Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Литература:: - Горб (в третьей редакции)Горб (в третьей редакции)Автор: Khristoff 1Вечером К. забыл открыть окно. В комнате было прохладно, и он решил, что окно открыто; с тем и уснул. Проснулся — душно. В голове пульсировали тени сновидений. Что-то тревожно-ускользающее. К. прислушался, но успел схватить лишь эхо чьего-то не то смеха, не то плача: было не разобрать. Убегающие вглубь его сознания звуки стихли. Сон, если он вообще был, ушел, и теперь осталась только головная боль. К. попробовал сосредоточиться на боли, надеясь ее победить, разобрав на составные части, но боль хитрила с ним. Она расползалась от головы к шее и дальше, сбегая по позвонкам, как по лестничным ступеням, овладела всей спиной. К. вздохнул и встал с кровати. Несколько минут он простоял у раскрытого окна, вдыхая холодный ночной воздух. Взглядом отметил все горящие окна в доме напротив. Таковых оказалось семь и одно из них горело каждую ночь. Вернее сказать, каждый раз, когда К. по какой-то причине не спал. Тускло-желтый, густеющий к краям свет из окна, напомнил ему старый фонарь, с которым К. любил играть в детстве. Он часто зажигал его в темном чулане, где хранились старые велосипеды и садовый инвентарь, сам отползал в противоположный угол и, замирая, смотрел на свет, ожидая, что в луче фонаря промелькнет чья-нибудь тень и начнется приключение. И хотя ничего близко похожего на приключение с ним никогда не происходило, ни до, ни после, — игра увлекала, а желтый свет от фонаря успокаивал; фонарь представлялся ему близким другом, который – по какой-то причине сейчас не с ним, а где-то далеко, на том краю земли, но через пространство шлет ему свой теплый привет тусклым желтым кружком. Оставив в окне узкую щелочку, К. лег в кровать и попытался уснуть. Но глухая боль, неожиданные воспоминания о фонаре прогнали сон. Он вертелся с бока на бок, поджимал под себя то левую, то правую ногу, ложился на живот или переворачивался на спину, подпихивал под голову подушку, затем руку, потом руку с подушкой – словом, делал все то, что обычно делают потерявшие сон люди, и, разумеется, безрезультатно. Тогда К. открыл глаза и стал пристально смотреть на красный огонек в телевизоре, пытаясь себе представить, что это око злодея. Он смотрел, не мигая, до рези в глазах, но огонек никак не хотел становиться злодейским оком и, будто в насмешку К., расползся в бледное пятнышко. Зато, — К. заметил краем глаза – из дальнего угла комнаты, отлепясь от черноты, к нему заковыляла старуха-утопленница. Впереди себя она несла, как будто это были выломанные в лесу хворостины, высохшие длинные руки. Запахло тиной. К. снова спрятался под одеяло. Пальцы старухи дождем забарабанили снаружи, будто бы одеяло было сделано из гранита, а не из синтепона. И хотя, к сожалению это было не так, внутрь старухе не попасть, в этом К. по непонятной причине был уверен. Все пододеяльное пространство было его крепостью, в которую никто не сможет проникнуть, пока он сам этого не захочет или вдруг случайно не раскроется. К. сворачивается в комок и закрывает глаза. Барабанная дробь старухиных пальцев убаюкивает его как монотонный шум дождя. Он проваливается в узкую яму, или колодец, и летит вниз, словно льюисовская Алиса. Ему хорошо и спокойно. К. почти счастлив. Скоро уходит запах тины, а чуть позже стихают стуки по одеялу. Старуха, как видно оставила его, и теперь он совершенно один парит внутри огромной нескончаемой ямы-колодца. Появляется густой теплый туман, в который К. заворачивается как в плед. Он уже почти спит. Последнее, что он видит – желтые шарики апельсинового сока, кружащиеся вокруг него. К. лениво пытается поймать их ртом, но они как стая мелких рыбок брызгами рассыпаются от него в разные стороны, чтобы потом снова собраться вместе. «Ах, вот вы какие» — улыбается К. и засыпает. Край одеяла немного раскрылся, когда он ворочался, укутываясь в туман. 