибели. Предположительно, это было убийство с целью ограбления – но кто его знает точно?
Так мы оказались вместе.

3
Мой отец, как мне казалось совсем обезумел. «Лучше бы он умер, чем стал таким», - написал я однажды, будучи в отчаянии.
История была проста, как дважды два – он нашел себе молодую. Певший всегда геополитические песни о врагах малых народов Северного Кавказа и воспитывавший меня соответственно, он совершенно потерял голову от армянки возрастом младше моей сестры – своей дочери.
Одним этим поступком он перечеркнул всю свою предыдущую жизнь. Это событие стало для него причиной тотальной смены ориентиров, точек координат, на которых он стоял с самой своей юности, разделило его, да и отчасти наши жизни на «до» и «после».
Он всегда был известен мне своей принципиальностью, искренней любовью к нам, хорошо скрываемой за маской кавказского равнодушия. Настоящее же равнодушие стало тем еще испытанием.
В любовном угаре он кричал маме:
- Ты должна радоваться, ведь меня посетило великое чувство!
Мама пыталась держаться, но глаза ее были на мокром месте, а он все упорствовал.
- Что ты смотришь как баран на новые ворота? У тебя просушенные мозги! – и все в таком же духе.
А когда мама пыталась возразить, что всю свою жизнь посвятила воспитанию их совместных детей – меня и моей сестры, и что это он был тем человеком, который запретил ей получать высшего образование (Я сам буду обеспечивать семью! А ты сиди дома! Хочешь учиться? Выбирай – либо семья, либо учеба! Если ты пойдешь туда, то домой можешь не возвращаться), он разражался бурей малосодержательных упреков и обидных слов, причем не преминул высказаться и на мой счет.
Это был странный человек - каждый день в часов 10 утра он выезжал на черном Mercedes S500 из дома, а чем он занимался дальше было для меня загадкой. Изредка я слышал о том, какие встречи он провел за день, но что за встречи можно проводить, переезжая из одного кафе в другое? Собственного офиса или постоянного места работы у него не было. Иногда он появлялся в Совете Федерации РФ, где ему удалось разжиться удостоверением советника одного из сенаторов «на общественных началах», но такая корочка могла произвести впечатление только на сотрудников ГИБДД. Да и то, я помню случай, когда ГАИшник сказал: «На общественных началах? Тогда давайте и разберемся на общественных началах!».
В юные годы отец был целеустремленным, с огромным потенциалом человек. Тот факт, что он получил два высших образования в спецшколах МВД СССР и неплохо разбирался в юриспруденции позволял ему всегда держаться на плаву. У него было несколько контрактов с представительствами турецких компаний в Москве на «юридическое сопровождение бизнеса», с ежемесячным окладом от 30 до 90 тысяч рублей каждый. Изредка консультируя этих ребят, ему видимо удавалось внушить им мысль о весомости своей роли в их работе, иначе они бы ему не стали платить.
Домой, по словам мамы он приносил тридцатник, остальное расходовал на себя, ничего себе не покупая. Питался в хороших ресторанах, где заседал днями напролет, снимал квартиру для своих поебок, дарил подарки, но не нам (мама то и дело находила чеки в карманах его потрепанных пиджаков).
В те редкие выходные, когда мы выбирались все вместе в какой-нибудь торговый центр, в каждом магазине он начинал просмотр вещей с женской молодежной одежды. Странно для мужика, которому под 50, не правда ли? Он был влюблен и о предмете своей любви не забывал ни на секунду. Думать о нас, соответственно, у него времени не оставалось.
Однажды, проходя мимо магазина Guess, я обронил:
- О, это отличный американский магазин!
- Да?! Красивая одежда. – сказал он, разглядывая женский манекен в витрине, настолько заинтересованно, что все становилось понятно.
Внутри меня тогда происходили странные процессы: я потерял отца и друга. Он был рядом, но он уже был не тем человеком, который был мне дорог когда-то. Того человека не стало. И эта безвозвратная потеря угнетала, тем более, что лицо его постоянно мельтешило передо мной.
Сначала мне было жаль себя – преданного друга, соратника, вождь которого перешел на сторону врага, сына, потерявшегося отцовское плечо, потом я озлобился и решил отомстить, но время шло и жизнь продолжалась. Новые события отодвигали чувство горячи на задний план, но оно все равно фонило, где бы я не находился и чтобы я не делал.
Больше всего мне было жаль маму, в одночасье ставшую такой ненужной, с матовым взглядом задумчивости.
Что еще примечательно, так это то, что, когда отец вроде более или менее пришел в себя, он все равно не смог отказаться от своей второй жизни. Всю жизнь бывший примером силы воли, он оказался слишком слаб, чтобы удалить один контакт в своем телефоне (скрытым, кстати, под мужским именем), отказаться от общения всего с одним человеком.
От осознания этого, он стал еще крикливее и краснее. Он пыхтел, сидя воскресными вечерами перед телевизором и ковырял в пожелтевших зубах зубочисткой. Он был таким жалким, но все еще иногда разрождался фразами вроде «Да кто ты такая, чтобы меня учить?! Кто ты вообще? Ты – ничто!», забывая, что это он тот, кто потерял свое лицо, став рабом искушения.
Я был готов принять его вместе с его слабостями – он много сделал для меня в «той» жизни, но ему не удалось с достоинством выйти из этой ситуации, и это все перечеркнуло. Я его просто не воспринимал.
Только саднившееся чувство разочарования в близком человеке, и принадлежавшая ему тюнингованная BMW 523, без дела простаивавшая во дворе, напоминали мне о нем.
А тот кусок говна, что сбил меня с ног, когда я не выдержав его криков «на хер» в гостиной, вышел заступится за маму - не мой отец.
«Лучше бы он умер, чем стал таким», - написал я однажды, будучи в отчаянии.

