Число камня (отрывок)

Автор: Платон Сумрaq Палки и камни могут покалечить, и поосторожнее со словами.

Чак Паланик

После душных подземелий «розового треугольника» вагон электрички, идущей в Усово, казался Каменщику вполне райским местом. Сухая июльская жара сменилась мокрой канителью, с жирным дождем, прибитой пылью и преждевременными родами подмосковных садов и огородов. То, что не вымерзло в скудном мае, плодоносило с суетливостью игрового автомата, пораженного приступом крупного выигрыша.
Каменщик распластался на деревянной скамье и сквозь опущенное окно исступленно вдыхал лето. За последнее время он сильно преобразился. Отпустил бородку, выщипал перекладину между сросшихся бровей, перекрасил и опустил на лоб отросшие волосы.
Он давно уже не тешил себя иллюзиями, что находится хотя бы на подступах к первой десятке врагов страны. Его страну пока нельзя всколыхнуть массовым убоем гомосексуалистов с некоторой толикой сопутствующих жертв. Напротив, немудрено будет заслужить немалую долю народной симпатии. Даже то, что жертвой Каменщика стал депутат, сработало на убийцу. Поиграв с национальным менталитетом, Влад Палыч Паркин и Аглая Ранина не позволили следствию выйти на правильный путь.
Ян Ранин пал жертвой заказного убийства, — и точка. Кому выгодно объединять его дело с делами безвестных геев? Если бы даже удалось докопаться до истины, его еще, чего доброго, окрестили бы чистильщиком.
Следовательно, пока Каменщику следует больше опасаться поездных контролеров, а не прилюдной казни. Впрочем, билет у него имелся.
От Жуковки до Усово – две остановки. Каменщик ступил на заскорузлый перрон и огляделся. Его ноздри часто раздувались. А дурман абсолютной безопасности слегка сковывал его движения. Каменщик уже привык прятаться. И сегодня он не понимал, что на него нашло и почему он ощущает себя так, будто он снова писатель Василий Баженов, а не мишень для загонщиков.
Немного угнетала разлука с Сабиной. Но работа Каменщика выше любых переживаний. Взгрустнув о возлюбленной, Каменщик прошел через железнодорожный вокзал к стоянке маршрутных такси. Проглядел расписание обратных электричек на Москву. Купил в палатке полкило груш и залез в нужную маршрутку. Она отправлялась при заполнении. И Каменщик терпеливо ждал, пока в салон набьются другие пассажиры, и машина тронется в направлении городка Колкино.

За одиннадцать дней и ночей, проведенных в доме Тихона Громака, Каменщик многое узнал и о самом Тихоне, и о его бабушке, и о безалаберных постояльцах из заполярной Хатанги. После того, как Шляхта заставил Русаковых сменить Жуковку на Усово, как выяснил Каменщик, долго они там не задержались. Их коллеги по работе в электричках подыскали им более выгодное жилье в близлежащем городке Колкино.
Благодаря великодушным отступным Тихона, Анатолий, Галина и Катя Русаковы могли не беспокоиться о хлебе насущном как минимум полгода – с их-то запросами. И все было бы хорошо, если бы, покидая дом Тихона, Катя ненароком не утяжелила свой нехитрый скарб тем, что Каменщик счел пригодным исключительно для себя.
Не век же ему в Каменщиках ходить?! Не за горами другая жизнь: без крови, без тайн, без камней.
Всю наличность, прихваченную из своего дома в Жуковке, Каменщик припрятал под «розовым треугольником» Ровно 49000 евро он вложил в урну с прахом Влад Палыча Паркина, доверив заботу о них его мятущейся неупокоенной душе и «железной деве». В Колкино Каменщик направлялся с пятьюстами долларами в кармане и с непреодолимым желанием вернуть украденные у него виды на будущее.
Обследуя дом Тихона, Каменщик наткнулся на кое-что, что могло круто изменить его последующее, безубийственное существование. Пускай пока он не понял, для чего камни Дрерога приволокли его в дом Тихона. Пускай…
Мог ли писатель-ренегат Василий Баженов представить себе, что когда-либо сможет подержать в руках рукопись второго тома «Мертвых душ»? А ведь он это сделал. Не в запасниках библиотеки Ленина, не в частном собрании одержимого коллекционера, — в бибилиотеке Аглаи Громак нашел Каменщик легендарное творение Гоголя. Нашел, проявив немного терпения и смекалки, в тайнике за небольшой картиной Рериха.