2 Наутро К. проснулся позже, чем обычно. И почти сразу как открыл глаза, понял, что что-то случилось. К. попробовал было встать, но внезапная боль в спине опрокинула его на простыни. «Как же это» — подумал он и вспомнил, что спина болела еще ночью, а потом, когда он раскрыл окно, он должно быть ее застудил или повредил во сне. Он перевернулся на бок. Боль отступила, но появилось чувство, что как будто бы у него что-то там сместилось в бок. Он опять лег на спину. Боль вернулась. И что-то с бока вернулось на спину. К. повторил несколько раз эти движения. Результат был один: лежать на спине ему было больно, особенно больно между лопатками, когда же он переворачивался на бок, что-то на спине перекатывалось и тянуло вниз. К. зачем-то подумал о рюкзаке, хотя сама идея ложиться спать с рюкзаком и забыть наутро об этом была абсурдна. И вдруг его осенило – это горб! У него на спине вырос горб или что-то максимально на него похожее. Здесь К. превозмогая боль, резко дернулся вверх и одним движением поставил себя на ноги. Не влезая в тапочки, он бросился в ванную, где имелось зеркало достаточных размеров, чтобы увидеть себя целиком. К. зажег свет и повернулся боком перед зеркалом. Ничего. Спина, шея, голова — все как обычно. Ничего такого подозрительного нет. А ощущения, однако, были. Он взял с ванной полки маленькое зеркальце и через него стал глядеться в большое. Теперь он мог рассмотреть свою спину полностью со стороны. Спина как спина. Сутулая, немного шерстью покрылась, без мышц, к бокам с жиром. Позвонки торчат. Горба никакого нет. «Ерунда какая», — решил он. - Ерундистика полная, — громко сказал К. своему отражению и принялся чистить зубы. Сзади что-то немного болталось в такт правой руки. - А я говорю, это ерундистика! – еще громче сказал он. Улыбнулся. Потом стал умываться, громко фыркая под струями холодной воды. Растерся полотенцем, пошел готовить завтрак. На завтрак К. изжарил себе два яйца, кусок «докторской» колбасы и половинку помидора. Хлеба нарезал, масла из холодильника вытащил. Заварил кофе. Поел с аппетитом, стараясь не совершать лишних телодвижений. Посуду помыл, вернулся в ванную, снова почистил зубы, выковыривая щеткой остатки еды. Сзади что-то постоянно покачивалось. Время торопило на работу. Он прошел в комнату одеться. Застегивая рубашку, К. обнаружил, что та как будто бы мала. Вчера еще вполне свободно болталась на нем как на вешалке, а сейчас давит. К. вытянул вперед руки – кисти торчали из рукавов. Тут уж он совершенно растерялся и даже струхнул. Ничего не видно, но ощущения есть, и рубашка мала. Рубашка это факт. Ощущения то ладно, черт с ними с ощущениями, мало ли что он мог вчера съесть или вдохнуть. А вот рубашка – это железный факт. А пиджак? А что пиджак? Он скинул рубашку и на голое тело надел пиджак. Тот также оказался мал. К. бросился в ванную к зеркалу. Там опять ничего. Спина как спина. Только в пиджаке. - Ерундистика! – крикнул он отражению. Решив не обращать больше внимания на этот необъяснимый феномен, К. обулся, взял кейс и вышел из квартиры. У лифта он повстречал соседку. - Здрасьте, — поздоровался К. - Доброе утро! – улыбнулась соседка, — а что же это вы, никак рюкзак под пиджак надели? - Надел, — соврал он, — у него молния не работает, вот я и прикрыл его пиджаком, чтобы воров не смущать. - Что ж, ясно! – лифт приехал, и соседка вошла, а он пробормотал извинения и бросился обратно. К зеркалу. Через