Хороший день

Автор: Франкенштейн (Денис Казанский) Я потрогал указательным пальцем раскаленную щечку утюга и тут же помимо воли быстро одернул руку.
- У-у, сука, нагрелся!
Цезарь и Вахтанг засмеялись. Связанный, раздетый догола Виктор Семенович закричал и задергался, но в сложившейся ситуации эти его усилия никак не могли хоть в чем-то облегчить его положение. Лишь диван, на котором лежал мужчина протестующе заскрипел.
- Совершенно напрасно орешь. Можешь хоть усраться, все равно никто не услышит. Место надежное, мы проверяли – добродушно сказал Цезарь.
Виктор Семенович зажмурился и сделал вид, что собирается зарыдать, но это у него вышло очень ненатурально. Привязанные к стульям его жена и дочь жалостливо замычали. Я поставил утюг на низкий, самодельный журнальный столик, перед самым лицом Виктора Семеновича, и отошел к окну, всем своим видом выражая сожаление и скорбь.
- Сдаешься? – спросил Вахтанг, которого мы между собой называли Сулико.
Виктор Семенович, бешено сверля горячий утюг глазами, словно хотел загипнотизировать прибор, ответил:
- Я уже тысячу раз повторял: я не знаю о чем вы.
Чтобы как-то отвлечься от последовавших за его ответом шипения и криков, я сосредоточил внимание на мертвых насекомых, навеки застывших в пыльном пространстве между двумя деревянными оконными рамами.
Скромный, обшитый серым шифером домик семейства Федониных был рядовым детищем советской дачной архитектуры. С тесными комнатушками, старой, изгнанной из городских квартир мебелью, скрипучими дощатыми полами и гирляндами из пучков пряных сушеных трав. В таких сутулых, выгоревших на солнце домиках всегда одно и то же: посреди главной комнаты - неизменный, застеленный изрезанной клеенкой стол, журчащий радиоприемник «Скиф» на тумбочке, пожелтевший православный календарь, приколотый к стене канцелярскими кнопками. Если пройтись на кухню, то там, в углу обнаружится вымазанная углем печка-буржуйка, алюминиевый бидон с запасом воды, стулья со сломанными спинками и темный чулан, пропахший сыростью и мышами. А в прихожей, подбоченившись, всегда дежурит похожая на Шапокляк вешалка.
Я подумал, что у такой, на первый взгляд скучной дачной жизни, есть свои положительные моменты. Есть в этом что-то – сбежать в этот ветхий мирок, подальше от суеты, чтобы все про тебя забыли. По вечерам раскладывать пасьянсы, пить чай с земляникой, читать на веранде, устроившись в рассохшемся кресле.
В том самом, где Виктор Семенович, выйдя открывать нам дверь, оставил плед и свежую газету.
- Чего стоишь, блядь! – злобно окрикнул меня сзади Цезарь – Давай, помоги!
Старательно елозящий утюгом по мохнатому животу хозяина домика Вахтанг-Сулико морщился от громких, верблюжьих воплей. Цезарь силился удержать Виктора Семеновича, извивающегося от нечеловеческой боли, но это ему удавалось с большим трудом. Сильно пахло паленым.
Я кинулся к Федонину и прижал к дивану его ноги. Не смотря на почтенный возраст, Виктор Семенович был все еще довольно силен, и нам с Цезарем стоило не малых трудов обездвижить его.
- А-а, хорошо! – приговаривал Сулико, налегая на свое орудие.
- У-у-у-у!! – совсем по-волчьи выл Виктор Семенович. Утюг скользил по его умирающей коже, словно ловкий кораблик в тихих водах живописной гавани, оставляя на животе и боках багровые пятна.
- Э, хватит! – приказал наконец Цезарь, взмокший от усилий.
Вахтанг отнял утюг от тела Федонина и отставил его в сторону. Мы с Цезарем отпустили Виктора Семеновича, и он большой жирной гусеницей свалился с дивана на гулкий пол. Тут же под ним стала быстро расползаться теплая лужа мочи, стремительно огибая ножки журнального столика и подхватывая мелкие соринки.
Женщины, шокированные развернувшейся на их глазах сценой, тихонько попискивали в свои кляпы.
- Так – переведя дыхание, сказал Цезарь – Молчишь, гондон? Ну и дурак! Решил выебываться? В несознанку играть? Так это только начало. Утюжок – это у меня только для затравки. Сейчас мы с тетеньками твоими поговорим.
- Нет, пожалуйста, нет – задыхаясь, закричал Виктор Семенович – я говорю правду, ребята… ну… что же вы…
Голос его вдруг сорвался на визг, и Федонин зарыдал, крупно дрожа всем телом. Моча под ним хлюпала, он истерически бился лбом об пол.
