Ртутный человек

Автор: Франкенштейн (Денис Казанский) Юля достала из буфета две тарелки и поставила их на застеленный клеенчатой скатертью стол. Положила рядом ложки. Включила электрочайник. Поправила шторки на узком, пыльном окошке.
Солнце сочилось сквозь стекло, освещая бледным обои на стенах. Медленно умирал на холодном подоконнике поникший цветок. Плакал приколотый к штукатурке канцелярскими кнопками бумажный Иисус.
Где-то в комнате заворочалась в кровати сонная мать. Юля зевнула, мотнула головой и высыпала из пакетика в чашку растворимый кофе. В голове все еще стояла посленочная тяжесть.
Она вспомнила свой сон. Вспомнила вдруг что-то очень важное и замерла на одном месте с сахарницей в руке. Нашла взглядом сигареты, прикурила.
Предчувствие нехорошего быстро растекалось по капиллярам. Сильнее застучало в висках. Два слова, почти забытые, загнанные в самые отдаленные и темные углы памяти, глупые два слова вдруг всплыли из небытия. Неожиданно и некстати.
Порывом ветра в окно швырнуло оторванный желтый лист.
Истрепавшаяся в залетных ветрах осень, казалось, навсегда застряла между рамами кухонного окна, вместе с паутиной и мертвыми, высохшими насекомыми. Словно городок однажды залило пахучей хвойной смолой, быстро превратившейся в янтарь. И все вокруг – и дома, и люди, и бродячие собаки – все это находилось теперь внутри прозрачного камешка, осколка маленькой вечности, закопанного в речном песке.
Вода в чайнике забурлила, и он отключился. Юля налила себе в чашку кипяток, размешала кофе, отпила немного и поставила чашку подоконник.
- Ртутный человек – произнесла она вслух.

0
Во дворе было грязно. Стояли лужи от прошедшего ночью дождя, колючий ветер шевелил облетевшие ветви. Юля зябко поежилась, поправила на голове платок и двинулась по разбитой кирпичной дорожке к просевшим, сгорбившимся сараям. В руках она держала электрический фонарик.
Их с матерью сарай был третьим по счету в безрадостном ряду убогих построек. Слева к нему жалась деревянная будка Федосовых, с обитой жестью, массивной дверью, справа – развалюха умершего в прошлом году ветерана Горемыкина. Юля вспомнила, что раньше в ней держали голубей, которых после смерти хозяина сразу же съели наркоманы.
Достав из кармана ключ, Юля отперла большой висячий замок и шагнула в полумрак. Сильно пахло мышами и пылью. Полоска света упала на дощатый пол и протянулась в самый угол, где стояли старые Юлины санки, картонная коробка из-под телевизора и драный абажур от бабушкиного торшера. Юля притворила за собой дверь и зажгла фонарик.
Слабый желтый свет тут же осветил тесное, захламленное помещение. Постояв немного в раздумьях, Юля полезла в угол, где были свалены части разобранного шифоньера, присела на корточки, отодвинула в сторону ведро с гашеной известью. Покопавшись немного, она достала что-то маленькое, завернутое в тряпку, направила на предмет луч света, развернула.
В руках у нее оказалась неумело вырезанная деревянная фигурка человека, покрытая серебряной краской.

0
Юля шла по пустынной улице мимо потемневших бараков, местами зияющих пустыми глазницами нежилых квартир, и ветер перебирал ее волосы, каштановые, чуть вьющиеся.
Она покурила возле котельной, угольно дымящей в небо. Поздоровалась с кем-то опухшим и хрюкающим у пивного киоска. Прошла мимо строя коричневых металлических гаражей-ракушек.
Ей хотелось плакать от странного ощущения пустоты в окружающем мире. Как когда-то она плакала на берегу в Севастополе, глядя на маленький, трогательный, торчащий из свинцовой воды памятник затопленным кораблям. В Ртутном поселке ей было тоскливо и одиноко, как может быть в любом обреченном и умирающем месте, лишенном всякой надежды.
Она часто думала, что могла бы, пожалуй, быть счастливой, но только не здесь, а где-то в другом мире, где люди живут дольше и иногда любят. И стоило только сесть в скрипучий и грохочущий поезд, чтобы обнаружить себя где-нибудь далеко, где никто не знает про комбинат и про ртуть и не ходит так часто в поликлинику на обследование.
Юля знала, что однажды так сделает. Пройдет совсем немного времени, и она превратится в очередное привидение – человека, который вроде бы когда-то существовал, а потом пропал неизвестно куда, умер или уехал, оставив после себя вечно мрачные окна с плотно задернутыми занавесками.
Возле школы ее дожидались трое знакомых. Они сидели на деревянной скамейке, за железным одноногим столиком (вроде тех, что вкапывают на кладбищах у надгробий) и что-то долго пили, разбавляя алкоголь рваными, бессодержательными разговорами.
Миша сидел на краю скамейки, облокотившись о стол одной рукой, и флегматично блевал бурой жижей. Себа намазывал на хлеб шпротный паштет. Марков говорил с кем-то по мобильному и крутил в руке пустую пивную бутылку.
- Привет, Юля – сказал Себа.
Миша поднял на девушку остекленевшие, как у восковой куклы, глаза. С нижней губы его тянулась к земле тонкая нить слюны.

