Путём добра(2)

Автор: дважды Гумберт Что такое смерть как не отчаянный прыжок в бездну? Много лет Круглов ходил по самому её краю, щербатому, хрупкому, скользкому, как печенье. Не из греховной любви к опасности, а потому, что так был прописан сюжет его жизни. Однажды молодцем он чудом не погиб в устроенной на него лично ловушке. Этот случай засекся в памяти щекочущим, цирковым ощущением невесомости, которое посетило его в тот момент, когда совсем рядом раздался хлопок, и вся объёмная, косная реальность вдруг сложилась, подобно макету, и акробатически вывернулась уже по другим физическим законам. В новом раскладе сияли яркие подсказки, которые мог видеть лишь он один, была скорость, ветер, кайф. Но по-прежнему не было смысла. В любой точке он мог лишиться всего, чем владел, и остаться без семьи, состояния, авторитета, жизни. Бездна не убывала, не прибывала, просто была. Возможно, в ней кто-то вертелся, но нос не показывал. А теперь к бездне, сдобной и словно бы одномерной, добавилась Вера. Случилась странная вещь: Круглов растерялся. От этой нечаянной близости весь его организм, казалось, заработал по-новому.
Как редкую ценность, Круглов доставил Веру в столицу. Лопнуло напряженное расписание. Мысли все перепутались. На старый лад жить с Севериной было нельзя. Круглов почувствовал, что вот он – пик его богатства и влияния. В этот момент нужно встать, отряхнуться от фишек, оторвать внимание от игрового стола. А через несколько дней в приёмную политической партии, которую Круглов вел на выборы, было доставлено отравленное письмо. Две активистки умерли в муках. В конверт *Почта России* был вложен жёлтый папирусный лист, на котором стоял лакированный иероглиф. Он был китайский и означал: *Внимание! Будь осторожен!*
- Я должен ее допросить, — сказал Круглову глава его личной полиции, краснолицый увалень с вялыми глазками. Как свинья чует трюфели, так Сапега умел вскрывать ложь. – Никакого давления. Чистая химия.
- Яйца свои лучше допроси! – наотрез отказался Круглов. — Веру предоставь мне. Мы не чужие люди. Она моя семья. Если нам угрожает опасность, хуле, спасай нас.
План *Ы* был разработан на крайний тревожный случай и никогда ранее не применялся. Согласно этому плану, Круглов под хорошим прикрытием выходит в некую боковую дверку, а на его место заступает дежурный. Вышколенный двойник. Этот человек по имени Серега служил у Круглова психоаналитиком. Но поскольку Круглов терпеть не мог психоанализ, Серёгу перепрофилировали, и он стал копией Круглова. Серёга отлично справлялся с функциями двойника, но пару раз серьезно подмочил репутацию хозяина. Были и запасные двойники. Вот только предвыборная кампания, как быть с ней? Так много надо всего объяснять, крутиться, оправдываться, добиваться. А он уже давно доказал всем серьезным людям, что не трус и не глупец. То есть, не лох и не чмо. Или теорема еще не доказана? Можно ли положиться на Серёгу в тонком и нешаблонном деле политики?
- Ты – теперь я, — Круглов вызвал своего главного двойника. – Просто слушай и улетай. Улыбайся. Кивай головой. Можешь иногда вздрогнуть. С чувством глубокого изоморфизма. У тебя добрая душа, у тебя всё получится. Тебя просто будут кругом возить и показывать, как куклу.
Серёга был порочен до мозга костей. И всё-таки, Круглов решил доверить ему на время свою честь и доброе имя. Он знал прецеденты. Другие люди его уровня тоже использовали двойников, так что нередко Круглов был не уверен, настоящий ли перед ним человек или же суррогат, восполняемый заместитель.
— Если накосорезишь, не прощу. Будешь в-коме-вояжёр.
Серёга обреченно кивнул. Он выглядел чуть постарше, и черты лица у него были не столь резкие и демонические, как у хозяина. Главное его отличие от оригинала заключалось в том, что он не умел внушать своим подчиненным суеверный ужас. Как Карабас чихнувший, Серёга выглядел добрым и щедрым. То была видимость. Только полный внешний контроль над его телом не давал ему претворить в жизнь свои тёмные страсти и чудовищные задумки.