4

Мы ехали на серого цвета Volkswagen Bora, с помятым правым крылом:
- Я уже страховку получил и даже успешно потратил, - поделился он, улыбаясь.
Россия пролетала за окном. Выехав из Москвы в 3 часа ночи, мы двигались на юг: Тульская область, Тамбовская область, Воронежская область, Волгоградская область… Унылые пейзажи сопутствовали нашему продвижению. Пыльные, покосившиеся дома вдоль трассы, придорожные кафе-вагончики, таблички «Кемпинг» и множество грузовых машин в обоих направлениях развозили товары.
В города мы не заезжали, чтобы экономить время, поэтому проезжая Тамбовскую область, я даже мельком не взглянул на Тамбов, проезжая Воронежскую область, не полюбовался Воронежем и далее по списку.
Серость за окном и молчаливость Назира, я пытался компенсировать непринужденными шутками, вроде:
- Ну что, готов?! У тебя есть последний шанс отказаться от этой затеи, - намекая на брак, и он пускался в долгие рассуждения вслух о тех плюсах и минусах, которые его поджидали после свадьбы.
Там была кое-какая работа во дворе дома, который строился в течении этого предсвадебного года, с которой надо было помочь. Я был готов помогать.
В Ростов-на-Дону мы зарулили – красивые девушки в коротких юбках ходили туда-сюда, успевай только головой крутить, ребята с распахнутыми рубахами, а то и вовсе без оных. Мне понравился этот теплый город, быстро промелькнувший в моей жизни.
Затем были калмыцкие степи. Подумать только! Сколько было пустой абсолютно, совершенно неосвоенной земли только на этом направлении и то это только те места, где разлеглась федеральная трасса, сколько же было мною не увидено. И все это в тоже самое время, когда курдам и более мелким народам негде жить и они добиваются своей государственности с оружием в руках. Определенно в этом мире что-то шло не так.
Определенно в этом мире что-то шло не так.
Определенно в этом мире что-то шло не так.
По-моему совершенно очевидно, что в этом мире многое идет не так.

