Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
За жизнь:: - Такая любовьТакая любовьАвтор: чалдон Он кожу крайней плоти аккуратно отодвинул. Вдруг посиневшую головку обнажив, хозяйство все свое на табуретке разложил. На табуретке загодя лежало: тупое шило (его специально Пашка затупил), клочок стерильной белой ваты, бинта моток, тройной одеколон, большой слесарный молоток.Одеколоном Пашка смазал край головки, приставил шило к ней, вздохнул и по деревянной ручке шила ударил молотком. Упал на пол и застонал, и покатился по ковру. Когда чуть боль утихла, он посмотрел, что получилось. Обтер, скрипя зубами, рану. Горячей кровью вата пропиталась с одеколоном вперемешку. Боялся Пашка зараженья и смазал все одеколоном. И провонял им, как алкаш. Затем достал из-за щеки четыре зернышка, похожие на зерна риса формой, но лишь крупнее раза в два, им вырезанные из оргстекла и отшлифованные в течение недели языком. Он также смазал одеколоном их и вставил, морщась, в пробитое отверстие головки. И замотал бинтом. Теперь он был готов. «Ради нее», — подумал он. И улыбнулся. При мысле о Татьяне ему всегда хотелось что-то совершить. Неважно что. Но позаметней что-нибудь. Побезрассудней. Посмелей. А там пускай она его не замечает. Ведь позабыть не сможет все равно. На дискотеку не пошел. Какие танцы после всего? Сейчас забота главная его, чтобы родители не догадались ни о чем. Он все убрал. Все вытер тщательно и вымыл, а комнату проветрил. Еще тетрадь скрывал от них. В нее записывал стихи. Не так давно он начал их. Но написал уже с десяток. Одно другого лучше. Он перечитывал их и удивлялся сам себе, как может чувственно и гладко сочинять. И главное, правдиво. Вот так все началось. Она сидела у окна И не глядела на меня А я все имя повторял Что звать ее Татьяна И ты меня не замечала Пока учителка сказала Что ты должна мене помочь По трем придметам И мы пошли ко мне домой И я тащил портфель тяжелый твой В другой руке тащил я свой А ты меня поцеловала. Лишь все уснут, запрется в комнате своей, строчит стихи и в форточку дымит украденной отцовской папиросой. Такая в доме тишина, такая грусть, сладчайшая, по венам плещет через край. И двор знакомый за окном, чужой от лунного свеченья, — седые листья тополей, трава седая, дорога к школе в тусклом серебре. Порой писал стихи до самого рассвета. До крика раннего отца, с шести утра спешащего на смену. Отец уйдет, а Пашка спать ложится. Но школу не проспит. Теперь он не прогуливал почти. К урокам в нетерпенье прибегал. И ждал, когда она придет. Пройдет по коридору. Походкой от бедра, приподнимая ягодицы. Но опустив стеснительно ресницы. А Пашка вне себя: стоит, краснеет и молчит. И смотрит только — никто не смел чтобы над ними посмеяться. Но в классе нет подобных дураков. Кулак у Пашки быстрый. Учиться лучше он не стал. Во-первых: лучше он не мог. А во-вторых: дурак он, что ли? Он будет хорошо учиться, а Таньку в помощь отдадут другому. Не на того напали, в общем. И без того она все реже приходила. Метался Пашка по квартире и огрызался на отца. Неясная, щемящая тоска. Его томила. Бесконечно. Безостановочно. Без смысла. Глухая и не понятая им. Поллюции обильно начались. Вставал с постели утром, лишь после того, как все уйдут. Не раньше. А приняв душ, ходил без дела по квартире. Из комнаты на кухню. И обратно. В другую комнату опять. Так полчаса подряд. Бывало, даже больше. И оставалось только ждать, когда все заживет. Он по-другому с нею будет. Уверенней в себе. Девчонки это любят. Быть может, этого как раз ей не хватало. Так пацаны ему сказали. А он ведь этого не знал. Теперь-то все понятно. Теперь иначе он построит отношенья. Две книги Пашка прочитал о взаимоотношениях мужчин и женщин. Две книги непростые — их тайно пацаны друг другу почитать давали на два дня. А Пашка прочитал за день и ночь их обе, и знал теперь, что нужно делать в случае чего. Татьяна только вот совсем не приходила. Уже неделю. И поговорить об этом негде было. Не на уроке, в самом деле. Хотя и к этому он был готов давно. Но лучше все ж на дискотеке. Как раз все заживет. Дождался еле-еле он субботы. Для храбрости бутылку бормотухи засадил. Поверх недавно сшитого, в большую клетку, пиджака рубахи шелковой расправил воротник. Уверенно, немного даже нагловато, в сверкающий огнями зал качаясь Пашка вплыл. Посторонились все. Но Пашка сел на корточки у стенки. Ведь танцевать он не умел. И был невидим у стены. А сам он видел всех. И терпеливо ждал. Она вошла. Но не одна. С каким-то пацаном. Точнее, парнем — по виду старше Пашки года на три. У Пашки нож всегда с собой. Тяжелая, большая выкидуха. Ее в кармане он нащупал. Поднялся и пошел. Притихли все — ему так показалось. «Привет», — сказал сквозь зубы Пашка им. «Привет», — она ему сказала. А этот промолчал. Почуял что-то. И медлить Пашка не рискнул. Молниеносно вынул руку из кармана и половину лезвия ему в живот воткнул. Татьяна