Как рукопись оказалась у бабушки Тихона? Какая разница. Каменщик просто встал перед еще одним невероятным фактом в своей жизни. Спрятал этот факт в новенькой темно-синей спортивной сумке «Nike» и вопреки собственной воле оставил ее под столом в кабинете Громаков.
Бескомпромиссный в деле Шляхта слишком скоро выпроводил из Жуковки семью Русаковых. Передвигаться самостоятельно смогла лишь Катя. Она и собирала немногочисленные семейные вещи. К несчастью, похмельная Катерина механически подобрала и сумку с Гоголем. Так «Мертвые души» перекочевали в Колкино – заваленные грязным нижним бельем и базарной косметикой…

Наконец, маршрутка заполнилась груженными под завязку дачниками и тронулась. В ногах у Каменщика загромыхала черная сумка. Он напрягся. Камни Дрерога опять потяжелели. Почуяли седьмую жертву?
Каменщик пристально огляделся. Среди его попутчиков подозрения в обреченности вызывали лишь обрюзгший старик с кустом смородины для пересадки да паренек-водитель. Каменщик сжал пальцами замок молнии на сумке.
Но она вновь обмякла и стала невесомой.
«Что, черт возьми, они со мной творят? — мысленно вопрошал Каменщик. – Камни при мне уже пять месяцев. А как они действуют? Почему с февраля я ни разу не встречал того, в розовой парке?»
Сидевший спиной к водителю Каменщик прижался виском к прохладному боковому стеклу. Зубы выстукивали адрес Русаковых. Двадцать пятые кадры прошлой и сегодняшней жизни мерцали на мокро-зеленом фоне лесополосы, убегавшей от Каменщика по обеим сторонам маршрутки. Исхлестанная дождем пыль на заднем стекле дразнилась мертвым лицом Сабины. Различив ее хрупкие, милые черты, выписанные пакостными струйками серого дождя, Каменщки почувствовал непривычную слабость. Даже кулаки еле сжимались.
И убивать больше не хотелось…
Мысли о Сабине сшибли Каменщика с неутомимой завистью к внуку не его бабушки. Он знал, что Тихон убил своего врага. Каменщик знал, как он это сделал. Каменщик даже отчасти обиделся на Тихона. Он хотел бы сам покарать врага внука не его бабушки. Но Тихон его опередил. И как!..
Каменщик завидовал всему, что совершил Тихон Громак вместо обычного убийства. Сам он в поисках своего неповторимого маниакального почерка угробил безрадостные, одинокие и бессмысленные годы.
А Тихон? Всплеск гнева. Взмах отцовской бритвы. Кровь. И снова покой! Просто жизнь! Просто работа! Другая.
«Да, я завидую тебе, Тихон. Завидую. Сначала я завидовал, что ты, а не я – внук Аглаи Громак… Теперь эта кровь. Ты так легко ее пролил. Ты так легко убил человека.
Я готовился к этому всю жизнь. А ты? Разозлился – и убил.
А палец? Прости меня, Тихон, но я даже бриться боюсь. Я ненавижу вид собственной крови. Я ненавижу собственную боль.
Это ты сильный. А я – слабый. Ты – ее внук. А кто я? Я – кто?»
До боли в глазных яблоках Каменщик надавил на подрагивающие веки и спрятал лицо под немеющей пятерней.
«Тихон может убивать. Тихон хочет убивать. Тихон не убивает… А я? Я уже не могу и не хочу убивать – и убиваю…» — Каменщик разлепил веки и вновь вгляделся в мертвое лицо возлюбленной.
«Ты мертвая, Сабина. Ты мертвая, — уговаривал обглоданный сомнениями мозг Каменщика. – Мертвая».
Разноцветные рыбки из аквариума Павлика Галина закувыркались в серых струйках дождя. Они почти стерли восхищенный профиль Сабины на заднем стекле маршрутки.
Но Каменщик, несмотря на помощь дождя, никогда не смог бы забыть его.
Двадцать пятые кадры памяти замелькали снова. Каменщик грезил наяву. Он снова видел себя заснувшим в обнимку с морозильной камерой Сабины. Он заснул стоя. Его мышцы расслабились и обронили тело Каменщика. Пальцы зацепились за верхний край стеклянной дверцы. Падая, Каменщик раскрыл ее. Он очнулся от удара о каменный пол подземелья…
И встретился взглядом с Сабиной.