5

Наконец среди ночи мы доехали.

6

У меня была подруга по имени Даша. Я встретил ее, поступив в университет, откуда вскоре был отчислен, но Даша у меня осталась. Это было совершенно очаровательное дитя с широкими бедрами, тонкой талией и шкодливым взглядом.
Сначала думал – очередная. Но у меня не вышло. Все дело в том, что на первом свидании – в кино, она не захотела поцеловаться, и я завяз.
Неторопливо, по сантиметру я впускал ее в свою жизнь, посвящал в свои дела.
Тогда я мечтал стать значительным человеком, до тех пор пока в первый раз не ударился лицом в грязь. На стене висела бумажка «Артура Кара исключить за академическую неуспеваемость». Я был раздавлен и, одновременно, понимал, что ничего страшного не произошло. Институт продолжал жить своей жизнью, машины продолжали ездить за окном аудиторий, снег продолжал падать, а я все еще дышал и, соответственно, жил.
Я чувствовал себя униженным и оскорбленным, получив статус вольнослушателя. Сначала пытался себя утешать, что, мол Ленин тоже был вольнослушателем, но на парах мне всегда напоминали о шаткости моего положения, и я плевать хотел на Ленина и на свои глупые попытки самоуспокоения.
Наконец мы с Дашей поцеловались. Она сначала робко, с звонившим от волнения, будто колокол сердцем приложила свои губы к моим, затем утонула в моих объятьях.
Долгое время после этого мы занимались петтингом, пока, она наконец не созрела.
К тому моменту я уже вовсю играл с ее чистыми грудями и тонкими ножками. Дабы не смущать Дашу я называл ее щель «девочкой», а свой член, соответственно «мальчиком» и предлагал их «познакомить».
У нее были принципы, и она не боялась их высказывать.
- Я всегда считала, что это бывает только с одним человеком… C любимым. С которым проживешь всю жизнь.
А я все не мог нарадоваться тому как мне подфартило, что я нашел эту алмаз в песочных шахтах меня окружавших.
Короче, я влюбился.

7

Утром меня разбудил голос Арсена:
- Вставай, - несколькими пальцами он прикоснулся к моему плечу.
- О, Арсен! – я был искренне рад его видеть. – Как ты?
- Я нормально. Жить можно – грех жаловаться.
- А кому сейчас легко? – продолжил я местную фразу-паразит и поинтересовался – Чем занимаешься?
- В институт еду поступать через два дня.
- Ого! В какой?
- В Хас Вегасавский на исторический факультет.
Под Хас Вегасом подразумевался пограничный с Чечней город Хасавюрт.
- Только жалко – на заочное… - добавил он уныло.
- А что так?
- Материальное положение не позволяет.
- Ну ничего, заочное тоже нормально.
- Как бы я хотел 5 лет не поднимая головы учиться, - поделился Арсен, и я ему поверил.
Воцарилась опрятная тишина, не смущающая молчащих, а от того ставшая многозначительной.
Но царствовать ей пришлось недолго. В комнату вошел Альби – еще один мой двоюродный брат по отцовской линии.
Пухлый веселый парень всегда был душой любой компании.
- Нечиксен?! Арювмысан?! – спросил он по-кумыкси.
- Отлично! Сам как? Что нового? – я встал, стыдливо прикрывая утреннюю пальму в трусах, приобнял брата, как у нас заведено и снова сел на постель, прикрывшись одеялом.
И он заговорил.

