Шестью шесть

Автор: Шева Тридцать шесть.
Так было написано на тыльной стороне тетрадки в клеточку. В те уже далекие годы, когда он ходил в школу.

Они оба играли.
Во что, спрашиваете?
В то, во что во все века играют мужчина и женщина.
Почему играли? А как по-другому это назвать?

Он чувствовал себя Ромео
Она, надо отдать должное, очень убедительно изображала Джульетту.
На самом деле и он, и она понимали, что не все так ладно в их «королевстве».
Но тщательно скрывали это друг от друга.
Но жизнь такая штука, что рано или поздно, и не всегда к радости…каждый охотник узнает, где сидит фазан.

Он прекрасно осознавал свои основные шесть недостатков.
Которые жирным крестом перечеркивали любую попытку нарисовать картину совместного будущего.
Женат.
Гораздо старше.
В очках.
Почти лысый.
Небольшого роста.
И в качестве бонуса к перечисленному — профессиональный пьяница.

На беду, также отчетливо, будто в зеркале, он видел шесть ее черт, которые вызывали в нем неприятие, глухое раздражение, боль, обиду и, иногда — бешеную ревность.
Кроме него, она встречалась с другими.
Именно – другими, во множественном числе. Будто хобби у нее такое было.
В девятнадцатом веке было выражение — «менять, как перчатки».
В двадцатом — «что два пальца обоссать».
В двадцать первом — «переспать — это еще не повод для знакомства».
Нет, конечно, она спала не со всеми. Перебирала, выбирала. Как правило, ошибалась.
О чем потом сама же ему и рассказывала.
Ему же свои ласки дарила скупо. Очень скупо. Несмотря на все его подарки, цветы, знаки внимания, щенячий восторг от возможности быть рядом, быть вместе.
Стеснялась его, что-ли. Или стыдилась.
Хотя иногда…
Но не об этом речь. Может, ему просто казалось.
Ирина, сестра, как-то сказала ему — Посмотри фильм «Елена в ящике». Первая половина — ну прямо про тебя!
Третье, что очень задевало его – сама она ему никогда не звонила и не посылала эсэмэски. На его звонки и сообщения обычно отвечала дисциплинированно. Но только отвечала.
Но бывало, могла и пропасть на пару — тройку дней.
Тогда он бесился как раненый зверь, попавший в капкан. Когда больно, страшно, но ничего нельзя сделать.
Кроме как самому отгрызть то, что болит.
Доставали непрерывные звонки на ее мобилку. Когда они гуляли вместе.
Взгляды, которая она бросала в ресторанах на приглянувшихся мужчин или официантов.
И последнее, самое плохое.
Он перестал ей доверять. И утрата доверия, того, чем он раньше втайне так гордился, убивала его. А взамен внутри будто поселился некто, пожиравший его мозг сомнениями, догадками, предположениями, ревностью.
Иногда ему казалось – а может, и не казалось, она с радостью приняла бы вариант, если бы такое было возможно, конечно, получать или брать у него все то, что он ей давал, но без него самого.

Как-то, в сердцах, он ей сказал, — Знаешь, в чем между нами разница? Тебе — похуй. Мне — нет.
Она тогда посмотрела на него неожиданно серьезно и даже будто с нежностью, и грустно ответила — Нет, не в этом…
- А в чем тогда? — раздраженно спросил он.
Глядя куда-то в сторону, будто и не ему, она произнесла, — Шестью шесть…
С неожиданно нахлынувшей горечью он понял ее сразу. Возразить было нечего.

Он решил, что может, если он физически не будет рядом, не будет ее видеть, то может как-то станет легче. Или, если сможет забыть, — значит, так тому и быть.
И на десять дней улетел в Норвегию.
Почему в Норвегию?
А потому-что Norwegian Wood Леннона, «Норвежский лес» Мураками, фьорды с зеленой водой, в конце концов, но самое главное — Прекестулен.
О котором давно мечтал.
Знаменитый утес, или скала, входящая в сто чудес Земли — квадратная площадка двадцать пять на двадцать пять на высоте шестьсот четыре метра над уровнем фьорда.
И никакого ограждения. Если тебе туда, вниз — никто и ничто не задерживает.
Подъем — по горной каменистой тропе с нередко шатающимися под ногами камнями и валунами. В зависимости от физических кондиций идущего, подъем может длиться от часа с небольшим до двух часов. В одну сторону, конечно.
Он дошел за час тридцать пять.
Сначала обалдевший от сбытия мечты, долго стоял на вершине на сильном, порывистом ветру. В какую сторону не глянь, в далекой нереальной глубине — синь воды фьорда, ползающие спичечные головки — букашки катеров.
Идеальное место для решения вопросов типа — быть или не быть?
Потом сделал несколько снимков. На память, да и опять же — для нее.