полчаса К. опять вышел и уже побежал на работу. Мимо садика детского бежал, дети ему через забор кричали: - Горбун! К остановке подбежал, гражданочка одна вперед его пропустила. А кто-то даже руку пытался подержать. - Ах, оставьте меня, сам! – он в раздражении руку одернул. На работе К. целый день ловил на себе взгляды коллег. Изумленные, грустные, иногда почти осуждающие, взгляды стыдливо прятались в мониторы, стоило его взгляду перехватить какой-нибудь из тех. Конечно, шушукались в полголоса. - А у меня у родственника…. - Да что там говорить… - Ох! - Ах! - Кто бы мог подумать. «Уволиться?» — подумалось ему. Уже вечер. Он не спеша идет к автобусной остановке. В кейсе лежит батон хлеба и немного колбасы. - Не нужно, — голос сзади. К. обернулся. По тротуару метрах в трех позади него брел чудной старик, завернутый в длинную бороду; на ногах у него были лапти, а на голове большой фетровый колпак. - Не надо увольняться, говорю. Привыкай, мужчина, горб носить. Старик подошел ближе. И К. заметил, что то, что он принял за бороду, оказалась кофтой с длинным ворсом. И шляпа обычная была, а никакой не колпак, и лапти — не лапти, а кроссовки стоптанные. - И не старик я вовсе, — сказал старик и снял шляпу. Теперь и он убедился – не старик. Ровесник его, если не моложе. - Отойдем? – предложил незнакомец, К. согласно кивнул головой. Они свернули в арку. К. ожидал, что незнакомец его куда-то поведет и немного боялся, потому что от природы был трусоват и робок. Но они только зашли во двор и сели на угол детской песочницы. Незнакомец достал папиросы, закурил, сделал несколько глубоких затяжек, — К. все это время терпеливо ждал. - Ты в Бога веришь? – спросил он неожиданно. - Верую, кажется, — ответил К… Он не понимал куда клонит «старик», как он его про себя называл. - Кажется? - Я верю, что есть что-то такое там, ну, понимаешь, на небе. После смерти, в общем. Не знаю точно про Бога, но что-то должно быть. Иначе, как? - То есть не можешь себя без себя представить? - Вроде того. Я сознаю свое «я». То есть себя без тела я могу представить, хотя и смутно, а вот без души – нет. Незнакомец промолчал, К. выжидательно смотрел не него. - Про горб хочешь спросить? — ухмыльнулся «старик». К.кивнул, незнакомец продолжил. - Веры у тебя нет. Есть где-то глубоко тяга поверить, а самой веры нет. Ни во что. Твой горб – это твое безверие, которое ты так долго отвергал и вместе с тем, так боялся, что его увидят другие, что, наконец, его отныне видно всем. Не веришь в людей, не веришь себе, не веришь в Бога – слишком тяжелый груз, чтобы быть незаметным, не находишь? - Но ведь именно я его и не вижу! — воскликнул К. - Не видишь, потому что не можешь поверить. А чувствуешь, потому что он есть. Раньше его никто не видел, потому что он маленький был, но с годами вырос. В старуху не поверил вчерашнюю – вот, пожалуйста, еще вырос. - Откуда тебе известно? - Спрятался под одеяло, будто отмахнулся. Как будто одеяло способно тебя защитить. - Кстати, в одеяло я верю. Если ты уж про веру. - Это не вера, а отрицание того что видишь. Как глаза закрыл, только от трусости еще и спрятался. - Неправда! Я именно верю, что чтобы не произошло – мое одеяло меня спасет. - Одеяло, сделанное человеческими руками, по-твоему, способно обладать сверхъестественной силой уберечь тебя от опасности? - Нет, само по себе нет. Но я вложил в него силы своей верой, которую ты у меня отрицаешь. И эта вера спасла меня от старухи вчера, как много раз спасала прежде. - Так значит, старуха вчера была? – спросил незнакомец. - Не знаю, — вздохнул К… Он по-прежнему не понимал, куда ведет «старик». Его разговоры про веру, про горб безверия не убеждали. Вместе