Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
За жизнь:: - Нецелуйко, я и Горболысов-III![]() Нецелуйко, я и Горболысов-IIIАвтор: Ёлыч …И новая зима, да уж весна скоро!Обычно наши походы в облачные дни. Но уж всё чаще – солнце. И лес становится другим. Вершины подсвечены. Небо кусками бирюзы вставлено между деревьев пригорка. И я уже не пастор Шлаг, а типа Виталий Бианки. Посшибало зелёные хвостики сосен. Снег густо-рябенький от берёзовых семечек. И уже не торжественно в лесу. Весна пробует зиму – на зубок, на излом. Идущая в гору лыжня разбита колёсами – буксовал какой-то мудак-экстремал. Идём вдоль дачных домиков. Снег цвета тусклого серебра. Из снежных перемётов позвонками ископаемого ящера торчат верхушки штакетников. На дачах перезимовавшая ягода: сморщенная рябина, калина с одиноким семечком-лопаточкой. И рыжие продолговатые бусины отполированной облепихи, каждая – в крохотных иголочках инея. – Меню из трёх блюд оставили добрые люди. Держи. Рот наполняется густой, мёрзлой и сладкой мякотью. – Вот представь, – продолжает Стёпа, – дома этой ягоды – полморозилки, баба наготовила, а не то! Не могу я её дома. – Сравнил. Как с Галей, Петрович? – Вооружённый до зубов нейтралитет. – С тех пор, что ли. – Ну да. Вот ты посуди, зачем мне жена? Дети выросли. – А для души? – Да какая душа. Мнительный ты, Палыч. Ты ещё про любовь скажи. С горки Стёпа уходит первым; лечу, создавая хиус, лицо немеет. Отступает зима, пятится неслышно таёжным зверем, но двадцать верных. Да с ветром. Скатившись, Нецелуйко останавливается и ждёт: – Знаешь, я где-то вычитал: "Разбитую чашку склеить можно, но гостям вы её не покажете". Ты как считаешь. – В принципе да. Но всё индивидуально… – Нет, Палыч. Ты точно мнительный… После леса да в баньку... - благость и второе рождение. Стёпа из деревянного ковша поддает на каменку, горячий пар нестерпимо жжет соски, уши, кисти рук. Очнулся Горболысов. – Петрович! Федотыча уволили. С базы "Энергия". – И давно вас пора. За хвост и палкой. Носите землю в карманах, привыкайте. Горболысов, вздрогнув: – Петрович! Да я на три года моложе его! – Ну, бля. Пионер. Это большой, брыластый, из ушей и ноздрей волосья торчат? – Он (хихикает). Петрович! Мне в бухгалтерии рассказали, как Федотыч за трудовой пришёл. Девки решили пошутить: Николай Федотыч, бутылку неси! Коньяк! А то трудовую не отдадим! А он так надулся (надувает щёки, пучит глаза, говорит с дикцией обиженного Брежнева): "Не имеете права…" Мы так смеялись… – Коньяк? Куда ж вас занесло. Федотыч вам только конфетку в ладошку выплюнуть может, и то смотря сколько обсосал. "Не имеете права…" Шлёп на каменку! Вылетаю за дверь, а Стёпа с уханьем хлещется веником. И опять под чай с белоголовником густо, как брёвна по Енисею, плывут истории "воткнул – не воткнул". Про рыжую беременную бабу, фактически изнасиловавшую Петровича: мстила мужу. Про глупую тётку, забывшую в машине после траха пакет с большой деньгой. И Стёпа сказитель и былинный трахаль, и Горболысов с глазами служебной породы, и до лета… до лета два времени года. Следующий сезон я пропустил, а весной встретил на заправке усохшего несчастного Горболысова. Неопрятно сморкаясь и слезливо частя, Михалыч поведал, что хозяин болеет, и так болеет – не приведи господь, болеет последнею в жизни болезнью. Я взял адрес и поехал. Открыла маленькая блёклая женщина с бородавкой над губой, не поздоровалась и ушла