МОСКОВСКАЯ ШНЯГА (пьеса) Часть первая.

Автор: Perlyuk & Гмыря Действующие лица:

Дон Дэнизо - сын парагвайского революционера, который бежал в Россию.
В начале девяностых выращивал травку на шести сотках самозахвата у ж/д станции Орехово-Зуево. Ныне полпред главы колумбийского наркокартеля в России и странах СНГ.

Крот Гадов - потомственный патологоанатом. Увлекается диггерством и доггингом. Считает себя начитанным и утонченным интеллигентом, чуждым буржуазной косности.
Тайно не ест свинину и ненавидит за это жидов.

Гмырилло и Перлюччо - заезжие итальянские имажинисты.

Сергей Соломонович Тодс - ультраортодоксальный суннит. Владелец дома, рантье, высокомерен и не пьет. Держит в приказчиках Михаила Зеппко, украинца-нациста молдавского происхождения.

Алекс - философ, отказавшийся от материальных благ, любит порядок, стирает похабные надписи со стен в подъезде.

Триперлент - востребованный киноактер-каскадер, дублирует Альфа в опасных трюках.

Седая Пьявка - местный престарелый олкаж, торговец анальной бижутерией, развращенный педофил и виртуальный хам.
Живет в подвале, работает, а, точнее, пьет кочегаром.

Вуайлер - тамагочи Седой Пьявки.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Раннее утро, щебечут птицы, свистят сурки и перепела. У фасада в широкой фетровой шляпе стоит Алекс, держит в руках ведерко и понуро трет стену, на которой жирно выведено: "Шма Исраэль":

«Так каждый день я начинаю,
Стирая мерзость с корнем "бля".
Ох, чую, братья, погибаю...
Какая ж странная семья.
Один - суннит, другой - латинос,
А третий вовсе педофил.
Ох, знаю, близится мой вынос
Вперед ногами. Нету сил!!!»


Назвал суннита Тодса - потсом
И трижды рот перекрестил.


На крыльцо особняка, сонно помахивая ушами, выходит дон Дэнизо, запахнутый в парчовый чапан. Услышав последнюю реплику Алекса, идиотски ухмыляется, закуривает тончайшую папиросу:


«Ах ты, подлец, никчемный варвар,
Как смеешь ты столь гнусный вздор
И напраслину возводить, тыть-тырыть,
На нашего благодетеля, старателя и радетеля.
Блядь. Компрендо?
Гляди, опять он за свое.
Лишь только солнце встало снова,
А он уже свободу слова
Стирает тряпкой, мать ее».


Алекс бросает в Денизо тряпкой, тот прячется за дверь. Потом высовывает голову, показывает язык, кричит:


«От фашызма лечит клизма! б-е-е-е-е».


Прячется обратно и в это время где-то в глубине дома раздается раскатистое, баритональное: "И-ди-от!" Алекс слышит голос, улыбается, и продолжает стирать надпись, от которой осталось только "сраэль". Потом вдруг додумывается, стирает букву "э" и сверху аккуратно выводит "Дэнизо". Довольный уходит в каптерку.

В это время из дверей подъезда выходит Зеппко, одетый в нацистский китель и фуражку с кокардой. На его груди висит массивная голда со свастикой. В руках Зеппко - домино, на лице - эсхатология и недельная пасека. Садится за деревянный столик в палисаде, достает из-за пазухи флягу и делает большой глоток шнапса:

«О времена, о низость нравов,
Кругом жыды и беспредел.
Какая страшная подстава -
Влачить такой срамной удел.
Ведь я ариец чистой крови,
И Борман - мой внебрачный сын.
А я гляжу, как поголовье
Жыдов растет среди руин
Моей страны, пропитой кчорту,
Торгует совестью вразвес.
А мы - как шваль второго сорта
Лишь вспоминаем про СС.
Ах, те былые лихолетья,
Размах и удаль, кровь и сталь.
А ныне что? Маца, мечети…
И Белкинд, что пропил медаль.
А я - блестящий воин Рейха,
Который с Менгеле дружил,
Служу напыщенному шейху…
О, дай же, господи, мне сил!».


