Чертовщина (на конкурс 11)

Автор: Jess В квартире под номером одиннадцать пели черти. Пели душевно, жизненно, нестройным хором срывающихся голосов. Старик Митрич прислушивался к ним с участием, качал головой и понимающе вздыхал. Черти тосковали. Погода установилась на редкость для октября теплая и сонная, кромсающие зимние ветра бесновались где-то на подступах, мир получил блаженную передышку между осенней безысходностью и новогодней лихорадкой. Люди впали в анабиоз. Они не страдали, не желали, не рвались и не разочаровывались. Они просто тихо брели в прозрачном безвременье. Потому поток посетителей в квартире под номером одиннадцать значительно поредел. Черти по вечерам пили с Митричем самопальную клюквенную настойку, зевали, сетовали на людскую предсказуемость и уходили к себе жаловаться протяжными песнями на бесконечное однообразие.

С чертями Митрич познакомился, когда они только присматривали себе квартиру в их ветхой панельной пятиэтажке. Митрич жил в квартире под номером тринадцать и совсем не удивился, когда истрепанная жизнью троица постучалась к нему в двери и предложила сдать квартиру. Митрич сразу согласился, даже не задумываясь, где придется жить ему самому. По заросшим скучающим лицам и легкому запаху серы он сразу понял – черти, с ними лучше не связываться. Паспорта и регистрацию он тоже не спросил, кто ж ее чертям в Москве выпишет? Но старший из троицы походил по комнатенке, оглядел подтекающий унитаз, поморозил палец на остывшем тельце батареи, поморщился и вынес приговор – «проклята эта квартира». И черти дружно потопали к соседу, сняв его двушку для своих нечистых целей. Впрочем, цели – целями, а порядок в коридоре черти установили вполне себе чистоплотный. Никто не задерживался на их пролете, чтобы покурить или откупорить бутылочку пива. И даже в сырую погоду грязь с башмаков многочисленных посетителей квартиры под номером одиннадцать будто липла к ее носителю, не задерживаясь на ступеньках.

А посетителей было много, особенно по вечерам и в первые ночные часы. Сначала все они стучались в квартиру Митрича. Он даже хотел вывесить объявление, что, дескать, всем заблудшим душам обращаться в одиннадцатую квартиру. Но потом передумал, очень уж любопытно было разглядывать каждый раз приходящих. Посетители были разные: с толстыми портфелями потрепанной крокодиловой кожи или с пустыми руками, засунутыми в дырявые карманы, с лихорадочным блеском глаз или с черной бездной потухшего внутреннего огня. Мужчины и женщины, юнцы и старцы. Но все они останавливались в замешательстве перед цифрой одиннадцать. И начинали говорить. Их занимал только один вопрос – почему одиннадцать? Кто-то сразу видел в этом предзнаменование, параллельность дорог и вселенных. Кто-то презрительно высмеивал суеверия. Иной истово крестился и, бормоча что-то про другое решение, бросался вниз по ступенькам к выходу. Версий было много, голоса ломались и срывались, а посетители, в большей массе своей, растворялись за металлической дверью сомнительного качества. Митрич каждый раз удивлялся, сколько же историй можно придумать вокруг двух, облезших фальшивой позолотой, металлических цифр.

Тем временем, в дверь квартиры под номером одиннадцать снова кто-то постучал. Посетители почему-то старательно игнорировали дверной звонок. И вдруг замер, старательно разгадывая загадку номера. А старый Митрич, несмотря на годы, тянущие за собой целый обоз опыта, никак не мог понять, отчего же, больше собственных жизней, людей занимал чуждый им вопрос цифр и таинственных знаков.