Она была ледяная, как крышка канализационного люка в тридцатиградусный мороз. Сабина была мертвее всех мертвых. Но, подтаявшая, она казалась мягкой и гладкой как темечко новорожденного…
И Каменщик захотел ее. Захотел трахнуть Сабину как никогда раньше, как никакую иную женщину – живую или мертвую.
Пять минут вожделения, вдохновения, страха, раскаяния, отчаяния, — и он справился. Каменщик совладал с собой. Отшвырнул прочь размороженную куклу с именем своей возлюбленной. Вскочил на ноги. Ударил кулаком по дверце морозильной камеры. Ударил еще. Еще. Еще. Вышел из себя. Рванул дверцу к груди и бешено заколотил ею по стене.
Закаленное стекло осыпалось бисерными осколками.
Ведь Каменщик не такой, как все маньяки. Он не пустой сосуд для заполнения разбившимися надеждами и животными мотивами.
Каменщик не трахает мертвецов и не наказывает живых. Прощай, Сабина. Прости…

Из подземелий «розового треугольника» Каменщика вырвало сипение какой-то радиостанции.
- Пожалуйста, сделайте погромче! – попросил он водителя. Из раздрызганного приемника к нему принесся привет от Сабины. Анне Вески пела что-то о том, что «не виновата я, что море синее».
Городок Колкино расступался перед маршруткой. Почти сплошь застроенный жильем, которое называют «частным сектором», он пах яблоневыми садами, навозом и шаурмой.
- На улице Карла Маркса остановите, пожалуйста! – крикнул водителю Каменщик.
– Где там? — переспросил молоденький водитель.
- У парикмахерской, — уточнил Каменщик.
- Что молчите? Вот же она.
- Извините, выхожу.
Маршрутка притормозила у редчайшего в Колкино кирпичного здания восточной базарной постройки. Каменщик вылез. Захлопнул дверь. Помахал водителю и зашагал по улице Карла Маркса.
Июльское солнце иссушило следы дождя. Грязь вновь стала пылью. Каменщик весело трамбовал грунтовую дорогу, обросшую по обочинам шиповником и засекреченную старыми тополями.
Навстречу Каменщику попалась стайка смешливых узбекских девушек в национальной одежде.
- Салам аллейкум! – поприветствовал их Каменщик.
Они смущенно ответили на приветствие явно не здешнего редкого трезвого русского и, похихикивая, ускорили свое движение к центру городка.
Каменщик безучастно рассматривал ряды словно клонированных убогоньких, на его вкус, домиков, обсаженных подножным деревенским кормом и искал, где бы присесть, чтобы собраться с мыслями, настроиться. Пройдя еще пару огороженных кривым штакетником участков, Каменщик приметил крепко сбитую скамейку. Ее уже облюбовал смуглый и морщинистый, как урюк, узбек. Старец в стеганом халате и тюбетейке сосредоточенно плел березовые банные веники.
- Дедушка, — обратился к нему Каменщик. – Можно, я здесь присяду?
- Да, — рявкнул узбек. — Я, синок, слэпой. Моя береза – не таскать. Честно сыди.
Каменщик улыбнулся ворчливому слепцу. На хрена ему березовые веники? Он теперь в баню ни ногой.
Усевшись на теплую скамейку, Василий Баженов оперся на щербатый забор и сосредоточился на предстоящем разговоре с Русаковыми.
Через четверть часа он попрощался с таджиком и отправился на поиски улицы Фридриха Энгельса. Там в доме 11 снимала две комнаты семья Русаковых.

В конце улицы Каменщик замешкался на перекрестке. Вопреки ожиданию среди трех похожих как вязальные спицы улиц городка не было улицы Фридриха Энгельса.
«Видимо, эта улица расположена параллельно улице Маркса, — предположил Каменщик. – Справа или слева? Если учесть, что оба они придерживались левых взглядов, пойду-ка и я налево», — и свернул на улицу Коминтерна.
Около часа он прочесывал Колкино У него уже рябило в глазах от салатовой и бордовой вагонки местных срубов. Наконец, мятежный дух Фридриха Энгельса, сжалившись, на самой окраине городка материализовался на захудалой улочке. Она втыкалась в бескрайнее гороховое поле.
Из-за стеблей гороха на Каменщика вновь нахлынули детские воспоминания. Примерно из-за такого же поля Павлик Галин в седьмом классе бросил курить.
Каждое лето его родители снимали дачу, чтобы ребенок запасался здоровьем на деревенском воздухе. А чтобы Павлик не прибился к какой-нибудь местной плохой компании, ежегодно меняли места каникулярного прозябания.