- Не пизди, сопля! – Цезарь ударил Виктора Семеновича острым носком ботинка в лицо. Федонин ахнул, подавившись собственным криком, и затем опять заревел еще сильнее. Мы с Вахтангом стали бить его ногами в бока.
- Тихо, тихо – скривился Цезарь – сильно не налегайте, он нам еще ничего не сказал.
- Сволоч… чи-и – кашляя и всхлипывая, тянул Виктор Семенович – что же… я не могу больше… а-а-ха-а!!
- Где лаве, сука! Говори, или я тебя разорву на куски! – закричал, склонившись над Федониным, Вахтанг.
- А-ай-йа-а!!! – заливался Виктор Семенович.
Сулико сдавил ему горло своей крепкой, короткопалой ладонью. Крик сжался в ком. Глаза Виктора Семеновича полезли из орбит.
- Сейчас мы тебе разгладим складки!
- Давай теперь я – предложил я Вахтангу. Признаться, старый хер порядком действовал мне на нервы.
Сулико отступил.
Я усадил плачущего Федонина и прислонил его к дивану спиной. В местах, где по телу несговорчивого партнера топталась подошва утюга, на коже вздувались большие водянистые пузыри. Из разбитого рта Виктора Семеновича на грудь текли кровавые слюни.
- Вот видите как! А могли бы и договориться с вами. Цивилизованно, по-европейски. В лучших традициях развитого демократического общества. – Захохотал Цезарь, довольный собственной речью. – Я ведь подозреваю, что деньги у вас здесь. Вы, как человек по своему складу советский, не очень-то доверяете банкам, так? Стало быть, доллары? Под полом?
- Я… ради Христа… - сплевывая алую слизь, прошепелявил Федонин.
Цезарь кивнул. Я взял утюг.
- Э, э! – замотал головой Федонин, но было уже поздно. В отличие от Сулико, который действительно гладил тело Виктора Семеновича, быть может, подглядев когда-то такой способ обращения с утюгом у матери, я прижал горячий металл к левому соску Федонина и держал на одном месте. Федонин заревел и запрыгал, потом съехал на бок и с силой лягнул ногами столик с книгами, отшвырнув его к стене. Я почувствовал, как затрещали веревки, которыми он был скручен.
- Нравится, падло? – оскалился Цезарь, глядя прямо в звериные, затуманенные мукой глаза Виктора Семеновича.
- Прекрати, сука! Я… а-а… сука.. у-у… сдох! – страшно рычал Федонин. Тембр его голоса скатился в какой-то совсем уж запредельный диапазон. Такие же адские звуки издавала обычно всякая голливудская нечисть или люди, из которых священники выгоняли вселившихся демонов. Я видел как-то по телевизору.
- Хуя… а-ху… бляди… ы-ы-ы-а-а-а!!! Хватит… жучара… хватит… а-а-а…
Я перестал жечь Виктора Семеновича, чтобы дать ему передохнуть, но было уже поздно. Сильно выгнувшись, он громко выпустил газы и показал нам вопиюще снежные белки закатившихся глаз, после чего обмяк и замер.
- Что? – спросил Вахтанг, глядя на Федонина.
- Да хуй его… - я пожал плечами – может сердце?
- На хуя ты его так припалил? – выругался Цезарь.
- Я вроде не сильно… - понимая свою провинность, попытался оправдаться я, но вышло это как-то уж чересчур жалко.
- Ну, ты псих! – засмеялся Вахтанг – уморил насмерть!
- Чего ржете, уроды! – сплюнул Цезарь на пол.
Стараясь не встать в мочу, он склонился над Виктором Семеновичем и попытался прощупать у него пульс.
- Ну что? – спросил я после некоторого молчания.
- Вроде бьется – неуверенно ответил Цезарь.
- Надо дать ему передохнуть – сказал Вахтанг - он так долго не сможет.
Я растерянно посмотрел на грудь Федонина. В том месте, где я жег его утюгом остался багрово-коричневый треугольник.
- Пойдемте, может, чаю попьем – предложил я.
Мы прошлись по домику, состоящему из прихожей, кухни и двух комнатушек. Как всегда и бывает с дачными домами, почти все свободное пространство жилища было заставлено всяким хламом. В комнатках умещались три железные сетчатые кровати, самодельный деревянный сундук, похожий на гроб, сервант без стекол, перекошенное трюмо. Кухню занимал старомодный пузатый буфет, заставленный банками с консервацией. Потолок, обитый шпоном, нависал над нами так низко, что до него можно было достать рукой.