Ну а, кроме этого, ярчайший калейдоскоп впечатлений от открыточных красот Согньефьорда, Люсефьорда, Герангерфьорда. Кукольные, будто ненастоящие, ярко разукрашенные дома с острыми крышами Ставангера, Бергена, Олесунна. Музеи Мунка, Грига, Нансена. Туннели, водопады, паромы, серпантинные дороги, заснеженные верхушки гор.
Брейвик в ежевечерних новостях.
Совсем другая жизнь, совсем другой менталитет.
Почему-то больше всего запала в душу история, произошедшая, как рассказал гид, в маленькой деревушке с названием Гудваген.
Может, потому и запала, что, с одной стороны, наложилась на его чувства, с другой — трудно представить нечто подобное у нас.
Небольшая деревушка. Школа. Которую посещает всего пятнадцать детишек. Преподаются все предметы.
Но вот по инициативе родителей собирается собрание, на которое, кроме родителей и детей, приглашаются учителя, директор школы, чиновники из района, члены попечительского совета.
Суть вопроса: а не чувствуют ли себя наши дети обделенными? Ведь мир-то гораздо больше, чем эта мини-община из пятнадцати школьников. Поэтому, чтобы дети не считали, что они обделены общением, предлагается возить их в школу другого города, который находится за пятьдесят километров.
Где сейчас в школу ходят сто пятьдесят детишек.
Но чтобы это реализовать, власти должны купить автобус, оплачивать его содержание, трудоустроить учителей из Гудвагена.
И что вы думаете – так и порешили!
Народ для пятнадцати детишек что сотворил, чтобы они не чувствовали себя ограниченными только своим обществом, а он что?
Зациклился как дурак на одной девчонке! Это в его-то годы!
Как там ребята пели — Этот мир придуман не нами!
Оглянись — сколько женщин, сколько девчонок вокруг! И не хочешь — а все эти лица, груди, ноги, бедра так и лезут в глаза!
Под конец путешествия было приободрился, воспрял духом — Да не сошелся же свет клином!

А вот сейчас почему-то вспомнил ее. И сердце защемило.
Шестью шесть — тридцать шесть.
Тридцать шесть лет разницы.
- Это тебе не хуйсобачачий! — так говорили малые пацаны в его дворе в том далеком году, когда Юра в космос полетел.
А ведь улетать очередной раз в открытый космос человеческих отношений-пересечений, начинать «с нуля» ой как не хочется.
Найдешь ли?
Успеешь ли?

Он рассказал мне свою историю в самолете, летевшем рейсом Осло-Рига.
Архаичного вида небольшой турбовинтовой самолет компании Air Baltic честно перемалывал винтами клубы облаков, когда далеко внизу посреди Балтийского моря неожиданно открылся зеленый остров. Сосед возле иллюминатора как малой пацан долго восхищался, — Красотища-то какая!
Вид его очень располагал к себе — он был похож на Дэнни ДеВито и одновременно — Винни-Пуха. Только несколько постройнее.
Такие люди, как правило, простодушны и доверчивы.
Из-за чего обычно по жизни их часто обманывают.
Слово за слово. Конечно, если бы он периодически незаметно для стюардессы не делал глотки из пластиковой бутылки виски, вряд ли бы он рассказал…
Хотя — кто его знает? Болело у него, видно, сильно.
Когда он закончил, спросил — И что скажешь, камрад?
И затем, через паузу, невесело — А может, нехрен выдрачиваться? Есть она у меня — и слава Богу.
Я пожал плечами, ответил банальщину — Не знаю. Ваша жизнь, вам решать.
Но внутри, на самом деле, я ему позавидовал.
И чего, спрашивается?
Или потому, что тоже угостился из той бутылки?
Или — потому-что такой же мудак.