В лето после окончания седьмого класса Павлик жил в доме на краю горохового поля. Весной на школьных переменах он выучился курить. Летом Павлик рассчитывал усовершенствовать курительные навыки. Он таскал потихоньку сигареты из отцовских пачек и бегал курить в горох.
Как-то за этим занятием он был застигнут врасплох сбежавшей соседской курицей. Хамоватая птица вилась вокруг малолетнего курильщика, как вражеский самолет-разведчик на бреющем полете.
Павлик бросил наземь недокуренную сигарету. Курица сцапала ее клювом и помчалась к родному двору. А там отец Павлика с соседом беседовал. Курица с тлеющим окурком и припустивший за ней Павлик почти одновременно попали в поле зрения Галина-старшего…
«Неприятный был разговорчик, — усмехнулся Каменщик. – Кому рассказать – не поверит. Меня сдала курица… Ладно, пора работать».

Каменщик уверенно открыл калитку дома номер 11. Грязно-серый волкодав, не издав не звука, забился в конуру. Проскрипев по деревянному настилу, Каменщик поднялся на свежевыкрашенное крыльцо и нажал на кнопку звонка.
Ему отворила опрятная старушка в павлово-посадском платке. Каменщик поздоровался и справился о постояльцах. Все трое оказались на месте. Старушка проводила гостя в большую светлую комнату. Усадила за круглый стол, накрытый кипельно белой кружевной скатертью и угостила домашним квасом.
Пока Каменщик утолял жажду, хозяйка привела с огорода своих жильцов. Бывшие мороженщики из Хатанги пололи сорняки и были рады неожиданной передышке. Каменщик поздоровался, представился своим писательским именем и почти правдиво объяснил цель своего визита.
- Тихон просил, чтобы я забрал у вас его спортивную сумку, которую вы, я уверен, по чистой случайности взяли в библиотеке. В ней находились весьма важные и необходимые Тихону документы.
- Ой, боженьки! – воскликнула Катя. – А я маме без конца толкую, что надо к Тихону съездить.
- Ага, — встряла Галина. – Чтоб я еще раз на этого коротышку напоролась.
- Брось, мам. Вы ее не слушайте, Василий. Я же документы те сразу нашла. Еще на усовской квартире. Вон они на печке в коробке из под папиной «Сони плэйстэйшэн».
- Играете? – удовлетворенно спросил Каменщик.
- Мы с мамой нет. А папа, как очумелый, дни и ночи напролет с джойстиком не расстается.
Слегка смущенный Анатолий Русаков признался:
- Когда меня Иван Тарасыч, благослови его господи, кодировке подверг, посоветовал приобрести игровую приставку. Отвлекающий момент, так сказать, на период реабилитации. Теперь вот не знаю, как от этой адской машинки отвыкнуть.
- И не говори, — поддержала жена. – Пусть теперь ваш злобный карлик Шляхта мужа от «Соньки» кодирует. Лучше бы Толька дальше пил. С ним пьяным хоть поговорить можно было. А с играми с его… Знай за монстрами гоняется, да бошки по экрану размазывает.
Пока худющая Галина, теребя полы застиранного ситцевого халата, жаловалась на коварство Шляхты и электронных игр, Катя принесла и положила перед Каменщиком картонную коробку с «Мертвыми душами».
- Извините, Василий, — обратилась к нему Катя, — а можно моя подруга – я тут подружилась с учительницей литературы в колкинской школе – можно она сделает ксерокс с документов Тихона? А то она мне не верит, что я видела второй том «Мертвых душ»?
- Ты видела или прочитала? – изменился в лице Каменщик.
- Целиком еще не успела. Знаете, у Гоголя ведь такой почерк красивый, просто каллиграфический, а под конец как-то уж совсем неразборчиво написано.
Каменщик расстегнул верхнюю пуговицу конопляной рубашки из гардероба Тихона:
- А ты, Катерина, еще кому-нибудь говорила про эту рукопись?
- Нет. Я пока мало с кем знакома. Но скажу обязательно. Потом. Я ведь в здешней школе уборщицей устроилась. Пока. Сначала я хочу ксерокопию сделать, чтоб на смех не подняли. Представляете, как все удивятся, что какая-то провинциалка из Заполярья самого Гоголя в руках держала! Нас же учили, что он эту рукопись сжег… И еще я знакома с внуком Аглаи Громак и… теперь вот с Вами, Василий. Вы ведь тоже писатель, правда? Я Ваши книги читала. И…
- Хорош балаболить, учительница! – прикрикнул Анатолий. – Тихон небось заждался свои бумажки.