0
После выпитого Юле стало немного теплее. Она курила одну за другой и смотрела, как гоняют мяч на раскисшем футбольном поле одетые в разноцветные футболки мальчишки. Себа обнимал ее за плечи и говорил.
- Восемь колес закинул. Я предупреждал, что хуево будет. Вот теперь опять тащить гондона этого. А он, главное, залпом, долго не думая, кока-колой запил… Хуяк, уже рыгает…
Миша лежал лицом на холодной крышке столика. Марков разлил по рюмкам остатки клюквенной водки.
- И в этом, если подумать, есть здравый смысл. В том, чтобы жрать колеса, вместо того, чтоб бухать. Я сам ненавижу синяков, для меня синяк – это вообще не человек. Вонючий кусок говна, который не жалко. А колеса, если грамотно употреблять, то вполне нормальным можно остаться, сохранить облик, так сказать.
Себа сделал паузу и они втроем, не чокаясь, выпили и заели бутербродами.
- Но Миша - долбоеб. Нет тормозов у него. Валяется, вот, в блевотине, нихуя не соображает. Сторчится скоро.
Юля повернула голову и посмотрела на грустного Себу, ковыряющего спичкой в зубах.
- А помнишь, ты рассказывал мне про ртутного человека? – спросила она.
Себа усмехнулся.
- Давно, когда мы в школу ходили.
- Помнишь?
- Ну да. Типа, в одном Ртутном поселке, на Ртутной улице жил ртутный человек. Никто не хотел его замечать, и за это он отравлял всем жизнь ядовитыми парами.
- Это ты придумал после того как у тебя отец от рака умер, да?
- Да.
- А потом вырезал из дерева и подарил мне. Такого серебристого.
Себа шмыгнул носом и посмотрел на Юлю.

0
Себа, Юля и Марков брели по дороге и пинали друг другу смятую пивную жестянку. Улица, покрытие которой сплошь зияло выбоинами и трещинами, упиралась в бетонный забор заброшенной ртутной шахты. По улице уже давным-давно почти никто не ездил, исключая добытчиков металлолома и живодеров, поэтому кругом было безлюдно и совершенно тихо, и лишь таинственные, снулые деревья царапали друг друга сухими сучьями
- Вот где-то здесь он жил.
Себа щечкой послал жестянку в ноги Маркову.
- Здесь?
Юля обернулась кругом.
- А что? По-моему, очень подходящее место – сказал Марков, отправляя жестянку назад Себе – если уж ртутный человек должен был где-то жить, то здесь ему наверняка бы понравилось.
- Улица Ртутная – Себа расхохотался - У людей крыша едет натурально. Отсюда вся эта наша расчлененка…
Он с размаху зафутболил жестянку куда-то в кусты.
- Ты считаешь, кто-то мог от ртути серьезно ебнуться? – спросила Юля.
- Я считаю, что все мы давно уже ебнулись – сказал Себа – и тут не в том дело, что сама ртуть вредит каким-то образом, а в том, что весь этот Ртутный поселок - это самое безрадостное и убогое место на земле, и здесь не ебнуться невозможно.
- Здесь и жить невозможно – вздохнула Юля.
- И ртутный человек – это исключительно наш местный демон – добавил Марков, доставая из кармана сигаретную пачку – достояние, блядь.
Пачка оказалась пуста. Только несколько табачных крошек перекатывались на дне.

0
- Почему ты вдруг вспомнила про него?
- Почему? Я не знаю…
- Просто так вдруг взяла и вспомнила?
- Мне сначала приснился сон. А потом я стояла и пила кофе, и думала.
- Мне почему-то хреново теперь. Не знаю... На душе как-то… Отца вспомнил, как он умирал, а я в школе на уроке писал сочинение по литературе. Глупо все вышло…
Юля нежно дотронулась до лица Себы. Погладила кончиком указательного пальца его обветренные губы, подбородок
- Прости.
Себа выдохнул в потолок дымную струю.
- Да нет. В какой-то степени, даже интересно. Это ведь я его придумал, а все подхватили. Ртутный человек, ртутный человек! А на самом деле, мы все здесь ртутные люди. В этой ебучей дырище! Иногда мне кажется, что если вдруг я возьму лезвие и резану себя по запястью, из вен тоже потечет ртуть, шариками покатится по эмалированной поверхности раковины в водосток.
- Давай уедем отсюда – сказала Юля, чувствуя, как глаза наливаются щемящей тяжестью.
- Уедем?
- Ну да, вдвоем. Куда-нибудь…
- Уехать вдвоем – это серьезный шаг. Так ведь? – Себа глядел в потолок.
- Не хочешь связываться со мной?
- Даже не знаю. У нас как-то странно все выходит.
Юля вытерла тыльной стороной ладони две черные дорожки на щеках и села.
- Ты ведь меня не любишь – усмехнулся Себа – Я же знаю, тебе все равно, я или кто-то другой. Между нами абсолютная пустота… И тут ты говоришь: давай уедем вместе. Это неожиданно.
- Знаешь – Юля зажмурилась – у тебя на члене татуировка – терновый венец. Это самое волнующее богохульство, которое я когда-либо встречала.
Себа молча раздавил окурок о дно пепельницы и отвернулся.