- Чего будем делать с бабами? – спросил Вахтанг, шаря на полках в поисках пачки чая.
- Я думаю, что их надо разрубить на части – ответил Цезарь, закуривая.
Я отметил про себя чуть подрагивающие краешки его рта.
- Ни хуя тут нет – раздраженно хлопнул дверцей буфета Сулико – ебись оно конем! Хоть бы «Принцессой Гитой» разжиться.
Я раздвинул пыльные ситцевые шторки и поглядел в окно на серое, непогожее небо и голые фруктовые деревья, ободранные до костей. Весь сад Федониных был завален неубранной мокрой листвой, сбитой еще вчерашней непогодой. Лишь несколько неотцветших хризантем белели, нарисованные неизвестным художником на этом буром холсте, да алели гроздья рябины, сиротливо приткнувшейся в самом углу, у забора.
Дачный поселок был пуст. Почерневшие от частых дождей избушки, глупо таращились по сторонам нежилыми подслеповатыми окнами.
- Я вчера одной девке лизал – сказал Вахтанг – первый раз в жизни на такую хуйню подписался. Думал, ну хули… Короче, раздел ее, ноги раздвинул… Она ахает, стонет, нравится ей. Я стараюсь. Ничего так, не противно даже. Только язык уже под конец уставать начал. А эта сука вдруг ка-ак ссыканет мне прямо в рот! Фу, блядь!
- А-ха-ха! – мы с Цезарем заржали.
- Я говорю: сука ты психованная, что ж ты творишь! И в ебало ей!
- Да ну, лизать – это западло – сказал Цезарь – я никогда не буду этого делать. Если только Алене Винницкой полизать – тогда согласен. А какой-то шмаре…
Я достал из буфета банку с каким-то вареньем, ножом поддел крышку, съел несколько ложек сладкого и передал банку Вахтангу. Тот попробовал и скривился.
- Гадость.
- Хуже чем пизда?
Мы с Цезарем снова засмеялись.
Цезарь докурил и утопил окурок в варенье.
- Пошли, закончим это дело.
Мы вернулись в комнату. Молчаливые женщины сидели тихо, не дергаясь и не пытаясь освободится. Лица их были розовые и чуть припухшие от слез. Одинаковые, голубые глаза, смотрели, преисполненные страхом, на нас поверх кляпов. Федонин по-прежнему лежал без сознания.
Сулико взял со стола графин с водой и полил ему на лицо. Виктор Семенович кашлянул и дернулся, открыл глаза. Лицо его тут же перекосила страдальческая гримаса. По-видимому, ожоги причиняли ему сильную боль.
- Вижу, вы не сделали выводов из нашей беседы. Жаль. – вздохнул Цезарь – У нас мало времени, поэтом спрашиваю последний раз: где деньги, Виктор Семенович. Если не говоришь, сука ебучая, кишки вырву и скормлю этим блядищам!
- Это… погоди-то… ишь ты замыслил да чтоб тебя ты паральный!! Выгрызи коли и хочешь… сука… сколько уж ты посмотри… что не имешь… гнид и проказа…
- Значит, комедию решил ломать? – пожал Цезарь плечами.
Сулико неторопливо отвязал от стула дочку Виктора Семеновича и швырнул ее на пол, прямо мне под ноги.
- Сейчас тебе будет проказа!
Супруга Федонина вдруг резко оживилась, запрыгала вместе со стулом и замотала головой. Вахтанг наотмашь врезал ей по лицу, но этим ударом у женщины изо рта выбило кляп, и она заголосила на весь дом протяжно и звонко:
- И-и-и-и-и!!! Не трогай, не трогай доченьку, родненький, меня возьми, старую дуру, что хочешь делай со мной, утюгом жги, пытай, мучай, Сашеньку не трогай, Сашеньку-у… родненький, не трогай… ай, не трога-а-й!
Вахтанг, как следует примерившись, следующим ударом выбил Федониной почти все передние зубы, попутно отправив женщину в глубокий нокаут. Цезарь прыснул со смеху.
«Тупая, жирная проблядь!»
Я вытащил кляп изо рта у Александры Федониной. Она была вполне мила собой. Ей было около двадцати пяти, может чуть больше. Я подумал, что вполне мог бы познакомиться с ней где-нибудь в кафе, есть мороженное, болтать о всякой ерунде, если бы все сложилось как-нибудь иначе. А так мне придется теперь причинять ей боль. Очень, очень сильную боль.
- Если ты не скажешь, мы по очереди выебем твою дочку в задницу. Хочешь посмотреть, как она обосрется от страсти? – спросил я.
