Важное
Разделы
Поиск в креативах


Прочее

Палата №6:: - Ресторан. Прогулка

Ресторан. Прогулка

Автор: дважды Гумберт
   [ принято к публикации 10:21  06-09-2012 | Лидия Раевская | Просмотров: 1885]
Сегодня мне приснилась ты с актером Краско. Я спросил, зачем ты с ним ебешься, он же старый и мёртвый? Бедный, ответила ты и отступила в серость с картины Ротко.

Имя ему Глеб. На дворе суровый январь пятого года. Глеб сидит в ресторане *Русское подстолье*, что на Александровской улице. Место ужасное, бутафорское, потаённое. Подключенный к розетке швейцар изображает петрушку. Барские блюда, цены, размах помещения. Людоедские стулья, столы. Салфетки сложены уголком. Сахар – большими кусками. Неделимая шкура медведя. Под наклоном висит портрет Николая Кровавого из зернышек и жучков. Карлы в банках. Сиамские орлы на чеканке. Русская песня в исполнении Круга. Пафосно здесь и подловато, точно во сне. Официантка похожа на чучело Блаватской, не хватает только кокошника из змей.
Слово – не воробей, а дезориентированная летучая мышь. Жить так не привычно и дорого. Перед Глебом стоит запотевшая кружка безблагодатного чешского пива. Рядом на блюдечке с синей каймой горка орешков, отдающих могильной трухой. Нет, Глеб никогда б не ввязался в этот адский орнамент, если бы не понты полубрата Бориса.
Как нарочно, напротив – вертикальная прорубь зеркала. Да не зеркала – а зерцала, конечно. Глеб имеет возможность хорошо рассмотреть свои зубы. Стоит самозабвенно улыбнуться – и сразу видно, каков человек. Зубы – это и есть душа человека. У двойника в кристально чистом ничто – темный щербатый лик, полубезумная ласковая улыбка. Глеб ощущает, что там, в зеркале ожидает кто-то другой, не он сам. Некто себе на уме и, возможно, опасный, юродивый. Строго определенным образом плохие зубы – вот и вся идентичность.
*Да ништяк, — лихо думает Глеб. — Если станешь эгоистом, повстречаешься с дантистом*.
Брат Борис опаздывает и не звонит. Даже не брат – полубрат. Матрица одна, отцы разные. Позарез нужен скромный беспроцентный заём. Сам брат Борис ему ни к чему. Глеб нервничает и вжимается в угол. Ему не меняют пелёнки. Ему не приносят чай. Хотя в ресторане, по сути, пусто. Только какие-то пухлые дети на другом конце тихо пихают в себя… Расстегаи? Кулебяки?
За соседним столом двое мужчин азартно пьют водку, закусывают и громко болтают. Эти особи органично вписаны в обстановку. Правильные, крупные, силовые, они забирают всё внимание официантки. Тот, что постарше и пофактурнее, с желтой фарфоровой головой, зовет официантку то *девочкой*, то *дочкой*. Его собеседник, ершистый, запальчивый, в узких очках без оправы, медленно, но верно расплывается, теряет пристойную форму. Глеб невольно и недовольно прислушивается к их разговору. А рассуждают они о быдле. Глеб опасается встретиться с ними глазами. Он макает губы в свое пиво и пристально всматривается в темную текстуру столешницы. Разворачивает салфетку и начинает на ней писать ерунду, что-то вроде: *ты обтянула коленки синим подолом ночи шарманка ноет в простенке мы дети рабочих*.
- Сёма, ты погляди в натуре, в чем они тут ходят, что едят, какая тут дрисня и меланхолия, — что-то доказывал молодой, более пьяный. – Одеваются с китайского рынка, едят вонь в целлофане, пьют пиво из концентратов. А я был в *Четырех сезонах* — там картины висят, Сёма, русалки невыразимые плещутся, там джаз, Сёма, джаз!