0
Марков неторопливо шагал по Ртутной улице, безразлично глядя по сторонам. Водка все еще стояла в башке, но это было какое-то тяжелое, удушливое опьянение.
- «Интересно, если напиться ртути, перед смертью можно словить приход?» - подумал Марков - «Или сразу пиздец?»
Он вспомнил, как когда-то в детстве, когда отец работал на комбинате, у них дома иногда появлялись пол-литровые стеклянные банки с жидким металлом, плотно закрытые капроновыми крышками. Дрянь хранилась в сарае, на полках, среди прочего хлама. Потом куда-то пропадала.
Марков сплюнул и свернул в грязную подворотню, служившую кратчайшим путем к его дому. Пересек тесный, завешанный стираным бельем двор, прошел мимо развалин расселенного барака. Возле кучи строительного мусора ему на дороге попался мальчишка в длинной, явно не его размера куртке с вытертыми рукавами, подкатанных, неряшливых штанах и вязаной шапочке. Мальчишка бежал по дороге, размахивая обрезком ржавой водопроводной трубы. Увидев Маркова, он остановился и выставил перед собой железку.
- Стой! Кто идет!
- Ну я… - зло усмехнулся Марков, уперев руки в бока – А ты че, мушкетер, что ли?
- Я Чикатило! – грозно топнул ногой мальчишка.
- Дай пройти, Чикатило! – Марков отодвинул мальчишку в сторону и, сунув руки в карманы, двинулся дальше.
Но мальчишка не успокоился, и побежал следом, продолжая размахивать трубой.
- Дядя, ты должен мне десять рублей. Слышишь? Эй!
- А рыло не треснет?
- Не треснет, дядя.
Марков только фыркнул. Он сделал было еще несколько шагов, но потом вдруг остановился и развернулся.
- Десять рублей?
Мальчик тоже остановился и удивленно вылупился на Маркова.
Марков резко сделал шаг вперед и выхватил из рук испуганного мальчишки трубу.
- Десять рублей, да?
Марков размахнулся и ударил мальчика по голове. Мальчик вскрикнул и упал, выставив перед собой чумазые ладони.
- Не надо, дядя, не бейте – звонко заголосил он, но Марков ударил его снова. И снова. И снова.
Некоторое время мальчик хрипел и слабо защищал от ударов голову, потом обмяк, но Марков все равно не останавливался. Обрезок железяки сочно шлепал по изуродованному лицу, превращая его в котлетный фарш. Во все стороны летели вишневые брызги. Пальцы на руках подростка мелко подрагивали, и это почему-то очень злило Маркова, не давало ему опомнится и перестать. И он все жестче и сильнее выбивал из умирающего тела ворочающегося в нем призрака.
Когда Марков устал молотить, он отшвырнул трубу, отряхнул ладони и быстро, не оглядываясь, зашагал дальше. Труп мальчика остался лежать, широко раскинувшись на свалявшееся, почерневшей листве. От его раздробленной головы, в воздух поднимался слабый пар.
Пройдя метров двести, Марков остановился и присел на корточки – подождать, пока успокоится сердце. Он не испытывал страха от того, что только что сделал, не чувствовал ни жалости ни эйфории. Только странная, кисло-сладкая тоска черной кляксой расплывалась где-то внутри, да, пожалуй, к ней примешивалось легкое чувство отвращения. Убить оказалось на удивление просто. Гораздо проще, чем он думал. И если бы не подплывающее тело, оставшееся лежать возле груды битых кирпичей и щебенки, можно было бы вообще принять весь сегодняшний день за блеклую и бессмысленную галлюцинацию.
- Это просто ртуть – тихо произнес Марков и усмехнулся – чертова ртуть. Блядская, ебаная ртуть!
Он закрыл лицо руками и беззвучно захихикал, содрогаясь всем телом. Всхлипнул и закашлялся в кулак.
Потом поднял воротник куртки и неторопливо пошел туда, где сквозь голые древесные ветви, виднелась серая крыша его жилища.