В раннее утро короткой боковой жизни, осенняя муха, тяжёлая, как бомбардировщик, нажужжала Круглову паскудный сон. Он, одного за другим, прикончил несколько человек, в том числе и ребёнка. Было не ясно, с чего там всё завертелось. Все жертвы были простые свидетели. С железной логикой кошмара их круг постоянно расширялся. Сначала Круглов (ныне Климов по документам) использовал гаечный ключ, потом пистолет, а потом и вовсе непонятные заковыристые инструменты. Наконец, он решил бежать из очага прогрессирующего отчаяния, но не смог завязать шнурки и проснулся. Пахло деревом, порохом, перегаром, волей. Он был далеко-далеко от Москвы, завистливой, хищной, голодной. Глаза Веры мерцали напротив в синем свете, струящемся от окошка айфона. Его собственного. Другой синий свет, более насыщенный и строгий, падал из окна, за которым чернела стена деревьев.
Через похмелье Климов припомнил впечатления вчерашнего дня, длинного, как заплыв касатки, дня бегства и заметания. Богач и воевода Михолепов без лишних вопросов переправил влюбленных за тысячи верст, в самую глубь материка. То был проверенный друг Круглова, а теперь, стало быть, и временного Климова. На землях, принадлежащих Михолепову, Круглов мог отлично обойтись без обслуги. Однако несговорчивый Сапега настоял на сопровождении. В итоге, Круглов согласился взять с собой трех человек – личного повара и телохранителей. Самолёт, вертолёт, катер и, наконец, гужевой этап, сказочный и неторопливый, растянувшийся до самых сумерек. Они ехали на бесшумной подводе, в густой пасмурной тишине тайги. Далеко впереди и позади подводы на лошадях тряслись его люди и пять человек, которых прислал Михолепов. Когда проезжали мимо крохотной деревеньки, возничий по имени Парамон привстал и важно перекрестился на луковку церкви. Это был неброский человек с угрюмым татарским лицом, тихий и, вместе с тем, неуловимо высокомерный. Климов тоже перекрестился. Вера лежала навзничь на сухом и словно бы не из природы взятом сене. Прелесть ее белого, как сметана, лица устрашала, будила в душе Климова какой-то таёжный родимчик. Хотелось вскочить, нестись напролом через лес. Или взять Веру за горло и вдавить в это невероятно душистое сено. Снова в груди заворочались сомнения: а ведь прав бдительный страж его жизни Сапега, прав собака! Ничего не известно о Вере наверняка.
Климов тоже откинулся, облокотился, взял в зубы соломинку.
- Я вижу, у тебя крестик оплавленный? Ты его еще сымаешь перед сексом.
- Секс – непутёвое, приблудное слово. Не наше, не русское, — с радушной улыбкой откликнулась Вера и перевернулась на грудь. – А ведь я сразу хотела тебе всё поведать. Не думала я, не гадала, что между нами такая искрянка завертится. Ну, а коли бы выложила – ты бы меня за дурочку принял. Прогнал бы. Мало ли в массе народной странных людей? Дело меня к тебе привело, странное, небывалое.
- Путь не близкий. Рассказывай. Порешаем.
- Дело важное, главное, государственное, — задумчиво повторила Вера, примолкла, нахмурилась, глянула строго. — Всё, что тебе расскажу, каким бы диким это не показалось, есть чистая правда, которую я могу доказать. С чего и начать-то? Сумбур в моей голове. Ты, наверное, уже в курсе, что я не генетик?
Климов мрачно кивнул. Конечно же, он под нажимом Сапеги ознакомился с биографией Северины Шмунк. И сразу попал в непонятки. Не жизнь, а переменчивое облако.
- По образованию я этнограф. А по призванию – парапсихолог. Короче, я шарлатанка, — с виноватой улыбкой призналась Вера.
- Хм. Меня тоже долгое время считали бандитом. А теперь я в Форбс и иду на выборы. Всё меняется, Вера. Закон жизни.
- Вот! – радостно подхватила Вера. – Рада, что ты меня можешь понять. В 2000 году я болталась по миру и познакомилась с одним профессором. Он работал в научном центре во Флориде на очень солидную медицинскую корпорацию. В минуту откровенности он рассказал мне о клонировании Саманты Смит. Помнишь ту несчастную девочку о двух головах на видео?
- Как же, такое чудо разве забудешь? — хмыкнул Климов. – Так и стоит перед глазами.
- Это было потрясающе. Я вся загорелась. Мне нужно было попасть в этот центр, чтобы увидеть Саманту-Саманту своими глазами. И мне повезло.
- Ты везучая, — сказал Климов. – Попасть на такой сверхсекретный объект не каждому удается.