с тем, осведомленность незнакомца наводила на мысль, что он знает гораздо больше, чем говорит. - Хорошо, – продолжил «старик», — я расскажу тебе, что будет после смерти. Ты волен верить тому или нет. - Продолжай, — попросил К. - После твоей смерти, душа твоя отделится от оболочки и отныне перестанет подчиняться физическим законам. Твое очищенное от тела сознание сможет лететь, точнее перемещаться, куда вздумается. Ты не будешь видеть глазами, ибо у тебя их не будет, равно как и слышать или осязать окружающее тебя. Но в этом и не будет надобности, ибо ты все будешь чувствовать, причем гораздо лучше и острее чем это делали органы твоего тела. Никакого рая, никакого ада, никакого судилища и никаких перерождений. Каждое умирающее существо остается без своего тела, но со своим сознанием навсегда. И никакого создателя – рождение и смерть вечны, как вечна Вселенная. - Вселенная не вечна, — возразил К. - Только в рамках физических законов и только при абсолютной вере в эти законы, в которые люди верят, как ты веришь в свое одеяло (здесь К. едва подавил торжествующую улыбку – значит веру за ним «старик» признавал, только по не понятной причине не хотел говорить). Вместе с тем, это не так. Понять это человеческий мозг не способен, как не способна карандашная линия на бумаге оторваться от листа. — Но я могу себе представить эту линию. - Можешь. Ты ведь не линия. По отношению к ней, ты как твое освободившееся сознание после смерти перед тобой нынешним. - То есть все тайны Вселенной мне будут доступны сразу после смерти? - Все. Но не сразу. Их достаточно много, чтобы ты потратил на это вечность. - Если все то, что ты рассказываешь, правда, то какой тогда смысл в жизни? – удивился К… - Да, в общем, никакого. Ну, кроме получения сомнительных телесных удовольствий и ненужных душевных переживаний, самое смешное и лживое из которых — это любовь. Впрочем, ты как раз никогда никого и не любил. Даже себя. К. пропустил последнее замечание, хотя оно кольнуло его. Ему казалось, что он любил и был любим, что он как раз страдал и наслаждался любовью как никто другой. И даже если эта любовь была, в конечном итоге, направлена исключительно на него самого, если любил он сам себя и свою любовь, то все равно, он любил, все равно испытывал неподдельные чувства, в которых собеседник ему самым безапелляционным образом отказывает, как будто он прожил с ним бок о бок всю жизнь. Но все это К. отмел, как личное и вторичное в данный момент. Важнее было понять, откуда незнакомец знает так много про него, откуда у незнакомца такая уверенность в том, что будет после смерти. Кто такой вообще этот «старик». - Это неважно, — ответил незнакомец. И, опережая К., добавил, — ты никого не любил по-настоящему, и это действительно не так важно. И да – я читаю твои мысли. Как считаешь, это достаточно для того, чтобы ты мне поверил или нужны аргументы убедительнее? - Ты можешь убрать горб? - И тогда ты поверишь? Тебе ведь нужно что-то железное, что-то совершенно определенное и вместе с тем, доступное пониманию, ведь так? - Пусть так! Я не готов уверовать просто потому, что кто-то достаточно прозорлив, чтобы угадывать, что я думаю. Мне недостаточно, как некоторым, просто услышать гром, когда он так нужен. - Ну, хорошо. Я понимаю. И я могу убрать твой горб, но в обмен на веру. Собственно, когда ты поверишь, горб исчезнет. Я ведь уже говорил тебе, что горб твой от безверия. - Ты лжешь мне! Ты сам проговорился, что вера у меня есть. Пусть она ошибочна, как ошибочна с твоей точки зрения вера людей в бога, но она есть. Чего ты хочешь от меня? - Да, собственно, ничего. Это тебе нужна вера, и это тебе мешает горб. Убей человека – горб