8

Арсен, Альби, я, Арсланбек, Алихан и еще пара незнакомых мне парней обустраивали двор Назира. Дел было много – занятия на не на один день. Нужно было очистить от годами копившегося хлама огород, перетаскать сваленные у ворот камни и равномерно рассыпать в гараже и на полу нового дома, затем сделать стяжку.
Мы работали в паре с Арсеном, потому что разговор мой с ним был самым интересным, а с интересным собеседником, как известно, работа становится проще.
Серьезно взявшись за дело, мы не забывали и сачковать и то и дело отходили, брав с собой Альби подымить за углом.
- По понятиям надо жить! – ни с того ни с сего выдал Арсен.
- Как это по понятиям? – спросил Альби, рассмеявшись.
Я же прекрасно понял, что он хотел этим сказать.
- Ну все должно быть по понятиям, - затянувшись поглубже, повторился Арсен, не находя слов на расширение своей идеи.
- Эй вы! – крикнул Алихан и с глупой улыбкой стал приближаться к нам, - Идите работать!
Арсен чуть слышно выругался, а потом сказал:
- А вот это не по понятиям, - и отбросил незатушенную сигарету подальше от себя.

9
- Эй ты! Иди сюда!
В кромешной тьме виднелись несколько фигур. Я оглянулся на своих спутников, которые напряженно вглядывались в приближающиеся силуэты.
- Я кому сказал?! Сюда иди! – голос звучал рассерженно.
- Кто?! Я?! – поинтересовался я в свою очередь.
- Да – ты!
Подойдя поближе я узнал своего дядю с маминой стороны – Руслана. По тяжелому запаху изо рта, я понял, что он пил.
- Ты зачем курил?! – решил он меня отчитать.
- Я не курил, - соврал я.
- Я видел тебя с сигаретой.
- Неправда.
- Правда!
- Ну и что?
Тело его дрогнуло единым нервом негодования.
- Еще раз увижу… - он подбирал слова поласковее, - я тебе эту сигарету в рот засуну и через жопу вытащу.
Обычно в таких ситуациях бьют не раздумывая, но передо мной стоял мой дядя и я сдержал естественный порыв, меня посетивший. Однако так этого оставить я тоже не мог.
- Не вытащишь! – решительно заявил я.
- Еще как вытащу! Вот только попробуй… - говорил он, в то время, как я уже доставал пачку Parlament.
Я воткнул сигарету себе в рот, ожидая удара.
Руслан сдержался. Достал зажигалку из кармана и прикурил, торчавшую из меня сигарету.
Я затянулся.

10

Эта пизда когда-то преподавала мне турецкий. Теперь вот объявилась зачем-то. Я не мог понять, отчего ей так неймется.
К своим 20 с чем-то она уже была кандидатом каких-то наук, но постоянного партнера себе так и не нашла.
- Львеночек, давай увидимся? – спросила она меня по телефону.
- Я не львеночек, запомни это, - отчисленный я мог говорить что угодно.
- Ну хорошо, Артур, я сегодня одна дома… И у меня для тебя кое-что есть…
- Что это?
- Увидишь…
- Давай адрес.
И я записал адрес этой мандавошки на маленький листик, что был под рукой.

11

Через пару дней работы все камни были перетащены в гараж и пустующие комнаты дома. Оставалось сделать стяжку во дворе.
Вскрывая мешки с цементом, мы замешивали его с водой в специальном котле. Перемешивать это дерьмо было довольно тяжелым физическим упражнением, и скоро вся моя спина болела. С упорством я мешал и мешал, мешал и мешал, орудуя своей лопатой, вызывая одобрительные взгляды запыхавшихся Арсена и Альби.
Я не жалел своего тела, потому что оно было дано мне для прямо противоположного.