- Просто им как раз нужна была именно я. Для определенной работы, не связанной с технологией производства. Можно сказать, как гуманитарий.
- Не понял, — прервал Климов. – Я знаю, что медики – банда шаманов, злодеев и извращенцев. Людей с гуманитарным складом ума они отстреливают на подлёте.
- Ха-ха, — печально рассмеялась Вера. – Это точно подмечено. Ведь что такое клон? Это набор запчастей. Первая модель Саманты в точности соответствовала ожиданиям своих создателей. Это было животное, даже растение, табула раса. Она просто хлопала глазками, истошно мычала. И всю свою мимолетную жизнь провела под наркозом. А вот вторая модель неожиданно заговорила. Точнее, одна из ее двух голов.
- Не может быть, — сказал Климов.
- На ломаном русском языке она произнесла слово: *дружба*. Потом были другие русские слова: *разрядка*, *венсеремос*, *хуй*. С научной точки зрения это был нонсенс. А самое главное – резать говорящего клона — не прилично. Это уже не пустой биологический объект. А нечто, проявляющее сознание.
Я сказала, что смогу объяснить этот феномен. Смогу войти с искусственной девочкой в контакт. И мне поверили. Несколько месяцев я наблюдала Саманту-Саманту. Она была расщеплена не только физически, но и духовно. Наполовину овощ, наполовину – одичавший ребёнок с признаками аутизма. Однако она очень быстро развивалась и вскоре заговорила на своем родном английском языке. Взгляд ее делался всё более осмысленным. И всё более недоуменным. Она стала меня узнавать. Конечно, как нормальные люди, мы с ней не общались. Она говорила поэзией авангардистов. Чавкающий акцент, неологизмы, нарушенная грамматика. Но коммуникацию мы наладили сразу. Может быть, даже стали друзья, — Северина вздохнула и закурила. – Разумеется, я вела подробную запись наших разговоров. Незадолго до ее смерти, меня как молния поразила. Я поняла одну вещь. Сознание девочки, разбившейся на самолёте в 1985 году, и сознание этого двухголового гомункулуса – одно и то же. Там были очень тонкие вещи, которые прямо на это указывали. Мне кажется, и сама Саманта-Саманта начала это понимать. Она стала дёрганой и плаксивой. Почему-то часто повторяла русское слово *сучок* и смеялась. А потом перегрызла себе шею и умерла. Я уверена, это был ее сознательный выбор. Бедная тварь!
Я, как могла, тянула с отчётами. Мне хотелось самой как-то осмыслить, впитать фактичность реинкарнации. Но моих работодателей интересовало только одно: есть ли у клона личность? Они требовали научного подтверждения того, что было видно и так, безо всяких исследований. В общем, я им доказала, что Саманта-Саманта – человек. А не расходный материал. Уникальное меньшинство. Они были все так огорошены. У них были белые искаженные лица. Вскоре после моего доклада все исследования были прекращены. Целая отрасль науки была зарублена и заклята. А вот насчет происхождения личности в клоне никто даже не поинтересовался. Кроме одного человека. Однажды на тусовке биологов и фармацевтов я познакомилась с Чой Еном, блистательным доктором Чоем.
Климов поморщился, шумно вздохнул.
- Чой находился на пороге важного открытия. В Китае клонирование развивалось бурными темпами. Им там уже четырежды удалось клонировать Мао. Две модели продолжали жить. Жизнедействовать. Обе были совершенно здоровы, но круглые идиоты. Чой был убежден, что клоны – не люди. Сам-то Мао давно уже помер. Но желающих оптимизировать, подновить свое тело, была тьма. Мой доклад рассмешил Чоя. И немного обеспокоил. Ведь он задумал целую революцию в медицине. Он придумал устройство, в котором можно было лепить тела примерно за сорок дней. Своего рода, биологический ксерокс. Все клоны, полученные по технологии Чоя, были здоровы и молоды, выглядели на 20 лет. Потом мне несколько раз доводилось наблюдать странную сцену: какой-нибудь немощный, насквозь прогнивший бонза склоняется к своей юной копии, гладит, целует, едва ли ни ест. Таков отвратительный сюрреализм современной науки. Но в сущности, всё было гораздо страшнее.