- А что вы хотели, Феликс Маркович? — вежливо возражает лысый. – Время должно пройти, время. Москва, она ведь, радость наша, тоже не сразу образовалась.
- Сёма! Какая Москва? Какое время? – болезненно вскрикнул очкарик. – Я вот всё думаю, когда ее разорвет, родимую? Да нет – срань все прёт и прёт отовсюду. Изотопы говна не переводятся. Разве такая она была в моем детстве? Колобок этот ёбаный, Сёма, во что он ее превратил? Как он ее испохабил? Какой хуйни понастроил? Я бы, Сёма, ее в три дня зачистил, слышишь, Сёма? Пригласил бы нормальных архитекторов, дизайнеров со всего света. Пока еще хоть что-то можно спасти. И все, блядь, визовый режим, чемодан, вокзал, катынь.
- Феликс Маркович, — качает головой Сёма. – Ай-яй-яй. Дочка, ты нам еще грамм триста.
- Неужели, ты веришь, Сёма, что время что-то изменит? С этими вот?
Всё-таки Глеб не выдержал и взглянул. И встреча разумов произошла. Что-то непостижимо чужое обожгло снаружи и рвануло изнутри.
- Девушка, — обращается Глеб к официантке, пользуясь ее близостью. – Я, вроде, чаёк заказывал.
- Чё, братан, ливер вздулся? – развязно спрашивает Сёма и гыкает в кулак.
- Да, и пепельницу замените, — срываясь голосом, продолжает Глеб. – А музыка у вас всегда такая? Аутентичная? Ну, русская?
- Есть Битылс. И Мариконе. И Абба, — отвечает официантка, явно сбитая с толку.
- А чем, братан, тебе шансон не угодил? Русское не любишь?
- Какие перемены, Сёма? Какие перемены? Да скажешь им завтра по телеку: стопроцентная явка с веревкой, и придут, блядь, и повесятся за халяву.
- Феликс Маркович! – снова увещевает Сёма и тут же, повернувшись к Глебу, резко меняется в очертаниях. – Слышь, тетерев, отвечать надо, когда люди спрашивают.
- Гражданин, а вы что бы хотели послушать? Ваша заявка? – со смешком прищуривается очкарик.
- Гитары, блядь, гавайские, — заливается Сёма.
Глеб хочет что-то ответить, но горло передавила сухая обида, и мысль его носится по манежу. По тому самому проклятому Кругу. И тут темный двойник приходит ему на выручку.
- Рахманинова. *Остров мертвых*, — еле слышно говорит он. – Или Адамо.
Сёма пыхтит от смеха. Феликс Маркович морщится и поправляет галстук.
- Какое еще Адамо? Что, совсем всё хуево? – интересуется Сёма.
- Ладно, Сёма, не связывайся, — приказывает Феликс Маркович. – В пизду.
Тут телефон Глеба взрывается мелодией *Интернационала*. Смущаясь и злясь, Глеб односложно говорит в трубу. Это самая дешевая модель, какая только существует в природе. Брат Борис извиняется. Он сегодня не сможет подойти. У него повышение в должности. Фирма отправляет его в Метрополию. Вот и с баблом поэтому у него перебой. Ах ты, боженька несусветный! Вселенная любит меня и поддерживает. Лепит из меня колобок. И запускает по желобку леденящему. O, money… Ом мани… На гребне стыда, Глеб натужно соображает, хватит ли оплатить заказ.
- Ты вообще кто по жизни? – грянув водки, снова привязывается Сёма.
- Чем занимаешься, дятел? Кто по профессии? – подыгрывает Феликс Маркович.
- Стихи пишу, — отвечает Глеб и урчит чаем. — Девушка, счет!
- Революционные, полагаю? А жизнь твою кто содержит? Я же говорю, Сёма, они не будут работать без принуждения. Они будут стихи писать. Панки, блядь, хуевы!
Слово не воробей, а сверхзвуковой истребитель, ведомый смертником.