- Ах ты, ебаный козел! – заорал вдруг Виктор Семенович – отойди от моей дочери! Я вам хуилы ваши повырву! Бляди! Сраные! Чтоб вы повыздыхали на хуй!
- Говори, или мы сейчас сделаем их нее отбивную!
Вахтанг не стал дожидаться какой-либо реакции со стороны Федонина и, схватив одной рукой его дочку за волосы, другой задрал ей подол домашнего халата.
- Убери руки, черножопый!! – закричал Виктор Семенович – Сука… ебана… у-у-у-у….
Сулико с треском сорвал с девушки тонкие белые трусики, застреленным лебедем повисшие на бархатном абажуре торшера. Саша лишь тихонько вскрикнула, не оказав даже легкого сопротивления. Я увидел ее оголенные, тонкие ноги и стыдливо притененный подбритым волосом лобок, к которому быстро скользила смуглая рука Вахтанга.
- Уберись пидовая, я тя… у меня блядь… - Виктор Семенович в припадке бился на полу выкрикивая сбивчивые, невнятные ругательства. Со стороны было похоже, что его бросили спиной на лесной муравейник, и теперь он вынужденно защищался от тысяч колючих укусов.
Сулико поднял и швырнул девушку на диван, так, что она ткнулась лицом в пыльную велюровую обивку, а оголенный, приятной округлости зад ее пушечно уставился в потолок.
Траурно звякнула бляха расстегиваемого ремня.
- А-а-а-а!! – в исступлении ревел Виктор Семенович. В уголках его кровавого рта появились сгустки розовой пены.
- Ой, мамочки, не надо – испуганно прошептала Саша, но Вахтанг уже выпростал из трусов свой породистый кавказский хуй и ткнулся куда-то в сжавшуюся от ужаса темноту девичьей промежности.
- Ой! – зажмурившись, вскрикнула Саша. Вахтанг зарычал, помогая себе руками.
- Уйди! Зверские… ебаные гады… - Федонин зачем-то перевернулся на живот.
Вахтанг стал мощно налегать на плачущую и пищащую девушку.
- Гляди, сучара жидовская! – закричал Цезарь, пиная ногами туша Виктора Семеновича – гляди, что происходит!!!
- Не надо, не надо, мамочка! – рыдала, царапая руками диван, Саша.
- Говори, сука!!!! – Цезарь не выдержал и стал с силой топтать страшные пузыри на теле Федонина – Говори, чтоб тебя! Говори тварь!!
- АААААААААААААА!! – ревел Виктор Семенович.
- Скажи, скажи им папочка – плакала, чавкая промежностью, Саша.
- Сейчас, сейчас она испытает атомный оргазм! – кричал я.
Вопли, рыдания и стоны слились в беспорядочный шум, колышущий оконные стекла. Коттедж ходил ходуном.
- Нет, нет, нет!!!
- Гады-ы-ы-ы-ы-ы-ы!!!!!
- Смотри, бля! Вот тебе! На! На! На!
- АААААААААААААААААА!!!!!!
- Утюгом эту шмару, сожги ей ебало!
- Не надо! Не надо! Не надо!!!
- Слышишь?!
- У-у-у-а-а-а-а
- Жри, блядь!
- А-а-а-а-а!!!
- Ну-ка, теперь так…
- Папочка, па-а-а-па-а-а!!!!!
- Слышишь?!
- А-а-а-а!!!
- Давай!
- Я скажу, скажу, скажу, слышите, ебаный, я скажу, скажу, скажу, а-а-а-а, пусти, скажу!
Я скажу, слышите, скажу, скажу, скажу-у-у-у!!!!!!!!!!!!!!
** **

По дороге домой я попросил Цезаря остановиться возле цветочного ларька, и купил большой букет из непахнущих кремовых роз.
- Чего, к Юльке сегодня? – спросил Цезарь.
Я молча кивнул.
- Правильно, снимать стресс. А я – Цезарь широко и громко зевнул – в сауну. Спать охота.
Он довез меня до юлиной улицы и притормозил возле известного ему продовольственного магазина, мерцавшего призрачным светом немытой витрины.
- Здесь?
Я опять кивнул и протянул ему руку.
- Ты бы хоть помылся, братан, – усмехнулся приятель – у тебя, небось, руки в крови. Даже меня забрызгало, когда ты этому пидарасу горло резал.
Я неопределенно махнул рукой.
- Ну, как знаешь.
«БМВ» рванул с места, посигналив на прощание, и я пошел к одному из кирпичных трехэтажных домов, которыми был плотно застроен весь район.