Впрок я скопировала все материалы по девочке-клону, несчастной Саманте-Саманте. Думаю, Чой был поражен, когда ознакомился с моими выводами. Хотя вид его, как обычно, был непроницаем. Сам он в душе был маоист и безбожник. Его собственные впечатления от клонов великого китайца были не однозначны. Мао-3 всё время спал, но метался, бурчал во сне. Мао-4, в отличие от спокойного собрата, вёл себя как бесноватый. Они были абсолютно не нормальны и годились только на разбор. Но, в какой-то степени, по-человечески не нормальны. С большим вниманием Чой ознакомился с моей рабочей гипотезой. По-моему мнению, тела, созданные вне природы, работают как приёмник в процессе настройки на *любимую* волну. Я назвала это эффектом парапсихического резонанса. Я утверждала, что душа может вернуться в свое новое тело, если его *различит, распознает*. Чою эта идея встала поперек. Но другого разумного объяснения не было. Чой сразу увлек меня за собой. Несмотря на отсутствие специальных знаний, я стала полноправным членом его команды. В Китайской Народной Республике. Там исследования были продолжены, несмотря на строжайший международный запрет. Чой сказал, что создание биоксерокса для великой китайской нации – дело принципа. Правда, почему, так и не объяснил.
И вот, спустя десять лет, в октябре 2011, в пекинской лаборатории заработал первый биоксерокс. Паче чаяния, результаты были просто отличные. Мы стали одного за другим клонировать высших китайских чиновников. Были и зарубежные заказы. Перенос органов превращался в отлаженное производство. Но меня эта мясорубка ничуть не интересовала. У Чоя были развязаны руки, и он, под моим влиянием, создал проект внутри проекта, особо секретную лабораторию походного типа. Здесь клонировали только умерших. К идее о переселении душ он дышал ровно. Но беспокоился, что его ксерокс не совершенен и гонит брак. А ему хотелось бы добиться едва ли не полной идентичности, абсолютно высокого разрешения. Может быть, в этом – в недостаточной точности заключена причина того, что все произведенные клоны были начисто лишены воли и разума, то есть, личности?
Для меня это было трудное время. Гипотеза не работала. Из множества клонов, которых я наблюдала, только двойная девочка Саманта-Саманта была человеком. И то, где-то наполовину. Несмотря на мои неудачи, Чой неизменно оказывал мне поддержку. Как-то раз он посетовал, что мы слишком мало знаем о душе человека. Теоретически перенос информации от старого тела к точно воспроизведенному новому не невозможен. Но что-то ему препятствует. Он употребил слово *прошивка*. Может быть, сказал он, мы не тех клонируем? Кто может пройти сквозь игольное ушко? Нужен какой-то критерий. Наверное, это должен быть кто-то *перепрошитый*. Святой. Или наоборот, великий грешник. Человек большой внутренней силы. Когда он сказал *прошивка*, я сразу вспомнила, что Саманта-Саманта говорила нечто подобное. Сучок!
- Сучок? – вздрогнул Климов. – Что это значит?
- Например, она говорила: *I broke away from my suchok*. И смеялась, долго, неистово. Я могу дать тебе послушать эту запись. У клонов такие глубокие голоса, с таким необычным тембром, от которого меня иногда дрожь охватывала. Это потому что голосовые связки у них…
- Спасибо, не надо, — прервал ее Климов. – Я скажу тебе со всей прямотой, чтоб ты знала на будущее. Если всё, что ты рассказываешь, правда, то я глубоко возмущен. Этот твой якобы муж, этот китаёза, он настоящее чудовище. У меня разум кипит, когда я пытаюсь представить себе этот ваш бизнес.
- Ты не прав. Чой Ен – гений. Он не бизнесмен, он учёный, — в голосе Веры прозвучала нотка высокомерия.
- Что ж. Ебали мы и учёных, — усмехнулся Климов. – Но продолжай. Ты, вроде, сказала, что он сейчас чалится и ему шьют измену родине?
- Они держат его в состоянии овоща. Накачивают наркотиками, чтобы сломить волю.
- А за что его взяли за жопу-то?
- Чой – человек радикально левых убеждений. Его обвинили в связях с партизанами Мао. Кроме того, несколько мандаринов после операции по пересадки органов всё-таки двинули кони. Но сначала его отстранили от руководства проектом. Все его изобретения были попросту украдены. Остался только тот проект, о котором кураторы из продажной китайской компартии не знали. Тот самый, что придумала я. Большой ксерокс мы потеряли. Но малый ксерокс, гораздо более точный, уберегли. Благо, мы предвидели такую возможность. Только нам пришлось перебраться в дикую область на северо-западе. Чой нашел частные инвестиции.
