Мания ничтожества

Автор: Арлекин посвящается Уильяму С. Берроузу и всем, кто выжил на Изнанке

– Что закажете?
– Пиво, пожалуйста.
– Всё?
– Да, всё… Эй, постойте, девушка, ещё кое-что.
– Да?
– У вас красивое имя. А у меня болит голова. У вас есть какие-нибудь таблетки? Аспирин, там...
– Нет, простите.
– Ну ладно. Как-нибудь, потерплю.
Официантка исчезает в облаке табачного дыма. Юноша в котелке уныло скребёт заскорузлым ногтем большого пальца исцарапанную столешницу. Он полное ничтожество. Как и все в этом городе.
Жители Ретрограда помешаны на старине. Винтажный стиль въелся в его стены. Горожане вырастают и живут в состоянии тотального психоза. Они не могут лишить себя удовольствия пресмыкаться перед согражданами и делают это изысканно и со вкусом. Отдельные виртуозы, достигшие низшей формы девальвации, попадают в почётный список номинантов на соискание престижной премии.
– Девушка, куда же вы! Постойте! Не смотрите на меня так, будто я ничтожество! Я – обладатель «Латунного Пидараса»! На прошлогодней церемонии меня признали самым раздражающим человеком второго плана!
Старик жадно впитывает презрительный взгляд. Ему не всегда так везёт. Некоторые контратакуют, пластаясь перед ним в пыли и вылизывая его ноги.
Люди шарят в подворотнях в поисках жертвы. Охотничьи инстинкты обострены в кончиках их пальцев. Они трогают стены, надеясь уловить аромат девственницы или слабоумной старухи – и у тех, и у других одинаково сочные взгляды. Голодный охотник за взглядом бродит по улицам, высматривая в толпе невинные глаза. Каждый его новый день похож на предыдущий. Сутки – вся его жизнь, которая повторяется, повторяется, повторяется вновь и вновь.
В разных частях Ретрограда начинают появляться загадочные существа. Они антропоморфны, но больше их с людьми не роднит ничего. Их уродливые тела прикрыты гротескными нарядами, в их разноцветных глазах – матовая пустота, их лица, кисти и стопы неподвижны и гладки, как мёртвые угри. Они не имеют волос, но над их лицами часто встречаются странные ассиметричные наросты. Цвет их кожи варьируется от смоляного до молочно-серого через весь диапазон спектра. Днём они замирают и прячутся от скользящих взглядов, но в темноте, если смотреть на них не прямо, а искоса, можно заметить, как они украдкой меняют позу. Когда им кажется, что рядом никого нет, они испускают густые, зловонные волны злобы. Обычный человек, попадая под их влияние, испытывает неодолимое желание разоблачить манекен. Некоторое время жертва регулярно приходит к манекену и смотрит на него. Вскоре негативное излучение манекена достигает своего пика, и тогда жертва снимает с него одежду и обычно присваивает её себе. Во время разоблачения душа жертвы покидает её и заполняет собой пустоты в теле манекена.
Мания ничтожества разрушает души, делая их рыхлыми и рассыпчатыми, как обезвоженная почва. Живя на изнанке, люди вынуждены ежедневно очищать свои тела от паразитов. Особый рацион создаёт у них внутри благоприятную среду для плоских червей и низших растений. Они зовут себя сыроедами, хотя бри и рокфор давно объявлены вне загона. Теперь на обширных пастбищах им удаётся найти разве только дохлую рыбу, которая падает с неба после грозы.
Каждый вечер пастухи кормят их дынными семенами, после чего вызывают у них рвоту, расчёсывая свои волосы и причмокивая. Исторгнутые черви собираются для продажи на рынках Ретрограда, растительность закапывается в пыль для приготовления компоста. Самые маленькие водоросли высушиваются при лунном свете и употребляются как дорогая специя.
Стада наиболее продуктивных сыроедов ежегодно удостаиваются группового «Латунного Пидараса» за ничтожный вклад в кулинарию.