12

Наконец я вошел в Дашу – повозившись в ней пальцем, я подспудно наблюдал за ее лицом полном блаженства. Дождавшись отличного момента, я спросил:
- Давай я засуну «мальчика»?
Лицо, забыв о блаженстве, выразило обеспокоенность.
- Совсем чуть-чуть, - успокоил я ее.
- Давай… Но чуть-чуть…
Я понял, что это был мой шанс и спешно стянул штаны.
«Вот он исторический момент» - думал я тогда и надеялся на божью помощь.
Сначала я провел «мальчиком» по поверхности влажной «девочки», затем стал осторожно вводить. Даша сжималась, надо полагать от волнения первого соития, и ее и без того узкая щелка становилась совсем непроходимой. Я ухмылялся, трогая ее груди, и иногда целуя, а отрываясь от ее сладких губ, говорил:
- Расслабься, прошу тебя, только расслабься…
Я брал ее словно крепость – приступом, и обладание каждым миллиметром ее плоти обходился мне очень дорого. Она бессознательно не хотела сдаваться, крича так, что я всерьез опасался, что нас услышат соседи.
- Тише.. тише… - умолял я ее и все глубже проникал в ее теплую пещерку.
А дойдя до какого-то предела, я придал своим движениям ритмичности и осознанности.
Она змеей извивалась подо мной, разрывая воздух своими глубокими криками. Она то задыхалась, то находила возможность пробормотать «Я тебя люблю», но как правило обрываемая криком фраза эта кончалась где-то на середине. И повторялась вновь.
Тогда я понял, что ничего не чувствую. Я любил ее сердцем, но моему «мальчику» это было невдомек.
Я делал ее, а когда устал наблюдать за ее запрокинутым лицом в форме «открой рот, закрой глаза, а подглядывать нельзя», стал рассматривать портрет голого мужчины, висевшего над кроватью, да изредка приговаривать:
- Тише… Тише, любимая… Соседи услышат, - на что она замолкала на мгновенья, но потом не в силах сдержать себя шумела вновь. И сказать по правде – мне это нравилось.
Я чувствовал себя мужчиной.

13

Дымя сигаретой, я со смешанными чувствами удалялся с места происшествия. У сельского магазина они настигли меня снова.
Силуэты, не опознанные мной при первой встрече, в свете тусклого фонаря сельской дороги, стали приобретать человеческие черты.
- Ты что здесь делаешь? – поинтересовался один из них. – Пшел на хуй отсюда!
Руслан топтался в сторонке, проявлял малодушие, делая вид, будто не слышит.
Я смотрел на самого дерзкого. Лицо его было испещренным морщинами-порезами, словно кто-то исполосовал его некогда крепкую здоровую кожу «бабочкой». Глубокие впадины на его щеках и под носом казались руслами высохших рек, а рот жерновом вулкана, выплевывавшим накопившуюся в нем лаву.
- Ты что не понял, что я тебе сказал?! Пошел отсюда!
Мне было и жаль его, и обидно за себя. Ком стал подступать к горлу, а глаза чуть не брызнули слезами разочарования. Да, я очень впечатлительный.
- Кирьян, оставь парня в покое! – попытался единственный из его благоразумных друзей его успокоить, впрочем не настаивая, а скорее советуя.
Фраза эта умерла в пустоте ночи, едва принявшая форма - зародившаяся.
Выплюнув чуть мерцающую сигарету, я придавил ее подошвой своего ботинка. Достал новую и прищурившись прикурил себе зажигалкой Cricket.
Кирьян, меж тем безумствовал:
- Возьму тебя за твой хвостик и хрясть! – заявил он, и совершил характерные движения, символизировавшие мощный удар моей головы о его коленку.
- Да пошел ты на хуй! – прервал я свое молчание.
Когда мы отошли, он пошел на мировую, предложил семечек. Я отказался.
- Что не так? – вопрошал он. – При дяде курить нельзя.
- Не так то, что ты влезаешь не в свое дело, - пояснил я и ткнул указательным пальцем в его шершавый лоб.
Не выдержав моего лукоблудия, он залепил мне пощечину. Схватив его за «грудки», я мощно ударил старика головой.
Завязалась драка.