- Пишу на бумажке стихотворение. Потом сжигаю бумажку – вот так. И что-то происходит. Что-то сказывается и отражается. Далеко где-то, — Глеб рассеянно поджигает салфетку и смотрит, как она скукоживается, рассыпается в черный снег. Потом резко сдувает пепел в сторону гадов.
Стальная рука профессионально сжимается у него на запястье.
- Ты чё, прихуел, бродяга? Ты знаешь, кто мы такие?
Глеб начинает судорожно смеяться. Кто-то из другого мира дергается и кривляется его телом, как своим.
– Конечно, знаю. Вы москали, захватчики, генералы карьеры. Андроиды, человяки. Типа пощады, дядинька!
- Вот и допизделся, — Сёма заворачивает ему руку за спину.
- Учить надо, — трезвым голосом произносит Феликс Маркович. – Учить, учить и еще раз учить!
- Выйдем-ка, парень, — говорит Сёма и дергает Глеба за собой. – Нормально, дочка. Щас вернемся. Чуток прогуляемся.
В гардеробе ветхий слюнявый старик подает господам одинаковые полушубки. Глеб отрешенно набрасывает на плечи тонкую куртку с капюшоном. К рукаву прилипла какая-то белая лентообразная гадость.
*Голуби, что ли, насрали? И когда, блядь, успели?* — фиксирует он и даже не смахивает.
По лестнице с крутыми ступеньками они поднимаются в ночь. Сыплет злобный снежок. Ресторан расположен в цоколе облезлого конструктивистского дома.
- Камера, — кивает очкарик. – Идем во двор. Пусть его. Побежит – завалю, не побрезгую.
Глеб идет впереди, заложив руки за спину и опустив голову. В ней досадно и мутно. Он одного роста со своими палачами, только тощий, нескладный.
- Я просто сломаю тебе нос, пацан, — ласково обещает Сёма.
- Пидары вы, — бормочет Глеб.
- Что? Думай, дурень, за базар свой гнилой.
- Пидарасы. Фашисты. Прожорища.
- Ну всё. А теперь я сломаю тебе руку и отрежу ухо, — так же снисходительно поправился Сёма.
- Давай пиздуй на лобное место, неудачник.
Глеб идет по узенькой обледенелой полоске асфальта у стенки. Воздух — точно наждак. Всё расплывчато и безвременно. Всё это похоже на эпизод из дурацкого фильма. Как он так влип? И вправду, дурень.
Вдруг за спиной слышится тяжкий выдох, пронзительный нарастающий шорох. И — хряп! Глеб падает от сырого и страшного, нечеловеческого удара.
В облаке искрящейся пыли возвращает себе равновесие. Вот тебе и шансон! Потрясающе! Силовые мужчины разбиты на голову. Белый нож льда сорвался с карниза и начисто отсек их от реального мира.
Сёме, пожалуй, пришел капут. Его фарфоровый шарик взломан, так что обнажена творожистая, изжелта-черная подноготная воли. Феликс Маркович механически дергается под прессом из снега. Глеб — всё тот же, только остолбенел, задохнулся от удивления.
А вокруг всё безлюдно, мрачно и тихо. Зима грандиозна, непоколебима. И только прогрохотавший на спуске обледенелый трамвай возвращает внутрь ситуации. В нем, в том случайном, пустом вагоне, в облаке потустороннего электричества, Глеб различил силуэт. Какая-то девушка прильнула к окошку и забрала образ Глеба с собой, так ловко и верно, точно вынула душу.
Трамвай унесся, и тут же стал внятен тошнотворный запах крови. Нет, это не фильм и не сон.
Из потерпевших брызнули вещи — бумажник, дорогой телефон. В калите было густо. Глеб вызвал неотложку и с удовольствием размозжил ногой изящный дивайс чужака.
Реальность слегка проникается смыслом. Глеб уходит дворами, мимо храма Александра Невского, по скрипучему снегу. Идти, впрочем, некуда. Но и стоять нельзя – стужа. Кажется, что следом кто-то подпрыгивает, хихикает, подгоняет. Глеб обращается, но никогошеньки нет.
Mais tombe la neige…*

