Гаврюша.

Автор: Ренсон -Блядь, ебаный будильник. Ну что ж ты, сука, так противно пищишь? Встаю, блядь, встаю.

Сергей Гаврилов, среди сослуживцев и знакомых попросту Гаврюша, молодой далбайоб двадцати пяти лет от роду, нехотя приподнялся с дивана и, в полусонном еще состоянии, направился в ванную. Подержав с полминуты голову под струей теплой воды, он растер голову несвежим полотенцем, снял со змеевика отопления и натянул на себя старенькие треники и олимпийку, обулся в прихожей в также не блещущие новизной, некогда белые кроссовки и выбежал во двор, по дороге делая руками короткие вращательные движения.

На пробежки он начал выбегать с месяц назад, но до сих пор нашел в себе силы подняться только четыре раза. В остальные дни будильник исправно срабатывал в шесть часов утра, Гаврюша продирал глаза, с недовольной миной нажимал на кнопку «Выкл.» и тут же находил себе очередную уважительную причину для отмены оздоровительного мероприятия.

Иногда он не бегал потому, что, по его предположениям, на улице было чересчур холодно, иногда спортивный настрой уничтожало неважное самочуствие бегуна, изредка случался исключающий всякие возможности пробежки дождь. Но чаще всего Серега в полудреме сам себе придумывал совершенно бредовые, как оказывалось потом, но абсолютно реальные в момент пробуждения отмазоны, за которые ему потом, уже днем, было стыдно перед собственной совестью.

На утренний бег Гаврюшу сподвиг критический осмотр себя в зеркале после очередной попойки. Наличие пока еще не катастрофического пивного брюшка и раньше не являлось для него большим секретом. Теперь же, убедившись, что над ремнем с двумя просверленными дополнительными дырочками нависает отвратительный шмат сала, Серега с горечью констатировал факт несомненного прогресса в отношении толщины жировой прослойки и дал себе слово к лету (а вернее к пляжному сезону), привести брюшной пресс в порядок.

Сдержать слово оказалось гораздо сложнее, чем дать. Тем более, что с самим собой можно было очень даже запросто полюбовно договариваться и находить любые компромисы. Но, где-то в глубине души понимая, что толку от такого спорта с гулькин хуй, не больше, Гаврюша был безмерно горд за себя, когда ему все-таки удавалось побороть утреннюю сонливость. Борьба с собой приобретала в такие минуты как минимум планетарный масштаб, а маленькая однодневная победа становилась в собственных глазах настоящим триумфом духа. Стягивая после пробежки прямо в коридоре мокрую от пота олимпийку, Гаврюша прямиком направлялся к колченогому трюмо и любовался своей мужественной (на деле же довольно рыхловатой и нескладной) фигурой. Щипая себя за складки на животе, он каждый раз убеждал себя, что «похудел, похудел, стопудово», напрягал мышцы и принимал атлетические позы. В такие моменты он совершенно искренне считал себя волевым и целеустремленным молодым человеком в самом расцвете сил.

Выскочив из подъезда, Гаврюша неспешной трусцой направился в сторону Измайловского парка, который находился на расстоянии квартала от его холостяцкой берлоги. Навстречу пиздрячили на смену первые работяги, унылые пролетарии с копчеными лицами. Пробежала парочка бегунов: серьезный дородный дядька крепко за полтинник и молоденькая девочка лет восемнадцати. Девочка попадалась навстречу Гаврюше уже третий раз, видимо бегала не в пример регулярнее. Приближаясь к ней, Серега состряпал "озорное " лицо и задорно (как ему показалось) подмигнул. В ответ, как и в прошлые разы, поймал холодный и равнодушный взгляд.

- Утечки, какие мы гордые- пробурчал себе под нос Гаврилов. – Королева, блядь!- и прибавил ходу по направлению к парку.

На подходе к входу в парк стоял нестройный ряд из разнокалиберных гаражей. Обычно здесь отирались несколько бездомных собак, очевидно прикормленных охранниками платной автостоянки. Гаврюша, с детства ненавидящий собак, после того, как, в пятилетнем возрасте, был искусан соседской овчаркой, сбавил скорость и перешел на «спортивную ходьбу».

Странно, но собак сегодня у гаражей не наблюдалось. На пятачке, где они обычно лежали, было непривычно пусто. Мало того, находившийся там же небольшой островок нерастаевшего снега, уже почти черного, был разворошен и на проявившихся белых участках виднелись алые пятна, как будто кто-то вытирал снегом кровь с лица или рук.

-Пизды, что ли, выписали кому?- поинтересовался вслух сам у себя Серега. Впрочем, в их районе, сие не было явлением из ряда вон выходящим и Гаврилов уже собрался было опять перейти на бег, как вдруг его внимание привлек некий предмет, краешек которого торчал из щели между горожами.

Это был черный лаковый кожаный кейс, дорого выглядящий, на замках и с наборным кодом, явно не старый. На фоне повылезавшего из под расстаявших сугробов говна он смотрелся явным бревном в глазу: через чур уж цивильный. Кто мог выкинуть такую замечательную вещь, оставалось загадкой.

А может и не выкидывал никто- пронеслось в голове у Гаврюши- может заварушка какая вчера здесь была, вот и потерялся впопыхах? Вон и кровь на снегу.

Гаврюше дико захотелось узнать, что находится внутри кейса. В голове закрутились какие-то мысли о дорогом сотовом телефоне, деньгах и ценных документах, которые можно выгодно впарить владельцу за несколько сотен бакинских.

С детства Сереге не везло с находками. Он был подслеповат, но очков не носил, и, в то время, как многие знакомые и друзья находили кошельки, барсетки и просто отдельные купюры разного достоинства, Гаврюша, фигурально выражаясь, сосал лилового. Один только раз, лет пятнадцать назад, на детской площадке он нашел настоящий японский «Ориент». Алкаш –отец тогда оценил находку сына по достоинству, всучив ему вместо «Ориента» дешевые китайские электронные часы «Монтана» с двенадцатью разными мелодиями.
Через пару месяцев чудесные японские часы бесследно пропали из дома вместе с батей (тот, правда потом вернулся), а в плане находок Сереге больше не фартило.

Гаврюша огляделся по сторонам, убедился, что никого поблизости нет, и осторожно вытащил чемоданчик из щели. Проверил замки- надо же, незаперт. Дрожащими от возбуждения руками он приоткрыл крышку кейса.…. И охуел.

Подобные кейсы он видел не в одном десятке голливудских (и не только), киношек. В кино, за подобные чемоданчики люди гибли пачками. Кровь лилась рекой и суровые накачанные мужики жестоко вскрывали друг другу ебла.

В кейсе были пакеты. Много, штук двадцать, пузатых целофановых пакетов с расфасованным где-то по полкило на пакет белым порошком.

Героин!- догадался никогда не пробовавший ничего страшнее химки Гаврюша. Схватив зловещий чемоданчик под мышку, он развернулся и бочком-бочком, оглядываясь на ходу, потрусил дворами по направлению к дому.

(Продолжение следует)