14

Что за дела? Я уже битый час не мог расчленить ее тело. Запачкавшись сам и запачкав туалет, я рубил ее, словно тушку ягненка. Я волновался и от этого не мог сосредоточится. Наметив определенную точку для удара, я бил в паре сантиметров от нее, а когда хотел добить туда же, дабы закрепить успех, промахивался снова.
От нее мало что осталось. Пусть эти кости, органы эти и принадлежали ей когда-то, эта кожа была ее домом, но теперь в этом кровяном мессиве трудно было разглядеть лицо моего ангелочка. Она переехала, оставив свой домик в запустении, без сожаления отдав его в руки земных существ.
Я рубил ее, и пот, вперемешку со слезами капал с моего лица.
- Моя красавица… Тише-тише, моя малышка… Соседи услышат… Я тебя так люблю! – шептали мои губы, и я отбрасывал топор, чтобы обнять розовое мясо моей девочки, в крови ее свое лицо омыть и в маленькие ребрышки расцеловать.
Она часто говорила:
- Мы созданы друг для друга! Я сделана из твоего ребрышка, - и сделав это заявление улыбалась глазами преданного друга.
- Я тебя так люблю!... Так люблю… - причитал я, ерзая в ее вскрытом тельце.
Спустя какое-то время я справился. Натаскал из кухни полиэтиленовых пакетов с эмблемами «Седьмого континента» на бортах и стал расфасовывать ее кусочки.
О еде мне не стоило беспокоиться.

15

Моя бывшая учительница по турецкому – Танем встретила меня в дверях своей квартиры. На ней была полупрозрачная блуза, короткая юбка и блудливый оскал.
- А я тебя ждала… - произнесла она томно.
- Немудрено, - ответил я, бросив массивную кожаную сумку на пол и разуваясь, - мы же договорились о встрече.
- Что это у тебя такая большая сумка? – поинтересовалась Танем.
- Кое-что привез. Сделай мне чаю.
Когда я скинул свои ботинки, Танем провела меня в небольшую небогато обставленную гостиную.
- Ты пока располагайся, а я чай принесу.
Последовав ее совету, я прилег на раскладной диван из каталога IKEA и уставился в потолок.