- Верно, — с упавшим сердцем произнес Каменщик.
Его голова кружилась и звенела, как от ладана, на который у него была аллергия. Ну, откуда берутся такие дотошные девчонки? Зачем Катерина залезла в его – Каменщика – вещи? Зачем она стала вникать в скучную пожелтевшую кипу тетрадок с ятями и ерами?
- У меня была пятерка по литературе и истории. Всегда, — будто подзуживала Катя. — А как иначе? Ведь мама Галя у нас два института закончила. Она в моем классе преподавала, — и литературу, и историю.
Тут и мама Галя не дала расслабиться:
- Да… Ну, Вы же знаете, — на зарплату учителя не разжиреешь. Вот и подались мы в столицу. И как повезло! Поселились в доме Аглаи Громак. Мы же ее до сих пор в младших классах преподаем. Как же, я помню… «Люся и Муся», «Аленка-помощница», «О пилоте и его работе»… Обязательная программа!.. Значит, договорились, Василий? Мы с Катькой мигом в школу. Там новый ксерокс. На прошлой неделе поставили. Он Вам Вашего Гоголя…
- Конечно, — понуро согласился Каменщик и подумал: «Эх, Катя-Катерина. Тебе бы сына родить, а не «Мертвые души» копировать. Стала бы твоя мама Галя бабушкой. И была бы она у своего внука живая и здоровая». – Конечно.
- Вы тогда с папой посидите? – обрадовалась Катя. — Мы быстро. Вы не стесняйтесь. Папа Вас угостит чем пожелаете. Только спиртного у нас нет. Понимаете? Хотя, если надо, мы по дороге купим.
- Не употребляю, спасибо.
- У меня есть новейший симулятор «Формулы-1», — предложил Анатолий. – Наперегонки?
Но Каменщик не слышал гостеприимный бред. Он, закусив губу, ждал сигнала из черной сумки.
Камни не подавали признаков жизни.
«Неужели я снова должен все сделать сам?» — Каменщик обескуражено сжал виски и зажмурился. Он не обращал внимания на недоуменные взгляды Русаковых. Его мутило. Его прошиб холодный пот. Даже слюна не сглатывалась.
И еще.
Каменщик отчетливо видел комнату. Он видел ее с зажмуренными глазами. Это камни снова издевались над ним. Это все камни…
«Я вижу, — на грани истерики признал Каменщик. – Я вижу. И ничего не слышу. Проклятые камни!.. Что ты наделала, Катерина! Что ты наделала!»
Каменщик поднял дребезжащие веки. И Анатолий, и Галина, и Катя беспрестанно двигали губами. Но звуки их голосов не достигали заблокированного слуха Каменщика. Он глядел на своих собеседников с изумленной жестокостью. Точно так Павлик Галин глядел когда-то на рыбок в своем аквариуме, прежде чем достать их из воды и перенести на бумагу.
- Очень жаль, что придется и вас обрисовать, — не слыша себя, заключил Каменщик и вытащил из сумки пистолет с глушителем.
Через пару минут и Анатолий, и Галина, и Катя были накрепко привязаны к трем деревянным стульям. Каменщик засунул в их рты по жесткой груше и заклеил им губы и глаза клейким, как смерть, скотчем.
Он по-прежнему ничего не слышал. И что дальше?
Сел на стол.
Спрыгнув со стола, Каменщик сдвинул стулья с почитателями Гоголя в круг – спинками к центру – и вышел из комнаты.
Каменщик не нашел в доме старушку-хозяйку. Она оказалась в огороде. Обирала с кустов картошки колорадских жуков.
Каменщик подошел к ней и спросил:
- Что, бабушка, жуки беспокоят?
- Беспокоят. Расплодились – спасу нет. Уже красные личинки народились. Хоть лопатой их сгребай.
Каменщик ничего не слышал.
Он огляделся. Никаких посторонних взглядов. Его подмывало отвинтить глушитель. Но здравый смысл победил.
Напоследок Каменщик спросил у старушки, продолжавшей ссыпать в стеклянную банку жуков:
- Бабушка, а у тебя внуки есть?
- Нет. Я и не бабушка, и не матушка. Я и замуж никогда не выходила.
Каменщик ничего не слышал. Зато он увидел отрицательное покачивание старушечьей головы в павлово-посадском платке и с полегчавшим сердцем выстрелил в желтую розу на ее затылке.