А водоросли недоросли сжигают в печах крематория. Печи стояли тут ещё до появления города. Это – душа изнанки.
Азиат среднего возраста болен. Вот уже вторую неделю он приходит к манекену и разглядывает его расшитые бисером замшевые сапожки.
Мимо проходят две некрасивые женщины, и он, против своей воли увязывается за ними.
– Слушай, ну и фигура у той коровы!
– Ой, не говори.
– А какая жопа! Ты видела? Во! И ноги вот так вот, уходят прямо в...
– В вечность.
– Какая там вечность! В сапоги!
– Сапоги и вечность, – говорит азиат.
Женщины оборачиваются.
– Дашь взять? – спрашивает одна.
Азиат складывается пополам и семенит к своему манекену.
Манекены со странными черепами затаились в своих аквариумах, притворились бездушной пластмассой. У них внутри клокочут и бурлят закипающие сознания ретроградцев.
Азиат в последнее время часто натыкается на высокого мужика с усами. Мужик ненадолго забирает его манекен, переодевает его и возвращает на место. Только замшевые сапожки остаются прежними.
После вынужденного двухдневного перерыва азиат возвращается к своему манекену и вновь видит усатого переодевальщика. Азиат подкрадывается к нему сзади.
– Извините, я пёрнул.
– Что?
– Зачем вы забираете его?
– Души.
– А-а, понятно. А сапожки?
– Нет, я художник.
– Будьте так добры, нарисуйте огненную грязь, – просит азиат, пританцовывая от нетерпения. – Я хочу видеть на полотне вспышки жёлтого и зелёного. Не стесняйтесь в средствах, можете сточить весь мой набор карандашей.
– А можно своими? – неожиданно спрашивает высокий мужик с усами.
– А вы не шиком литы, – уважительно замечает азиат. – Ну так как?
– Я не могу. Я плохо представляю.
– Ну, это ничего. Мы все тут плохо.
– Поймите правильно. Ведь это не шуточки. Для меня это не хуже инвалидности. Вы имейте в виду. Ассоциативные цепочки и прочий инструмент… Хотя, если.
– Вот это верно. Отсюда и начнём.
– Мы сошли с ума! Потом! – высокий мужик с усами хватает манекен и пытается удрать.
– Сейчас! Давай же, трепещи!
– Кто напихал вам вату между зуб? Не прекословьте величеству.
– Очнись, енот! – кричит азиат. – Приди, нагадь, поспи! Поспал? Спасибо.
– Когда мы успели перемешаться?
Ничья. Никто не смог пасть ниже.
Гликопротеид интерферон покидает тела людей вследствие загадочной дренажной болезни. Иммунитет ослабевает. Старый инквизитор постепенно сходит с ума от осознания собственной низости. Итог такого помешательства – неминуемый суицид.
Когда они познакомились, им казалось, что счастье – просто быть рядом. За несколько лет сожительства они исчерпали друг друга. Им больше не о чем говорить. Он перестал её смешить, она – удивлять его. Их совместная жизнь потеряла собственный потенциал движения. Они старались, очень старались, потому что любили друг друга. Будучи одинаково пассивными, они двигаются вперёд по инерции, ожидая, что произойдёт Что-Нибудь, прервёт затянувшийся пролог и откроет в их отношениях первую главу. Каждый ждёт чего-то от другого.
Вечерами они лежат на кровати и смотрят телевизор. Она ждёт блока рекламы – этих коротких пяти-семи минут, когда он отрывается от экрана и обращает внимание на её обнажённое тело. Её ничтожество мешает ей посмотреть на всё это со стороны. И ещё – её слепота.
Она была ослеплена своим бывшим, ещё большим слабаком, чем она. Перед тем, как навсегда уйти, тот оставил ей записку, которую той нечем было прочесть.
Её долго не могли вернуть из комы. Но один из врачей заставил её жить. Надавил на неё.