- Китайская мафия, что ли? – с металлом в голосе спросил Климов. Из отчёта, представленного службой безопасности, эта информация была самой тревожной.
- Я точно не знаю. Возможно.
- Ну, это он плохо подумал.
- Это моя вина. Я убедила Чоя продолжить работу, — сказала Вера. – У меня появилась догадка. Я расшифровала бред Саманты-Саманты. Кажется, она хотела до меня донести что-то очень конкретное, чему нет наименования. Но времени уже почти не оставалось. Все участники проекта *Люля* один за другим погибли при странных обстоятельствах. Какая-то мрачная, злобная сила затягивала удавку и сокращала просвет.
- Люля? В смысле, люлька?
- Ага. У проекта было русское название. Да и клонировали мы исключительно русских людей, — прищурившись, ответила Вера и вновь закурила. – Не спрашивай, почему. Интуиция.
- Ты много куришь, — сказал Климов и поцеловал Веру взасос.
- Вот бросила вроде давеча. Да опять начала.
- Бросишь. Мы будем жить долго-долго, — внезапно охваченный нежностью, пообещал Климов.
- Я сказала Чою, что почуяла истину. И хочу поставить эксперимент на себе, — тихо сказала Вера и добавила дрогнувшим голосом, погладив оплавленный крестик на шее. – Ты насквозь меня видел, когда заподозрил в подвохе. Этот крестик, он и мой, и не мой. Не могу это объяснить. Он перешел ко мне от той, другой, которая была мной всё то время, пока меня не было.
- Хочешь сказать, ты не Северина Шмунк, а самозванка? – прямо спросил Климов.
- Я есть ее точное повторение.
Климов перекатился и хлопнул возницу по плечу.
- Эй, человек, ну-ка стой!
Подвода тут же остановилась. Климов спрыгнул, опёрся на ствол ближайшего дерева и тяжело проблевался. Вытер слезящиеся глаза.
- Ай, как хорошо! Какая же у нас природа! – сказал он, вернувшись на место. – Всё, не порть мне отпуск. На сегодня хватит про клонов и про китайцев. Трогай давай.
- Нелюди, они и есть нелюди, — неожиданно изрек Парамон, присвистнул и натянул поводья.
В этот день Климов больше с Верой не разговаривал, не дотронулся до нее. Когда прибыли на кордон, он крепко напился с егерями и охранниками. Поздно ночью он взял автомат, пошел в лес и стрелял по чащобе, пока оружие не заклинило.
Проснувшись наутро, он увидел, что Вера сидит на шкуре медведя и держит в руках его айфон.
- Что пишут? – хрипло спросил Климов.
- Извини, я просто в игрушку играю, — сказала Вера и положила айфон на стол.
- Что ты от меня хочешь? Говори прямо, — Климов нашарил под кроватью фляжку с коньяком и сделал долгий глоток. Жирное вожделение сразу же расползлось по всему телу.
- Я просто хочу понять, что ты за человек.
- Такой же, как все, — закашлялся Климов. – Просто мне немного сфартило.
- Я хочу, — Вера сделала паузу и посмотрела на Климова свысока, словно стараясь его различить, выковырнуть из праха. – Я хочу, чтобы ты вытащил Чоя из китайской тюрьмы.
- Хм. Как ты это себе представляешь?
- Всё, что надо сделать, это помочь ему умереть, — глубоким, почти осязаемым голосом ответила Вера. – И тогда дело сдвинется с мёртвой точки.
Климов встал, подошел к Вере и погладил ее по голове. Вера прижалась лицом к его руке.
- Я тебе помогу, Северина, — Климов качнулся, накинул на плечи соболью кацавейку и вышел из тесноты охотничьего домика. Стоял желтоватый туман. Землю покрыла изморось. Черный лес, расстрелянный накануне, ничуть не пострадал. Босиком Климов дошел до бочки с водой и лбом пробил тонкий ледок. Вода, вкусная, трезвая, обожгла, пережала дыхание. Перед глазами закрутились шестипалые звёздочки.
*Эка меня пробрало! Ну, теперь, вроде, всё ясно. А ведь еще чуть-чуть, и я бы поверил. Жаль, такая красивая баба, и — ку-ку! — с горечью подумал он. – Эхма! Но ничего. Отыщу хорошего мозгоправа. Будем чинить*.
Внутри у Климова сразу стало просторно. Он приходил в себя, как боец, пропустивший удар копытом из тьмы.