куда-то. Пахло здесь особенно – старостью. Стёпа лежал на диване. Это был Бухенвальд, мощи, учебное пособие студента-медика Иванопуло. Стёпа улыбался. – Привет, Андрей. Это частично я. Голос стал тихим, с непривычной отдышливой хрипотцой и размеренностью. Мы недолго пообщались, Стёпа шутил: "Мать привезли, переживает – в деревне грядки. Я говорю – мама, меня ждет одна большая грядка, а ты всё об огурцах…" Я говорил какие-то слова: да ну! да что! Бред, конечно. Стёпа не терпел официоза. И чувствовал фальшь. Заметив, что пялюсь на пришпиленную к настенному ковру вырезанную из газеты фотографию с насупленным стариком, прохрипел: "Старец! Целитель Мефодий! Бабы, Палыч!" Возникла суровая старушка с широким переносьем клинышком, Стёпа что-то выпил, старушка исчезла, как за диван завалилась. В квартире Петрович был живее всех – женщины походили на снулых рыб, меня сковала непонятная почтительность. – Палыч! Палыч! – полушептал Стёпа. – Вот что такое, Палыч – сру под себя, по квартире носят, жрать нельзя – а он стоит! Стоит, Палыч! До переносицы! ... Попрощались. Я ушёл. Не напился чудом… ... Хожу на лыжах один. Да, забыл. Ещё Нецелуйко С.П. знал "Онегина" наизусть и в детстве собирал марки. Теги:
![]() -1 ![]() Комментарии
Трилогия мля. Классика жанра, хуле. Ёлычу - слава, 100гр., и денег кило концовка оченная. да. чего то я сегодня какая то сентиментальная. взгрустнулось. спасибо вам за внимание, добрые люди ося и голопупенко, мне бы такую фамилию. спасибо, bezbazarov и шизоff, за дружескую поддержку. спасибо мне. спасибо литпрому. и тебе, водка "шушенская", спасибо. "авторы - как дети". подтверждаю. правда, говорят, актёры ещё более зависимы от внимания. это если не себе врать. Ёлыч Это хороший креатив Ягодки горьковатые во рту ощутил. Благодарствую, Ёлыч. Шо-то мине грустно сделалось.. Грустно и хорошо всем привет с привоза Еше свежачок Связь поколений была разорвана и звенья её рассыпались по полу и закатились кто куда. А всё из-за того, что бабушка меня предала. Перед смертью она завещала свою квартиру Богу. То есть формально конечно церкви, но отсылка всё равно была к Нему. Сказать, что я был в ахуе стоя перед гробом, откуда выглядывал крючковатый бесцветный нос покойной уже моей бабушки, нет, я был просто поражен.... Билетов на поезд не было, а нам, то есть мне и моей бригаде ух, страсть как надо было попасть обратно в Москву из Воронежа. И тут поезд, внезапный, как понос. Сухум - Москва. Хуй знает откуда. Прямо под дивный розовый вечер. И кто-то сдал ровно три билета, как раз на всю нашу банду.... ![]() Тебе пятьдесят, ты - бог.
Но выглядишь, как питбуль. Играешь свой мертвый рок орущей толпе бабуль. В прокуренной темноте со сцены хоть что пророчь. Не надо цветов звезде, Он выпьет без тоста ночь. Размазанная слезой подводка в экстазе слов.... Вот уж действительно свинство отрывать рабочего человека в рабочее время от распития горячительных напитков, чтобы он, рабочий человек (!) исполнял свои обязанности. Невиданное свинство. В бытовке нас было семеро. Семеро смелых. Хотя на полу под столом, закатившись словно копеечка, лежал восьмой.... Я долго вглядывался в. Да так, что начал думать, что У счастья — полные штаны, А у несчастья — ничего. Я долго гнул велосипед, Пока не улыбнулся в столб. С тех пор прошло сто сорок лет, Одна зима, и девять пломб. Угадал мелодию в социальном эксперименте, Но отказался плясать.... |
Продолжим?