Пригорюнивается, мрачнеет лицом и вновь прикладывается к фляге. В это время крышка канализационного люка, расположенная аккурат возле деревянного столика, начинает вибрировать, приподнимается и из зловонной клоаки вылезает Крот Гадов. Смердит и что-то суетливо бормочет.

Зеппко:


О, друг мой милый, славный Кротик,
Ужель вернулся ты домой?


Крот (брезгливо):


Заткнись, уебищный невротик,
Я от похмелья сам не свой.


Грязными руками вырывает из рук Зеппко флягу, булькая горлом, выпивает все содержимое, запрокинув голову. В течение двух минут старательно сдерживает рвоту, садится за стол, перемешивает кости домино.

Крот:

Ну что ты встал, минхерц молдавский,
Садись, потрем за геноцид.


Зеппко:

Я не могу, душа болит.
Любови требует и ласки.


Крот:

Ты пидор что ли, что за слюни,
Давай сыграем в домино.
Как можно тосковать в июне?


Зеппко:

Да, можно, Гадов. Жизнь - говно.


Обуреваем упаднической философией, Зеппко присаживается напротив Гадова и виртуозно выуживает из-за пазухи мутную бутыль. В этот момент из соседних кустов, распротраняя умопомрачительное зловоние, появляется омерзительно выглядящая Седая Пьявка. Его бадлон коричнев, штаны запачканы кусками шавермы, на одуловатом лице явный след от паребрика. Готично пошатываясь, направляется в сторону выпивающих. В его руках гнилое яблоко и набор ональной бижутерии.

Крот:


О, чую с берегов Невы,
Смердя ональною харизмой,
Приполз, бухой до синевы,
Апологет долбоебизма.


Зеппко (щурится в сторону Пьявки) :

Ага, ползет. А в лапах что?
Гнилое яблоко, похоже,
Улыбка на довольной роже,
В блевоте драное пальто.
Рукав другого чуть короче,
Бадлон, заляпанный борщом
Похоже снова с тамагочи…


Крот Гадов:

С Вуайлером?

Зеппко:

А с кем еще?!

Седая Пьявка:

Здорово, антигомофобы!
Позвольте старику присесть
И яблочко извольте съесть.
Весьма полезно для утробы.


(разламывает яблоко на две части, и протягивает друзьям, те берут, Пьявка продолжает):


Там витамины це и бе,
А сколько микроэлементов!
Что к сагам Сфинксовым камментов…


Крот:

…Кончай пиздеть, банкуй себе!

Разлив мутную жижу по стаканам, троица выпивает. Гадов и Зеппко закусывают яблоком. В кармане Седой Пьявки раздается попискивание тамагочи, Пьявка поднимается из-за стола и направляется в сторону кустов:


Младые отроки, увы,
Я фрукт запретного познанья
Откушал на брегах Невы
И нет мне больше оправданья.
Отныне верю в половой
Разврат и гомосексуальность.
Срамную гомо-генитальность
И моно-ахтунг под луной.


В этот момент Гадов и Зеппко неуловимо меняются, их взгляды влажнеют, руки непроизвольно тянутся друг к другу, губы начинают трепетать. Внезапно, в порыве вожделения, Гадов и Зеппко бурно обнимаются и жгут друг другу пылкие ланиты страстным французским поцелуем. Седая Пьявка, оглянувшись, с довольным и несколько демоническим видом щурится на влюбленных:


Мне их прелестный внешний вид
Внушает мысль об адюльтере.


Алекс (с содроганием выглядывая из окошка каптерки и непроизвольно став свидетелем совращения):


О, Боже мой, позор и стыд.
Педофилия на пленере.


В тот самый миг, когда Зеппко расстегивает молнию на брюках Гадова, с крыши дома с гортанным воплем летит мускулистый Триперлент. Совершив в воздухе замысловатый кульбит, меняет траекторию полета и с характерным свистом рушится на головы влюбленных. Оные, под массой тела каскадера превращаются в кровавый винегрет.


Ту би континиед.(Антракт, негодяи (с) Всем в буфет!)