Он склонился над трупом. Перевернул его лицом к небу. Опустил отслужившие свое веки. Поправил съехавший к седым мохнатым бровям платок. И замер.
Каменщик явственно ощутил чье-то присутствие позади себя и резко оглянулся.
- Курица! – обомлел он.
Мстительно улыбнувшись, Каменщик неторопливо прицелился и выстрелил в любопытный куриный профиль.
Затем он отыскал на кустистом огороде добротный, ухоженный курятник. На скорую руку переквалифицировал его в тир и застрелил еще десяток кур.
Еще раз сменив обойму, нехотя побрел к дому. Войдя в комнату Русаковых, замялся на пороге. Немой видеоряд его доканал. Каменщик вскинул пистолет, прицелился… но палец на курке не повиновался.
С курицами и старушкой без внуков было проще. И с бандитами было проще.
На плечо Каменщика легла чья-то тяжелая рука. «Это еще кто?»
Он сделал пару шагов вперед и лениво обернулся. В дверях стоял коренастый старик: пьяный до слепоты и немой как заглушенный мотор. Несмотря на это, его язык жестов был красноречив, но глухой Каменщик не представлял, как с ним договориться.
«Дедушка, а тебе-то что не жилось? Приплелся. Банкой пустой размахиваешь. Видно, покойница тебя самогоном снабжала, хотя Русаковы и утверждали, что в этом доме такого добра не водится. Стеснялись приятелю Тихона такое дерьмо предлагать… А бабушка Тихона подобный бизнес бы не одобрила».
И все-таки Каменщик дал старику шанс. Незамысловатыми знаками он выведал у него, что писать-читать старик умеет. А зря…
Что застрял? Заходи, — помахал ему Каменщик.
Старик будто одеревенел.
Вдруг Каменщик осознал, что старик ведет себя странно не по причине беспробудного пьянства или вида пленников-Русаковых. Его сковала иная сила. Она исходила из черной сумки, по-собачьи уткнувшейся горячим боком в голень Каменщика.
- Дедушка, — бессмысленно спросил он, — ты-то как до пидерсии додумался?
Глупее подобного вопроса придумать было нельзя.
Каменщик сокрушенно кинул пистолет на металлическую кровать.
«Нет! – протестовал он. – Я же с самого начала решил, что буду убивать гомосексуалистов и стариков. Вот и старик. А камни? Они просто следуют моим желаниям? Выходит, прав был Влад Палыч? Так что же, значит, я сам выбираю, кого убивать? А эти придурки? Они же просто люди! Значит, я могу убить любого?..»
Каменщик устало взобрался на кровать с периной и откинулся на башню из пуховых подушек. Лица культовых киноманьяков захороводили перед ним вокруг пыльного солнечного луча, сверлившего длинную комнату под острым углом. Глухонемой старик стойко стыл под дверным косяком. Семья Русаковых тихонько таилась под скотчем.
- «М»! – Каменщик озадаченно прищелкнул языком. – Я не помню, кто снял «М». Дожил…
Каменщик сорвался с перины и подскочил к Кате. Содрав скотч и вырвав из ее рта слюнявую помятую грушу, он заорал:
- Ты знаешь, кто снял «М»? Знаешь? Это один из первых фильмов о маньяках. Прототипом героя был Петер Кюртен из Дюссельдорфа. А кто режиссер, Катерина?
- Фриц Ланг, кажется, — всхлипнула Катя. Скотч на глазах мешал ее слезам вырваться наружу.
- Умница! – Каменщик по губам прочитал ответ и снова заклеил Кате рот.
Склонившись к черной сумке, он расстегнул молнию и достал горячий розовый камень. Встал. Потянулся. Отошел к узкому окну напротив двери. Справа от Каменщика стоял сервант с полками, редко заставленными хрусталем и Гжелью. В зеркальной внутренней стенке серванта Каменщик поймал свое отражение. Изобразил утрированно движение толкателя ядра.
- Прости, дедушка, — вздохнул Каменщик. – Я сам в заднице. Если я буду всерьез относиться к своей работе маньяка, я и впрямь им стану.
Камень Дрерога вшиб старика в застекленную веранду. Его дряблое тело пьяницы распласталось на газетах с разложенным для сушки укропом. Пустая банка в руке даже не треснула.
- Седьмой, — бесстрастно констатировал Каменщик и сосредоточился на ситуации с пленниками. – И кто я буду после этого? Типичный плохой парень? Вор-домушник с мокрым уклоном? Просто маньяк?