*А снег падал (фр).



Теги:





1


Комментарии

#0 10:43  06-09-2012Лидия Раевская    
Весьма
#1 10:47  06-09-2012Григорий Перельман    
отлично пишете, братки
#2 11:13  06-09-2012Бабанин    
Ну, что же, юноша, недурственно. Весьма! Порадовали старика. Эстетика любимого Мейринка! Очень много алмазов в этой вербальной породе. Восторгся!
#3 11:24  06-09-2012Гельмут    
ух. годится.
#4 14:25  06-09-2012Евгений Морызев    
шикарно
плюсом к каментам
#6 22:51  06-09-2012Лев Рыжков    
Да вообще ахуенно. Зря только герой бумажник не забрал. Тогда бы хэппи-энд получился высокоморальный.
#7 23:52  06-09-2012Илья ХУ4    
хе хе.)
#8 23:57  06-09-2012hemof    
классно, очень
#9 00:59  07-09-2012сустоя    
не любят Гумберты евреев… да и евреи очень русские почему-то
хорошо
#10 00:42  08-09-2012Bobrzol    
весьма вменяемо, а местами, даже, и хорошо
#11 20:57  08-09-2012дважды Гумберт    
ну, сустоя, ты делаешь неправильные выводы. только один из гумбертов не любит их. второму они похуй совершенно.
#12 20:59  08-09-2012дважды Гумберт    
но я люблю Мандельштама, Ходоровского (режиссера) и Нови
#13 21:01  08-09-2012Григорий Перельман    
а Нови любит вас. говнюков и мерзавцев

Комментировать

login
password*

Еше свежачок
Трупак замёрз в полях страны,
Был срекозы последний день.
Прощался с нею он навзрыд -
Маленький жужик шмель.

"Последний друг, прощай, пора
Лететь мне в южную артель", -
Наш смелый лётчик ей сказал,
Маленький жужик шмель....
14:35  24-03-2024
: [9] [Палата №6]
Не знаю даже как и начать... А начну-ка я с конца. Чем оно кончилось? Дали мне за непосильные труды штаны с лампасами? Или хотя бы пачку печенья и банку варенья? Ни-фи-га... Так что - я в претензиях? И тут ваш пальчик - в жопе. Я - в восторге!
Началось всё как обычно....
09:00  20-03-2024
: [22] [Палата №6]

А белый лебедь на пруду клевал небритую пизду...

На том пруду, ага. Короче. Смердело. То есть смеркалось. На поверхности старого пруда, еле-еле подсвечиваемого сверху огрызком луны, появился лебедь. Плешивая тварь с кривым, будто бы вывернутым клювом, буксировала в сторону берега тело....
15:18  26-01-2024
: [7] [Палата №6]
здравствуйте Альцгеймер
я ваш Паркинсон
мы в одной палате
это ли не сон
глупым санитаркам
некуда спешить
им бы только к платью
бирочку пришить
поверху решётка
понизу забор
вечером из бани
вынесу топор
сбитый вертолётчик
свяжет парашют
глянут санитарки
мы уже не тут
присоединяйся
прыгай на кровать
полетим отсюда
наволочки рвать
радуйтесь Альцгеймер
смейтесь Паркинсон
потанцуем хором
спляшем в унисон

приучи свою тварь
возложи на ал...
00:58  18-01-2024
: [47] [Палата №6]
Я вновь проклинаю гнилые опилки,
Гнилые опилки в пустых головах,
Проклятые старцы возжаждали крови,
И блеск загорелся в их мёртвых глазах,
Воскресло из Ада Иосифа племя,
Пустые глазницы глядят на Восток,
Забыли они что минуло их время,
И вновь оживили смертельный поток....