пропадет. - Какого еще человека? - Соседку, к примеру. - Соседку?! – изумился К. – с какой стати мне убивать соседку? Я даже не знаю, как ее зовут. Она не сделала мне ничего плохого, да даже если бы и сделала, убивать, это, это… грешно. - Вот как, грешно значит. - Да, грешно. И кто знает – а если есть бог, то тогда я попаду в ад. Ведь убийство – грех. - Ты боишься того, во что не веришь? - Нет, просто я хочу быть застрахован. - Ты не можешь быть застрахован от всего. Если ты допускаешь, что за убийство тебя ждет ад, значит, ты должен допускать наказания и за все другие преступления, которые предусмотрены всеми религиями, — ведь ты не веришь, а только боишься, а значит должен бояться гнева всех верований. Согласись, что это невозможно и где-то что-то ты нарушишь обязательно. - Но есть еще совесть. Я не смогу жить с сознанием того что убил человека. - Совесть есть лишь навязанный обществом кодекс поведения, созданный чтобы удержать человека в обществе. Взывая к своей совести, ты отрицаешь свою индивидуальность. Ты прячешься за обществом. Которое, кстати, никак не запрещает тебе и твоей совести убить человека, если он будет угрожать твоей жизни. - Это совсем другое дело. - Это точно такое же убийство только при других обстоятельствах. В этом случае убивая, ты спасаешь свою жизнь, я же тебе предлагаю убить, чтобы обрести веру в себя. - Как я этим обрету веру? И потом, если я не убью человека, который угрожает мне, то с определенной вероятностью погибну сам, тогда как выполняя твою просьбу, я не имею никаких гарантий, что вера ко мне придет и я не убью соседку, ну, просто так. - Значит дело все-таки в гарантиях? - Именно. Ведь если все, о чем ты говоришь, именно так и есть, то смерть соседки ничего не решает для нее и для меня – какая разница, когда вылупишься из личинки? Но вся загвоздка как раз в том, что я не верю тебе. Хотя и очень хочу. И еще – почему именно убийство? - Потому что это самое сложное для тебя. Сложнее для тебя, пожалуй, только одно: убить себя. Но этого я от тебя и не прошу. Незнакомец достал папиросу и закурил. К. молча сидел рядом. Ему тоже захотелось курить, но он бросил несколько лет назад. Неожиданно, незнакомец встал и дернул рукой К. за полу пиджака. И сзади, будто лопнув пузырем, исчезла тяжесть. - Этого тебе достаточно? – спросил «старик и провел рукой у К. по спине. Горб исчез. Потрясенный, К. вскочил, не находя слов, он молча с благоговейным взглядом уставился на незнакомца. - Веришь, теперь-то? – усмехнулся тот. - Верю. – Глухим голосом ответил К. - Ну, тогда пойдем, утрясем это открытие, — «старик» сильно сдавил ему плечо и развернул к арке. В тот же миг тяжесть в спине вернулась. - Прости, но так надо. Без этого веры не будет, — пояснил он. К. сокрушенно побрел за ним. И они пошли. Молча, погрузившись в собственные мысли, свернули в магазин и основались около все той же детской песочницы. Стемнело. Они разговорились, потом сходили еще, разговорились больше, и снова сходили. Ночью, уже плохо соображающий К. вдруг увидел, что стоит перед своим подъездом. Незнакомец был рядом. Говорить было больше не о чем. - Зайдешь? – все-таки спросил К. - Неа. Я домой. - Слушай, ну, вот ты прав и все такое. Но ты тогда кто? Бог, получается. А бога нееееет – К. глупо засмеялся. - Бога нет, — подтвердил собеседник. - Так кто ты тогда? - Ну, раз бога нет, а я есть, и я все знаю про тебя, в том числе твои мысли, кто же я тогда? - Ааааа…. Так вооон оно как? Так значит ты… — от этого неожиданного открытия К. на миг протрезвел, ему захотелось спросить про свою догадку незнакомца, но тот уже протягивал ему свою руку. - Прощай. - Давай. Когда в след… - Никогда. Незнакомец пожал влажную ладонь К. и зашагал прочь, через несколько метров растворившись в темноте. К., шатаясь, вошел в подъезд. Дома он стащил с себя ботинки, не раздеваясь, упал в постель, и почти сразу заснул, успев заметить, что окно раскрыто, а в комнате немного пахнет тиной. Но теперь ему было все равно. 