16

Раздвоение началось довольно давно – на втором году нашего знакомства.
Она влюблялась в меня сильнее с каждым днем, и как следствие привязывалась, я же переходил от апатии к любви, и обратно.
Однажды, когда отключили свет во всем университете, я заметил другую.
Я видел ее и раньше, но эффекта такого она на меня никогда не производила.
Какая-то парочка моих несчастных пар уже закончилась, и я ждал вместе с Дашей ее преподавателя, в надежде, что пару отменят и мы немного прогуляемся в обнимку.
Пока Даша щебетала со своими подружками, я сидел на холодном мраморном подоконнике и смотрел на другую.
Тусклый серый свет, проникавший в помещение из окон и полное отсутствие искусственного света создавали удивительный эффект. Я любовался ее светлой шеей, изгибом спины и светло-русым волосам, убранным в строгий хвостик. Мне виделось, как я подхожу к ней, приобнимаю… Она разворачивалась в моих грезах удивленно-испуганная, но в тоже время страстная и довольная, подаваясь вперед, и мы сливались с ней в едином порыве внезапного свечения…
Рядом с ней стоял ее парень – тоненький мальчишка, с палочкой члена в правой штанине. Он ничего не замечал, а меж нами к тому моменту уже пошли вибрации.
Она то и дело оборачивалась на меня, на секунду-другую «удивленно-испуганная», а может и просто удивленная.
Я посматривал то на нее, то на Дашу, которая ловила мой взгляд с благодарностью. Я любил ее за эту благодарность, за ее преданность и покорность. Я не мог предать эту девочку, доверившую мне себя.
Встав с подоконника, я подошел к ней.
- Пойдем, - сказал я ей, взяв под руку, - занятия не будет – это уже ясно.
- Нет, нет… Давай подождем еще! – щебетала она.
Дурочка, она не понимала, что я тогда спасаясь сам, в первую очередь спасал ее.
А еще как-то раз, она пригласила меня к себя. Нет, я был там и прежде, но тот раз был особенным.
Я принес собой пару коробок конфет, пирожные. Мама ее – Л.М. ждала меня с чечевичным супом, котлетами и варенной гречкой.
На столе в гостиной, за которым мы расположились стоял маленький круглый аквариум, в котором плавали еле уловимые глазом микроскопические рыбки.
Отец семейства был в командировке за границей, и старшая сестра моей возлюбленной рапортовала, что «папа отравился» индийской кухней.
Я занял место во главе стола. По левую руку от меня – на диване сидели Даша и ее сестра – Валя. Напротив – у занавешенного окна – мама этих девочек Л.М. – я называл ее по имени-отчеству уважительно.
Где-то под столом бегала собака породы английский бульдог по кличке Баффи и то и дело становясь на задние лапки клала свою голову меж моих колен.
Я старался не обращать на собачку внимания, потому что стоило мне даже взглянуть на нее, отвлекшись от разговора, как Л.М., ведомая неизвестным мне порывом, вскакивала и бежала в прихожую, откуда возвращалась с кожаным ошейником Баффи.
- Место! – угрожала она, а Баффи, моментально распознав намерения хозяйки, пятясь, как бы ожидая удара, убегала к своей подушке, где начинала облизывать свою лапку.
- Человеку не даешь покушать спокойно! – ругалась Л.М., откладывая ошейник, впрочем недалеко от себя.
- Она обиделась! Вон как лапку жует. – поясняла Валя.
В свете этой информации бульдожка и вправду казалась обиженной, но будучи отходчивой, вскоре возвращала свою теплую голову на мои коленки, и теперь я старался этого не замечать, чтобы ей не пришлось расплачиваться за свою симпатию ко мне гневом хозяйки.
Валя была сладкой девочкой в самом расцвете своей юности. Еще чуть-чуть и она станет обычной, простой – очередным цветком на газоне жизни. А сейчас она пока еще была уникальным экземпляром и я любовался ее чуть курносым носом, мягкими щеками, с ямочками, когда она улыбалась, на ее маленькие грудки и небольшой животик под кофтой.
В какой-то момент она приподняла эту кофточку, чтобы протереть экран телефона и ванильный животик ее посмотрел на меня открыто. Как же мне захотелось прижаться к нему небритой щекой, поцеловать его в нежный пупочек…
Я пылал от страсти, но должен был поддерживать непредусмотрительно начатую тему о политике.
Баффи своим животным инстинктом поняла, что со мной что-то происходило, и лизнула меня в брюки.
Когда пришло время уходить, я поблагодарил за приятно проведенный вечер и вкусный обед. Л.М., не оставшись в долгу поблагодарила за конфеты.
Валя одетая в темных тонов платье и белую шубку с капюшоном и Даша в черном коротком пуховике и джинсах, заправленных в высокие сапоги на плоской подошве, с Баффи на поводке и я, вышли на заснеженную улицу поздней осени.
Дул холодный пронизывающий ветер и чтобы хоть как-то согреться я стал бегать с Баффи.
Потом я отдал поводок Даше, которая сразу же побежала с собакой куда-то вперед, оставив нас наедине с Валей.
- Куда ты сейчас? – поинтересовался я.
- На выставку.
- Да? И что за выставка? – спросил я заинтересованно.
- Моя подруга выставляет свои картины. Она на журфаке тоже со мной учится, очень талантливый художник.
- Интересно…
- Давай Артура в сугроб закинем?! – ни с того ни с сего предложила Валя, приближавшейся к нам сестре.
Мы проходили возле строения школы, впереди тротуар упирался в автомобильную дорогу, с трамвайными путями посередине.
- Я давно хотела, - улыбнувшись сказал Даша, глянув на меня озорно, сразу же впрочем занявшись Баффи.
- А давай тебя закинем? – сказал я так, чтобы слышно было только Вале и схватил ее за талию, будто бы играясь. – Ты как раз в белой шубе, не заметно будет, что ты лежишь.
Она искренне засмеялась, и это чувство ее юного нетронутого тела в моих сильных руках и смех, очень дорого стоили для меня в тот миг.
Видимо поняв эту завязку, она ускользнула от меня словами:
- Ты не проводишь Дашу до дома?
- Конечно провожу.
Спустя уже несколько десятков секунд мы махали увозимой трамваем Вале руками.
Когда трамвай скрылся из виду, Даша сказала:
- Я тебя так люблю! – и повисла на моей шее, попутно орошая мои щеки поцелуями.
- А я тебя!
И мы пошли обратно под красивым небом ноября.

