Жажда

Автор: Нови - Нам вряд ли удастся понять друг друга, - говорит Константин, сморит на дождь за окном и делает большой глоток темной карамельной жидкости из низкого стакана.

- Ты ошибаешься, - отвечает Алиса, любуется чудесным ясным днем, наблюдая, как Константин слизывает тяжелые капли гранатового сиропа с освещенной солнцем стены.

Серебряные струны тонкого аппарата Алисы вибрируют с нежным звуком, но оказываются, как всегда, настроенными на волну “вовнутрь” и “извне”. Она любуется своим отражением в зеркальных глазах Константина и думает на языке жестов.

Когда с потолка спальни Алисы и Константина идет снег, они одинаково запрокидывают головы, открывают рты и подставляют холодным снежинкам свои горячие языки. На языке Константина снежинки тают мятными конфетами, а во рту Алисы превращаются в горько-сладкий миндальный ликер.

***

В золотых песках имени Рэя Б. живут люди, способные менять свои лица, тела и души. Они меняются в зависимости от того, что хочет видеть человек напротив. Если ты человек с зыбким лицом, тебе следует опасаться людей напротив. Они овладеют тобой без остатка. Исполнение желаний рождает страх в их недоверчивых сердцах. Они станут искать подвох, и им захочется уничтожить тебя. Лучше уйди в лес, вспомни язык зверей и птиц и никогда не приближайся к местам с запахом дыма, бензина и ацетона.

Я человек с зыбким лицом. Каждое утро я смотрюсь в зеркало и не могу узнать себя. Я провожу пальцами по щекам, заглядываю в свои глаза. Глаза молчат, а кожа отвечает равнодушным теплом. Это словно ничья земля, без имени и границ.

Я выхожу из дома в душный сумрачный день. Один из таких дней, когда, кажется, вот-вот пойдет дождь. В такие дни все носят с собой зонты, а потом чертыхаются, оттого что дождь всё никак не идет. В один из таких дней я выхожу из дома, чтобы найти свое лицо.

Мы сидим в маленьком кафе. В моей голове играет старая песня. Старая песня о женщине, которая надеется, что ее мужчина одинок в своих долгих странствиях. Женщина просит своего мужчину не забывать, что он принадлежит ей.

Мне нравится смотреть на тебя, в тебе так много силы и так мало сомнений. Твой взгляд прямой и твердый, словно взлетная полоса неприятельского аэродрома. Я чувствую, как под этим взглядом по моему лицу проходит знакомая зыбь.

Я опущу свои ладони в твои, я подниму подбородок и покажу тебе место на моей шее, где бьется тонкая голубая вена. Я станцую для тебя фламенко на пустой стоянке возле маленького кафе. Я проведу с тобой ночь. Ночью мы сыграем чудесную музыку. Музыку из нежных звуков наших хрупких позвонков. Мы вывернемся наизнанку и будем вдыхать влажный сладкий туман, исходящий из наших тел. Однажды ты попросишь меня остаться. Я останусь и стану голой готовить для тебя завтраки. Ты решишь, что так было и будет всегда. Ты поверишь всем моим словам, ведь я буду говорить самым нежным и тихим голосом.

Я возьму тебя за руку и поведу сквозь места с запахом дыма, бензина и ацетона. Люди напротив станут смотреть на нас своими жадными недоверчивыми глазами. Мне будет горько видеть, как по твоему лицу пойдет мелкая водяная рябь. По лицу, еще недавно полному силы и лишенному сомнений. Как на горящей фотографии, твое лицо обуглится по краям, четкие черты расплывутся и исчезнут. Ты станешь кем-то другим, и люди напротив увлекут тебя за собой. Я посмотрю тебе вслед, и пустота в моих глазах на минуту наполнится слезами сожаления. Сожаления соленого на вкус, но с пряным привкусом понимания того, что я никогда не смогла бы пройти здесь одна. Я посмотрю тебе вслед твоим взглядом. Твоим взглядом – прямым и твердым.

***

- Ты всегда оставляешь кусочек себя, - со значением произносит Алиса.

Она стоит у зеркала и маленькой нежной культей – той, что осталась от указательного пальца ее правой руки, наносит влажный блеск на обветренные губы. Она улыбается Константину, и на свежем блеске, сквозь изморозь игольчатых трещинок, проступают капельки ежевичного сока. Константин слизывает редкое лакомство своим широким ловким языком.

- Смотри, не потеряй голову, - смеется Константин.

***

Женщины с желтыми глазами без зрачков медленно плывут под водой. В их волосы вплелись розовые моллюски и морские звезды. Они плывут мимо подводных городов. Городов из крабьих клешней и белых костей потерпевших кораблекрушение моряков. Их рты полны сахарного морского песка, а на грудях растут лилии. Длинные одежды женщин струятся вместе с течением, а желтые глаза без зрачков одновременно направлены вовнутрь и вдаль. Они зорко следят за прозрачной поверхностью воды и при малейшем движении протягивают свои покрытые нежными пятнами бледной сырости тонкие руки. Они протягивают руки, чтобы крепко схватить загорелую шею зазевавшегося рыбака.

Старики не велели смотреть на быстрое теченье воды. Остерегайся опускать руки за борт своей лодки, говорили они. Но ты не послушался, и теперь острые ногти женщины с желтыми глазами без зрачков глубоко впились в твою шею. Она обвивает тебя своими полными подводных течений длинными волосами, и в уши твои жарким шепотом входят слова ее морской болезни: “…жадная я стала, жадная. Ой, какая жадная и ненасытная. Вгрызаются зубами острыми рыбок-людоедов, крюками железными вырывают теплые куски плоти моей с прожилками голубыми. Плетьми пьяных палачей впиваются в плечи и в изнанку бедер моих. А мне всё мало. Мало! Мало! Кричу с пузырями розовой пены на губах. Еще! Еще! Мне ведь, малохольной, нужно, чтобы так: чтоб слепой почтальон в дверь звонил с дурными вестями, с дурными вестями в год, когда засуха случилась, а саранча все поля наши опустошила; чтобы враг стоял у высоких ворот дома моего темного, и самолеты эскадрильи его кружились над головой моей. Чтоб от взрывов ракет бесчисленных дрожали стены мои. Стены мелом ломким нарисованные. Чтобы прижал ты меня к стене дрожащей и плюнул в лицо мое белое. Тогда зажжется пламя поболее того, что головка спички маленькой дает, да зайдется искрами синими кремень мой. Тогда охватит меня на минуту долгую забвение сладкое. И забуду я себя, и потеряю разум свой ненавистный. Стану ползать по полу каменному в слезах, изотру в кровь колени круглые. Думать разучусь, забуду гордыню свою. Ножом… ножом острым вспорю живот твой. Припаду губами к ране под ребрами, присосусь и напьюсь вдоволь. Напьюсь вдоволь, чтоб не шляться ночами холодными, не пугать деток маленьких, в окна чужие заглядывая. Жажда меня мучает, жажда жестокая. А враг не стоит у ворот, и самолеты его проржавели до детальки последней мельчайшей. И нету мне покоя, лишь жажды пекло с головой накрывает покрывалом пустынным, коготками зверьков нечистых царапает горло мое. И не уснуть мне, и не вдохнуть полной грудью, и не выдохнуть вольно”.