3 Утром К. долго лежал в кровати, с отвращением ощущая тяжесть и глухую боль за спиной. «Веришь, теперь-то?» — вчерашний вопрос бил его, как бьет грушу боксер. «Верую» — жалобно отвечает груша. «Верую» — жалобно проскулил К. Он встал, не умываясь, оделся. Прошел на кухню и взял столовый нож. «Верую, верую, верую» — неслышно шептал К. дожидаясь соседку. Щелкнул замок на двери. К. спрятался за дверь. Короткая дробь каблуков по плитке и соседка вышла в коридор. - Ах, снова вы! – воскликнула она, увидев К., — что же это вы, вчера так напились? - Я, я. Тут, не знаю…. - Ну да, можете не продолжать. А это что у вас там, рюкзак снова под пиджаком? - Да, снова, он. Рюкзак. – К. попятился к стене, нож резал в кармане ладонь. Вдруг соседка быстро приблизилась к нему и, закинув руку за спину К., одернула пиджак. - Что вы, разыгрываете меня? — засмеялась она. К. только дернул головой: горб снова исчез, лопнув пузырем. Приехал лифт, соседка вошла в кабину, К. на ватных ногах проследовал за ней. «Веруешь? Веруешь? Веруешь?» — бился пульс в висках и в разрезанной руке. - Вы сегодня бледный такой, вам пить не нужно — вы же алкоголь плохо переносите, — она смотрела на него с улыбкой, чуть прислонившись в противоположной стене. К. перехватил в кармане нож за рукоятку. Второй рукой он потянулся к кнопке «стоп». «Веруешь? Веруешь? Веруешь?» — К. стало трудно дышать. Он сделал шаг вперед. - И пьете в одиночку. Это совсем никуда не годится, друзей у вас нет разве? - Как в одиночку? – рука в кармане разжала нож, вторая повисла шнурком вдоль тела, — как в одиночку?? - Ну, уж не знаю, как. Только это нехорошо – солидный человек, а сидите перед подъездом, у всех на виду, пьете и болтаете всякую чушь. Ладно бы алкаш были. Лифт приехал, соседка, попрощавшись, вышла. Он вышел за ней. Из ладони сочилась кровь. Горба не было. К. прислонился к стене и сполз вниз. - Верую? Верую? Верую?! – подъездное эхо поднимало вопрос к верхним этажам, кружа его по лестничным маршам и дробя на отдельные звуки, скоро растворило в воздухе. Теги:
-1 Комментарии
#0 03:26 07-01-2011Khristoff
основа креатива старая, так что есть ранее встречающийся текст. Но смысл стал иным, посему решился заслать. ну, ладушки, что захаживаешь. утром. хватет уже переёбывать старую дыру. дальше, дальше, Автор, все же ждут. странный текст. но тем не менее, с Рождеством! продолжение не подразумевалось — все уже сказано, что хотелось. всем осолившим — спасибо. дервиш махмуд, с РХ — извини, не меня. чего-то осиливиших вместе со мной немного. спишем на нг-похмелье. Я вот не пью, значит похмелья нет. Значит пропустил. Такое впечатление, что перередактировал. Ужал до размера в формат, и текст потерял связность. Серьезная и большая тема не лезет в заданное количество знаков. Из за этого и общее впечатление недосказанности почти в каждом абзаце, начиная со встречи со стариком. Ну, это мое мнение. хороший текст отдаёт всё это глубокой начитанностью и можно при желании найти кучу параллелей с кем угодно от кафки до гоголя, но вполне своё вся ивановское понял, как писалось, и одобряю Шизоff большое тебе человеческое спасибо. про Кафку, конечно, 100%. из-за имени главгер прежде всего. Гоголь — не знаю. я думал о Бесах, когда дописывал. Яблочный Спас Спасибо, во-первых. Во-вторых, не ужал — расширил, но так сильно, что вроде как и ужал. Недосказанность сделана полностью