Каменщику не понравилась идея убийства ради наживы. Но иначе его классифицировать он не мог. Не мог он отказаться от этих проклятых «Мертвых душ». А если бы и отказался?
Ему было действительно не по себе от того, что он не умеет контролировать камни Дрерога.
Не дай бог, еще кто-нибудь заявится. А если ребенок?
Каменщика носило по вытянутой комнате как матроса по палубе тонущего корабля, на котором больше не осталось спасательных средств.
- Как? Как мне вас спасти? – чуть не плача и не слыша себя, кричал Каменщик в невидящие лица пленников и тут же мысленно признавался себе: «Да, я лицемерю. Да, мне не жаль их. Мне вообще никого не жаль. Разве запрещено никого не жалеть? Разве запрещено не понимать, что с тобой происходит?»
- Стоп! – Каменщик поравнялся с Галиной. – Если я не понимаю, что со мной происходит, то убийство Русаковых – лишь следствие рокового стечения несправедливых обстоятельств. Настоящая жертва – я! Это я попал в плохую компанию, а не они. Они все равно были обречены – с рождения. Не появись я, загорелась бы электропроводка, грибами бы отравились или перерезали друг друга по пьянке.
Усилием воли он прервал самооправдательные рассуждения о неизбежности гибели Русаковых. Так немудрено скатиться к вечному спору об Иисусе и Иуде. Ни тот, ни другой не выбирали свои судьбы. Иисус обречен на вечное царствие небесное, Иуда – на вечное проклятие; кто из них более трагическая жертва?
«Сегодня я банален, как никогда, — подумал Каменщик и взял с кровати пистолет. – Зачем выпендриваться? Пора признать, что я бездарный маньяк. Мой почерк – это плагиат. Кто-то списывает ноты, кто-то книги, кто-то срисовывает картины, кто-то присваивает чужие изобретения. А я?»
Разбитый Каменщик сдул с глушителя приставшее к нему перышко из перины и призвал себя к порядку:
- Хватит играть в психоанализ. Псих и анализ несовместимы. Сначала надо доиграть в Каменщика. Седьмой камень заряжен. Он сам выбрал зарядное устройство. А эта семейка придурков – элементарный повод. Камни катятся – пыль ложится.
Каменщик решил наказать себя за минутную слабость. Он брезгливо приготовился к хрестоматийной кровавой бойне без затей и претензий на мессианство.
Ничего не слыша, он теперь и комнату видел как сквозь мятый целлофан. Печка в ее центре подрагивала сильнее, чем Анатолий Русаков. Мещанские коврики с оленями свисали с фанерных стен точно так же, как безвольное тело его жены со стула, — будто в вакууме. Косая этажерка с книгами, бельевой шкаф и телевизор о четырех ножках трусили вместе с Катей.
Каменщик трижды обошел вокруг ввергнутых в немоту и кромешную тьму пленников.
- Надо же с кого-то начинать, – прошептал он и выстрелил в левую коленную чашечку Галины.
Она бешено забилась как марионетка в руках мертвецки пьяного кукольника. Вид физических страданий Галины показался Каменщику неэстетичным и он выстрелил ей в правую ушную раковину.
Отойдя к столу, Каменщик положил пистолет в вазочку с карамельками. Рядом с ней лежала буханка черного хлеба с воткнутым в нее ножом. Каменщик сжал его пластмассовую рукоять и вытащил из буханки отлично заточенное длинное и широкое лезвие. Поймав им солнечного зайчика, он направил его на взмокший лоб Кати. Переместил световой мячик на затылок ее отца и приблизился к следующей жертве. Дав волю натренированным навыкам, он точно отмеренным ударом всадил нож в сердце Анатолия Русакова.
- А что мне сделать с тобой, болтушка? – Каменщик тянул время.
Его тошнило.
- Катерина, ты в обмороке?
Он склонился над девушкой и влажной пятерней зачесал к макушке ее слипшуюся от пота челку. Катя действительно была без сознания.
И в тот момент, когда Каменщик это понял, Катя обрела в нем искреннего ценителя ее женской привлекательности.
Каменщика перестало тошнить. Левая рука невольно сжала небольшую упругую грудь девушки. Правой руке пришлось приложить немалое усилие, чтобы оторвать левую от запретного плода.
От непреодолимого влечения к отключившейся Кате Каменщик съежился как воробей в крещенские морозы.