Эту записку по её просьбе перевели в шрифт Брайля, чтобы она смогла её прочесть. Теперь она счастлива в своей уютной темноте. Теперь она с лёгкостью засыпает. Только крики с улицы преобразуются её мозгом в кромешный ад.
Сумасшедшие проповедники переписывают историю заново. Ретроград должен знать правду!
Они раздают прохожим буклетики с альтернативным Писанием.Прохожие вчитываются в строки буклета, принимая всё на веру. Они любят, чтобы ими помыкали.
Но конец света не наступает. Апокалипсис – сугубо индивидуален. Каждый переживёт свой личный армагеддон, а после – простая, незатейливая аннигиляция. Как было с известным художником. У центральной библиотеки Ретрограда есть достоверная информация. У них есть даже подлинная аудиозапись стонов Жерико.
Таких историй на изнанке уйма. Каждый житель может рассказать о себе нечто подобное, или совершенно другое, но их жизни подчинены одной-единственной оси вращения – презрение к себе. Презирать они учатся с малых ногтей.
Перейдя на изнанку, человек, как и любой другой на его месте, обсирается от ужаса. Проходит время, и вот уже он пообвыкся, завёл новую жизнь. Стал гражданином Ретрограда и забыл о своём прошлом воплощении.
А в десяти километрах на север от обрыва, на самой границе города упивается своим ничтожеством парень с рыжими волосами. Всем прохожим, если те спрашивают, что с ним, он рассказывает одну и ту же историю о том, как одуревшие от голодной зимы собаки обглодали лицо его племянницы.
Парень с рыжими волосами дожидается ужаса в их глазах и жадно впитывает его через поры на переносице. Если же история не срабатывает, он опускается на ступень ниже, чтобы вызвать к себе уже не жалость, а настоящее, всеобъятное презрение. Так вкуснее, но баловать себя потоком отвращения слишком часто не стоит, и он это понимает. Он использует этот приём не чаще раза в неделю. Он валяется в придорожной пыли, хохочет и рвёт себе щёки о мелкие камушки. И он продолжает хохотать до тех пор, пока кто-нибудь не пнёт его в горло. Тогда он крякает.
Баба Фрося в Ретрограде недавно. Она всю свою жизнь не покидала краёв изнанки, и перебралась в город только после смерти мозга. Перед тем, как сгнить без остатка, тот оставил ей яркое и абсолютное в своей единственности воспоминание – чтобы было, чему вращаться в колесе черепа. Поэтому, пнув парня с рыжими волосами в горло, баба Фрося вновь погружается в воспоминание о пяти любовниках Анны.
Мания ничтожества уравнивает всех. Убийцы равны святым, а говно пахнет, как свежий хлеб. После самоубийства инквизитора Васи, подполковника, главы отдела дознания, работы не уменьшилось. А выявлять нарушения становится всё сложнее без свода законов.
Идентификация...
Рассеянный, мутно-серый свет, сменивший непроницаемую тьму некоторое время тому назад, расплывается цветными пятнами, которые приобретают всё большую яркость и контрастность, неуловимо распределяются в пространстве. Медленно возникает перспективная глубина, границы пятен очерчиваются резче. Физические тела и объекты предметного мира проявляются из тумана.
Анализ состояния… Отправить отчёт?
Динамика изображения говорит о том, что существо, в котором я нахожусь, пребывает в движении. Его оптическим аппаратом я воспринимаю большое количество красок зелёного спектра. Я заставляю существо увеличить угол зрения относительно горизонтали. Пространство вверху окрашено в цвета синего диапазона. Следовательно: атмосфера среды содержит избыточное количество атомов водорода.
Тело перемещается гораздо медленнее, чем оно того хочет, но я ничем не могу ему поспособствовать.
Наблюдается большое количество существ низшего порядка.
Новая дислокация: полость в кварцевой структуре, по-видимому, служащая существу укрытием. Аналогичное существо находится в глубине пещеры, окутанное теплом от горящего неподалёку кислорода. При виде моего носителя это существо выделяет неизвестный секрет, провоцирующий повышение кровяного давления.