умышленно, впрочем, что об этом. Скажу главное — старика не существует, он вымышлен. Это текст о вере, скупое размышление в формате двух строк- утверждений: 1. Ницше. Человеческое, слишком человеческое. Если бы христианство было право в своих утверждениях о карающем Боге, всеобщей греховности, благодати по избранию и опасности вечного проклятия, то было бы признаком слабоумия и бесхарактерности не стать священником, апостолом или отшельником и не трудиться со страхом и трепетом только над своим спасением; было бы бессмысленно упускать из виду вечное благо из-за временных удобств. Если предположить, что в это вообще верят, то повседневный христианин есть жалкая фигура, человек, который действительно не умеет считать до трех и который, впрочем, именно вследствие своей духовной невменяемости не заслуживает того сурового наказания, которым ему грозит христианство. 2.Гессе. Игра в бисер. Собственные сочинения Иозефа Кнехта. Исповедник. "… А тому, кто доволен, нам нечего сказать. Чтобы человек взалкал спасения и веры в Спасителя, чтобы он утратил вкус к гармонии и мудрости своих понятий и отважился на великое дерзание веры в искупительное чудо, — для этого надобно, чтобы ему стало плохо, очень плохо, он должен пережить боль и разочарование, горечь и отчаяние, должен почувствовать, что стоит на краю пропасти". Иван, я не из-за имени(хотя ясно конешнож откуда ветер) скорее понятно почему как делалось, и в этом кафка присутствует мелодией в *процессе* глава в церкви ахуенне сделана. просто пиздецкий кайф Спасибо Кристофф. Теперь ясно. Хорошо от текста. мне метафизика ближе, но и против логики иной раз не попрешь. Еше свежачок дороги выбираем не всегда мы,
наоборот случается подчас мы ведь и жить порой не ходим сами, какой-то аватар живет за нас. Однажды не вернется он из цеха, он всеми принят, он вошел во вкус, и смотрит телевизор не для смеха, и не блюет при слове «профсоюз»… А я… мне Аннушка дорогу выбирает - подсолнечное масло, как всегда… И на Садовой кобрами трамваи ко мне двоят и тянут провода.... вот если б мы были бессмертны,
то вымерли мы бы давно, поскольку бессмертные - жертвы, чья жизнь превратилась в говно. казалось бы, радуйся - вечен, и баб вечно юных еби но…как-то безрадостна печень, и хер не особо стоит. Чево тут поделать - не знаю, какая-то гложет вина - хоть вечно жена молодая, но как-то…привычна она.... Часть первая
"Две тени" Когда я себя забываю, В глубоком, неласковом сне В присутствии липкого рая, В кристалликах из монпансье В провалах, но сразу же взлётах, В сумбурных, невнятных речах Средь выжженных не огнеметом - Домах, закоулках, печах Средь незаселенных пространствий, Среди предвечерней тоски Вдали от электро всех станций, И хлада надгробной доски Я вижу.... День в нокаут отправила ночь,
тот лежал до пяти на Дворцовой, параллельно генштабу - подковой, и ему не спешили помочь. А потом, ухватившись за столп, окостылил закатом колонну и лиловый синяк Миллионной вдруг на Марсовом сделался желт - это день потащился к метро, мимо бронзы Барклая де Толли, за витрины цепляясь без воли, просто чтобы добраться домой, и лежать, не вставая, хотя… покурить бы в закат на балконе, удивляясь, как клодтовы кони на асфальте прилечь не... Люблю в одеяние мятом
Пройтись как последний пижон Не знатен я, и неопрятен, Не глуп, и невооружен Надевши любимую шапку Что вязана старой вдовой Иду я навроде как шавка По бровкам и по мостовой И в парки вхожу как во храмы И кланяюсь черным стволам Деревья мне папы и мамы Я их опасаюсь - не хам И скромно вокруг и лилейно Когда над Тамбовом рассвет И я согреваюсь портвейном И дымом плохих сигарет И тихо вот так отдыхаю От сытых воспитанных л... |