закричала. И в тот же вечер взяли Пашку. Судья сказала: «Десять лет». Все как в кино. В плохом, индийском. Такие Пашка не любил. Он с корточек поднялся. Пошел, качаясь, вновь на них. В глазах вокруг насмешка: «Ну а теперь что сделаешь ты с ним?». И долго бесконечно, без остановки, без задержки, сверкающее, упругое, тугое, заточенное лезвие, сравнимо с саблей длинной, он из кармана вынимал. Никто и шелохнуться не успел, как Пашка нож всадил себе в живот и резко дернул вверх. От боли, вдруг захватившей Пашку целиком, не то что встать, вздохнуть не мог. Так и сидел недвижно у стены, пока Татьяна с парнем танцевала. Потом тихонько, медленно он, не замеченный никем, из зала вышел в темноте. Болело сердце. Кружилась голова. Он вышел на крыльцо и закурил, вдыхая дым табачный глубоко с предзимним воздухом холодным вперемешку. Немного полегчало. «Убить, — подумал он сначала, — убить обоих, — думал он, — когда домой они пойдут. В подъезде. Никто не видел чтобы». У самого дрожали руки. А слезы в горле клокотали от обиды. От злобы закипали в горле слезы. «Убить, — он думал, — и самому потом. Никто чтоб не подумал, что я струсил». Но как и что — он не решил еще, когда она нашла его. Замерзшего, рукой окоченевшей сжимающего нож. С тоской смертельной оттого, что жизнь к нему несправедлива. Жестока жизнь к нему. Особенно жестока. «Ну Паш, ты что, — она ему сказала, — ведь это брат мой старший. Он только что из армии пришел. Я думала, ты знаешь». Но Пашка этого не знал. Откуда мог он это знать? Мгновенно он оттаял. От голоса, от запаха, от нежности ее. От жившей в нем надежды. Не умершей еще. Вскипели слезы. И напряженье дней последних из глаз неудержимо и солено вместе с ними потекло. Такая вот любовь. Такие вот стихи в пятнадцать с лишним лет. 2002 Теги:
1 Комментарии
#0 21:07 11-07-2012Шырвинтъ*
Речитатив, прямо как из "Романса о влюбленных" Кончаловского. Красиво, но литературу дать не могу. спасибо=пожалуйста. отлично. Все по-пацанстки. Понравилось Заебись, верю. Из первого камента понел, что Шырвинтъ занимается распространением запрещонной литературы, но афтар все ещо на подозрении у белорусских партизан. перечитала. текст приятный. мальчишеские подробности не впечатлили. но я ведь девочка. сцена из индийского фильма немного напрягла технически. как-то обозначить, может быть. а то поверилось в параллельную реальность. очень заебись. Да, отлэ. читал давно. Но сейчас освежил в памяти. Чалдон — самобытный автор. Нужный. Редкий ныне. За то и ценю. Здравствуй, дружище Отлично. Привет, Митяня. Надеюсь, жизнь у тебя налаживается. ещё раз, здравствуй Да. Потихоньку-помаленьку в себя прихожу. Прорвемся. Окультуриваюсь, духовности хапаю тут с телефона вот. Расту над собой, вобщем. хе-хе Ну, и надо всякой хренью. Доберусь может по осени до компа — непременно чо-нить выдам. Ну, а пока в «профилактории» можно дух перевести. Ну. Тоже полезно. Для общей картины, так сказать. Рад тебя здесь видеть. Жму руку. очень понравилось потомушто вызвало чувсвта… и хорощо што концовка положительная… почемуто хотелось штоб конец был такой, а не смерть глав. героя.. молодец автор. прочитал, а слов нет… я побоялся читать после первых предложений. нервы стали ни к чёрту. благодарствую всем прочитавшим. Еше свежачок Да, когда-то щёлкнет тумблер,
Сбив сознания поток. Засвидетельствуют: умер. Я узнаю, есть ли Бог. Ну а если не узнаю, То тогда и не пойму, Почему душа больная Так боится эту тьму. Если есть — подумать жутко О масштабности огня!... Не снятся мне синие горы,
И дОлы, не снятся, в туманах А снятся - друзья мои вОры, И деньги, мне снятся, в карманах Не снится, что утречком рано, Я встал, чтоб подругу погладить А снятся мне рваные раны, Желание, снится, нагадить Страдания неотделимы, От крепких телесных устоев Не снится - чтоб прямо, не мимо, А снится всё время - пустое Весь вечер провёл я, тоскуя Хотел чтобы море приснилось Приснились - два жареных хУя, В тарелку едва уместились Звенит тяжёлая монетка.
Идёт безбожная игра. ...Молчит дешёвая планетка. ...Кричит истошное — ура-а! Ведь у монетки той две части, и участь тоже не одна; твой аверс — это мир и счастье, мой реверс — горе и война. А жизнь — игра блаженства с болью, мышиной глупости с совой, игра жестокости с любовью, игра судьбы с самой собой.... Стол, две кровати, ковер неброский.
Валяется сборник, автор-Бродский. Дымится бутылка, в шаге от пропасти Видела б мама, но думаю бог простит. Но богу не важно Цезарь ты или Брут, Отважно плывёшь, ждешь спасательный круг, Иль землю отчаянно роешь как плуг, но как час твой пробьёт, у тебя все отберут.... Можно вмиг сменить работу,
Взгляды, партию, жену, Получив мандат и квоту, Эмигрировать в страну, Став счастливым гражданином, Прям, как в фильмах о добре И вернуться блудным сыном В облетевшем ноябре. Пса привязанных привычек Не отступит злая тень, Остаётся прежней личность, Сколь её ни приодень.... |