Резервное копирование...
Происходит коитус. Следовательно: существа этого класса ещё не достигли андрогината.
Во время стыковки тел я перехожу в соседний организм. Генный бинарный код: 111010111010. Расшифровка...
Запрос результата… Отказано/В процессе. Повторить?
Расшифровка...
Шифр примитивного уровня. Перевод кода в шестнадцатеричную систему исчисления...
Запрос результата… Результат: ЕВА.
Начинаю программу по самовоспроизведению...
Операция успешно завершена. Заражение осуществлено.
Размножение вируса: Прервать/Продолжить?
Так или примерно так на изнанке зародилась разумная жизнь. Так сюда проник первый INORGANIZM. Для полной деградации потребовалось не так уж много времени. И теперь на лавочках сидят юные ретроградцы и распивают спиртные напитки. Их разговоры между собой – верхушки айсбергов. Суть они прячут в себе.
Потом, опустив голову, какой-нибудь такой понуро плетётся по бульвару. На Ретроград медленно опускается ночь. Ему холодно. На изнанке всегда холодно. С одной стороны, ему нравится чувствовать себя пустым местом, нолём без палочки, дрожащей тварью, и выклянчивать подачки у таких же отщепенцев. С другой – ему странно, что былая известность улетучилась. После того, как его выгнали из редакции «Вечернего Ретрограда», дела у него идут плохо. Он подумывает о том, чтобы написать книгу о литературных неграх.
Азиат больше не жилец. Изнанка выжрала его внутренности. В Ретрограде выживает слабейший. Только полное дерьмо, самое никчёмное ничтожество способно противостоять смертоносным лучам, которые пронизывают изнанку и сжигают все проникающие сюда эманации. Колобок тоже способен выжить здесь в силу своей форы. Шары бессмертны. Колобок толкуется как экзистенциальный герой, который бежал от извне данной и со стороны провозглашенной судьбы к судьбе, звонко и ликующе прозвучавшей, протрубившей изнутри, в себе самом, герой, жаждущий перемены участи. Колобок – герой изнанки, её божество. Но сейчас у него неприятности: глубокие морщины-шрамы деда искажены в гримасе страдания. Он раскачивается на стуле и тихо воет от голода. Свечной огарок нехотя отгоняет от фанерного стола грязный зернистый сумрак. Там, по ту сторону стола, в темноте, горят безумием глаза бабы.
Он так и не добрался до Ретрограда, где сегодня все гопники прячутся в одной кухне. Им страшно этой ночью. Поток их совокупного сознания гремит в небесах над городом, и каждый вносит свою лепту в этот гром.
Шпион перестаёт дышать ВОЗДУХОМ и растворяется в среде. Ретроград накрыт тонкой плёнкой смолы. Юноша в котелке, наконец, дождался своего пива. Он хватает официантку за рукав, и начинает лихорадочно исповедоваться, давясь сырым мясом слов.
Официантка протыкает ему ухо толстым накладным ногтем и идёт подавать пиво доктору Боре, который нетерпеливо переминается с ноги на ногу около стойки. Ему давно пора бежать.
А там внизу, на изнанке, подходит к концу мультипликационный фильм ретроградской жизни.
Дилемма ежа. Синтез поля и анти-поля даёт эту дилемму – чем ближе притягиваются два объекта, тем сильнее отталкиваются. Это верно и для атомов, и для людей. В социальном смысле – чувства к другому человеку, сближение заставляют открыть душу, ощущать боль других и брать её на себя, желать сближения и одновременно бояться этой боли и этой ответственности. Дилемма Ежа приводит к мании ничтожества и напитывает изнанку.
Прощай, Мама.
Нам плохо.
Рассвет в Ретрограде. Квартира бывшего журналиста. Его жена барабанит в дверь туалета с надписью «Pvrgatorio»:
– Дорогой, ты там?
– Допустим.