Держа букет перед собой, я позвонил в массивную, оббитую дверь. Приготовился изобразить на усталом лице улыбку.
Юля жила с родителями. Дверь мне открыла ее maman, серьезная и строгая женщина по имени Ангелина Яковлевна, которая, увидев меня, впрочем, всегда преображалась и улыбалась. Я мысленно обругал себя за то, что забыл купить розу и для нее, и как можно вежливее поздоровался, изобразив даже учтивый поклон.
- Женечка, здравствуй! А Юля уже заждалась. Ой, какие цветы, Боже мой! – восхищенно закачала головой Ангелина Яковлевна, глядя на принесенный розы.
- Здравствуйте – я улыбнулся.
В коридор выбежала Юля. В ситцевом платье, широко улыбающаяся, пахнущая подаренными мною духами.
- Привет!
Я попытался было вручить ей букет, но она ловким движением отодвинула розы чуть в сторону, освобождая между нами пространство для поцелуя. Ее губы показались мне горячими после улицы, и знакомое сладкое чувство вскружило голову.
- Какой ты холодный – она погладила меня по щеке ладонью – замерз?
- Устал – честно признался я, виновато глядя в сторону Ангелины Яковлевны.
- Проходи скорее, есть же пироги! – Юля потянула меня за рукав.
- Давайте, я поставлю в вазу.
Ангелина Яковлевна приняла у меня букет и поспешила в комнату, на ходу продолжая восхищаться глянцевой красотой цветов.
У Юлиных родителей была большая квартира, обставленная в несколько старомодном, напыщенном стиле, который обычно так любит интеллигенция. Коридор был большой, и на стенах его висели картины в массивных резных рамах, изображающие тусклые интерьеры ХVIII века. Из него мы прошли на кухню, тоже просторную, где на столе уже стоял гудящий электросамовар, и были расставлены чашки. Меня радостно встретил Борис Иванович – отец Юли, крупный, статный мужчина, похожий на оперного певца. Жадно пожав мне руку, он пригласил меня к столу, где сидела еще и совсем незнакомая мне юлина тетка.
- Скорее, скорее садитесь, Женя пришел! – кричала радостно Юля – Я так соскучилась!
- Видишь, Виктория Яковлевна, какой у Юли кавалер! – гордо ухмыляясь, обратился Борис Иванович к гостье – бизнесмен, уважаемый человек.
- А чем вы занимаетесь, Женя? – спросила Виктория Яковлевна.
- Я торгую стройматериалами – машинально промокая салфеткой сухие губы, ответил я.
- Воспитанный, внимательный – продолжал расхваливать меня Борис Иванович, словно я был товаром, который он собирался выгодно продать.
- Да, я всегда говорила, что дочери повезло – подхватила вошедшая в кухню Ангелина Яковлевна – пожалуй, это тот редкий случай, когда зять может совершенно не опасаться будущей тещи.
Сидящие за столом засмеялись, и я вынужденно заулыбался, хотя мне и было немного неловко от таких дифирамбов.
- Давайте скорее ужинать – выставляя на стол блюдца и румяные, ароматные пироги, кричала Юля – Женя очень устал и голоден.
- Все так мило…просто, тяжелый день… – неловко произнес я, стыдясь чрезмерного внимания.
- Не разу не пришел с пустыми руками – грозя красным узловатым пальцем Виктории Яковлевне, словно бы не замечая меня, говорил Борис Иванович – значит, есть же понимание у человека! А как бывает? Попадется такой, что еще и на шею влезет, как у Гнатюков! Ах, да что там…
Maman налила мне в фарфоровую чашку ароматного чая.
- Вы уж простите, Женечка, что без ситечка. Не могу найти сегодня с утра, прямо беда.
Я посмотрел на кружащиеся в чашке чаинки и вспомнил Федониных, которым мы отрезали головы и сложили в ряд, в одну большую кровавую лужу, натекшую из их истерзанных тел. Вспомнил потому, что у них не было чая, мы так и не нашли его в буфете на кухне. Должно быть, они выпили его утром, вот так же садясь к столу и разливая заварку из чайника. Или просто забыли купить новую пачку в свой маленький загородный домик, пропахший теперь потрохами и кровью.
Приятная, добрая грусть тронула мою душу. Как бывает, когда думаешь долго о детстве, перебирая в памяти давно не существующих друзей и старые вещи. И я благодарно улыбнулся Ангелине Яковлевне, так прилежно старающейся для меня и моего удобства.
Юля уселась на стул рядом со мной и взяла меня под руку.
- Хороший день, правда? – улыбнулась она.
У меня не было причин не соглашаться с ее словами.