- Сука! – отшатнулся Каменщик. – Из-за тебя, дура, погибли твои родители – хорошие, добрые люди. Из-за тебя погиб старик-инвалид. Из-за тебя погибла хозяйка этого дома. Из-за тебя все погибли, даже курицы! И после всего того, что ты натворила, ты хочешь трахнуть меня, как последнего маньяка?!
В приступе искусственного бешенства Каменщик заходил по дому. Не найдя ничего подходящего, вышел в огород. В дощатом сарайчике рядом с курятником наткнулся на почти полную банку розовой масляной краски.
Вернувшись к Кате, Каменщик аккуратно уложил стопку тетрадей «Мертвых душ» в свою черную сумку. Открыл банку с краской и вылил ее на голову девушке. Чиркнул спичкой из прихваченного с кухни коробка и пошел прочь.

Едва не выбив из петель калитку, Каменщик вышел на улицу и с дрожью в коленях направился к гороховому полю. Он остервенело врос в его зеленую рябь и безуспешно пытался сменить ходьбу на бег. Густота гороховой поросли тормозила его, как рыбу – натянутая при нересте сеть.
Поле не кончалось. Лето не кончалось. Жизнь не кончалась. И ничего не начиналось. Даже глухота не кончилась, а будто устала и начала постепенно уступать свои позиции. Каменщик шаг за шагом начинал слышать, но без привычной объемности, без привычного опасения услышать что-то не то. Может, это «что-то не то» покинуло его навсегда? Но ведь оно присутствует в жизни любого человека. Если одно ушло – придет другое, и оно наверняка будет еще более «чем-то не тем», чем прежнее.
Выдохшись, Каменщик решил устроить передышку. Или во всем были виноваты стрелки его часов, которые указывали на 14.38 – время, когда Сабина лишилась возможности закрывать глаза по своему усмотрению.
Он разравнял полянку и уселся на притоптанные стебли гороха. Ему несказанно не хватало надежно восхищенного взгляда возлюбленной. Она лежала голая на холодной чугунной решетке для поджаривания преступников в пыточной камере Влада Палыча. Зря он оставил ее разлагаться в игрушечном подземелье «розового треугольника».
- Суждено твоим телом владеть
Лилипутам подземной страны,
До костей аккуратно раздеть,
Навевая бессрочные сны.
Мятежный дух самоубийцы Паркина Каменщика не пугал. Но он всерьез опасался, что за ним может прийти настоящий Каменщик…
Каменщик устал бояться Каменщика… Он понимал, что до встречи с ним у него осталось всего четыре камня. Что теперь? Постараться растянуть время или одним решительным ударом приблизить неизбежное? Не так ли поступил Паркин? Может, он был прав?
Каменщик взгрустнул о своей прошлой, добровольно отвергнутой писательской жизни. У пальцев нет мозгов, зато имеется неистребимая память. Запереться бы где-нибудь на месячишко. Написать страниц триста удобоваримой детективной чепухи. И быть уверенным, что строчки не закровоточат, и книжные жертвы Василия Баженова и их убийцы никогда не вылезут из своих бумажных могил и виртуальных схронов.
А Каменщик? Сам персонаж, украденный у чужой бабушки?
Каменщик сидел в горохе, и ему было не смешно всерьез ожидать скорой встречи с настоящим Каменщиком. Ему ли не знать, что художественной литературы не существует. Герои, штрихи событий – ничего не придумывается, это просто слова сбивают нас с толку. Писательская фантазия – грандиозный блеф, за которым кроется обычная алчность. Особняк в штате Мэн, эффектное самоубийство или титул «Совесть нации» — просто разные типы благ. Достаточно решиться назваться писателем, плюнуть на чистый лист бумаги и замарать его первым словом.
«Вначале было слово». И затем оно обросло целой вселенной. Так Бог создал землю.
А Каменщик? Вначале было слово. И затем оно обросло разрушительной плотью, из которой вырос Некто. Теперь этот Некто сидел на горохе и всерьез опасался, что он не Некто, а Никто. Вряд ли Аглая Громак напророчила себе своего Каменщика. Уж она-то знала настоящего Каменщика. Не он ли подбросил Василию Баженову сумку с камнями Дрерога?
Каменщику надоело ломать голову над камнями. Он торопливо встал и припустился дальше через горох. Минут через пятнадцать поле уперлось в уложенную бетонными плитами дорогу. Первый же водитель грузовика согласился подбросить его до Усова.
В Усове Каменщик снял неприметную однокомнатную квартиру. Сходил за продуктами и смиренно приготовился ждать, когда камни напомнят о себе снова.