17

Сколько себя помню – всегда стремился к недоступному. Невозможное меня влекло, герои меня завораживали.
Причем не было абсолютно никакой разницы героем какой сказки был этот человек – фашисты, коммунисты, исламисты – все были в счет. Мне нравились многие признанные обществом деятели, воздвигнутые ими на пьедестал почета, я уважал многих из них, но у меня было и немало своих героев, которых массы ненавидели, а чаще и не знали вовсе.
Лет до 14 все шло гладко – я был «своим» во многих компаниях, желанным собеседником. Постепенно я стал отдаляться от живых, предпочитая им мысли моих героев. Я много читал, размышлял над прочитанным и все больше молчал.
Когда я вдруг решил вернуться в свое прошлое, проживать им свое настоящее и будущее, то я понял, что ничего не выйдет – я выпал из игры.
Я стал пробовать актерствовать – выражая первозданную дружелюбность и заинтересованность. Но проходило всего ничего – пара минут, а порой и того меньше, как ход беседы непременно начинал казаться мне утомительным. Я напрягался, пытаясь вслушиваться в слова этих людей, но все это было для меня таким предсказуемым и малоинтересным, что вскоре я сдавался.
Все эти ситуации, эти рассказы, эти игры, полуулыбки, подмигивания – я обо всем этом мне уже было известно, и все что мне оставалось, так это следить, чтобы мой собеседник не заметил моего скучающего вида.
В общем-то человек я такой, что не страдал бы без человеческого общества, скорее был бы рад возможности самосозерцания (я сам ведь был еще интересен себе и во многом неизвестен), но жизнь моя выстраивалась в таком ключе, что мне необходимы были все эти лица.
Куда бы ты ни сунулся – везде тебя ждет человек, мало чем отличающийся от другого. Он занят собой, построением своей жизни, но вы должны соприкоснуться, чтобы снова разойтись, как в птицы в ясном небе.
В редакциях газет, в отделениях почт, в аптеках, в гастрономах, в транспорте, на тротуарах – везде они и некуда тебе от них деться. Все бы ничего – почти все они безобидные, в сущности создания, но тебе надо с ними соприкасаться, а ты не можешь, стесненный невидимыми границами.
И глупым таким порой может казаться такой человек – таким глупцом себя выставить, этот парень, скрывающий в скорлупе своих сомнений особую душу.

18

У меня была еще одна девочка. Эта малышка работала в «Охотном ряду» в магазине Adidas, что с тремя лепестками. Часто я приезжал, чтобы просто посмотреть на нее, понаблюдать за ее движениями.
В тонких джинсах, и простой футболке, она часто приходила ко мне во снах.
Я с жадностью наблюдал за каждым миллиметром ее плоти, и черт возьми, несколько раз ее взгляд останавливался на мне.
Я всерьез думал о том, чтобы войти внутрь и прикинутся обыкновенным покупателем, заставить ее принести кроссовки моего размера, возможно купить их, но потом отметал эти мысли прочь.
Мне нравилось то, что я испытывал, наблюдая за ней. В животе моем летали бабочки, а сердце рвалось из оков груди. И я дорожил этим чувством, боялся его разрушить.
Я знал, что стоило мне подойти к ней поближе, возможно заговорить, как облака вокруг ее образа расстелются, и передо мной предстанет еще один человек.
Пердящее, рыгающее, бреющее подмышки тело и только, а я дорожил ею в образе невинной и прекрасной феи что ли – и своим вторжением в это заповедное пространство, я бы только вернул ее в стан человеческий и тем отвратил от себя безвозвратно.

19

Наконец наступил день свадьбы.