Алтарь

Автор: Яна Лован 1.
Лена проснулась от желания пописать.
Съехала с кровати по полосатому матрацу без простыни и на четвереньках поползла в ванную-туалет. Залезла на унитаз, села и прислушалась: тишина, значит, все ушли. Головная боль заполнила гулом опустевшую блат-хату, на периферии боли – воспоминания вчерашнего променэ…
Про нее вчера был хороший спрос, ее поимели несколько лейтенантов ФСБ в верхних комнатах. Она вспомнила, как поднималась по нагретым трескучим ступеням сауны вверх, вверх-вниз, туда-сюда, и снова вниз, за следующей порцией любви, запутываясь в хмелю и в мокрой простыни.
Сауна с шикарным банкетным столом, бильярдом, теннисом и прочей атрибутикой культурного отдыха в тесном кругу личного состава. Она не успела даже напиться, как уже перепихнулась с тремя. Отрабатывала должок одному добренькому коммерсанту, и нельзя сказать, что мужики ей попались плохие: не грубые, некоторые даже старались понравиться, четвертый, так вообще, решил ее накормить и напоить с праздничного стола. Лена на работе не ела, только пила. И всегда быстро напивалась. Она становилась агрессивной, немного буйной и истеричной. Некоторым мужикам нравилось, и про нее говорили «с изюминкой». Бухая, она нарывалась на пи**юли, и вчерашний день не стал исключением – на лице остался след оплеухи, губа опухла, и перед глазами похмельно плыло.
С тех пор как хохлушка-хохотушка приехала из города Шахты в Москву, она прожила больше, чем за свои двадцать на Украине. За год она разучилась смеяться, но научилась истерически хохотать. Ее жизнь неслась куда-то сумасшедшим галопом, и Лена, давно переставшая за ней успевать, чувствовала, что все катится под откос.
Она так и не смогла привыкнуть к роли подстилки, в ней ерепенилась природная гордость, нормально присущая каждому человеку. Лена жалела себя и в особенно трудные минуты, когда вылезшая из матраца пружина натирала на худой спине позвонок, а обдвиганный нарик трахал ее в припадке винтового кайфа или когда на морозе их заставляли оголить сиськи и грузный хачик волосатыми пальцами с гнильцой под ногтями щипал ее за соски, она зачем-то шептала фразу гейши из фильма: «Цветы не цветут в неволе». Это ее успокаивало и согревало надеждой на то, что когда-нибудь и она расцветет, и произойдет это непременно в саду.


2.
Ее рабочий день начался ближе к ночи. Лена успела прийти в себя. Туман похмелья рассеялся, его место заполнили стыдняк и желание вновь погрузиться в туман. Лена набрала телефонный номер по памяти.
- Алло. Прива. Есть че нибуть? … Мне все равно, ты же знаешь. Медленные, быстрые – какая разница… Новое? Что новое? … Капсула. Как она действует? … Не поняла ... Ладно, давай капсулу. Ты заедешь? Жду.

Дверь в блат-хату, металлическая, обитая дерматином и снабженная глазком, открывалась наружу. Так ее невозможно выбить, только вынести с дверным косяком. За дверью стоял Виталька. Небритый и тостопалый друг- наркоман долго тыкал в звонок, прежде чем загремели засовы. А засовов было четыре.
-Принес?
-Ага.
-Покажи.
-Обычная капсула, желтая. Есть всю не рекомендую, лучше разделить на троих-четверых.
-А если одна съем?
-Выживают, в принципе, все, но некоторых закрывают в дурдоме.
-Меня и так закрывать пора.
-Ну, смотри сама, я предупреждал.
-Пошли на кухню, курнем.

Вит разулся и, стесняясь дырявых носков, прошлепал на кухню. Лена забивала косяк, рассеяно глядя перед собой.
-Что с тобой? - Вит сочувственно двигал бровями и нерешительно протягивал руку, не решаясь погладить ее по голове, - бедная девочка. Что они с тобой сделали…
-Вит, перестань! Итак тошно, ты еще со своими сентиментальностями.
-Ну прости, прости. Я не буду, но я же жалею тебя.
-Я сама себя не жалею, а ты решил, что тебе можно? Все, закрыли тему.
Лена взорвала и глубоко затянулась. Когда-то, кажется, в восьмом классе, она ходила на йогу и умела делать «полный» вдох, наполняясь воздухом без остатка. Теперь она наполняла себя дымом.
Вит не знал, что говорить. Лена молчала, пока курили, молчала, когда в окно врывался холодный воздух и лип к ее груди, полз внутрь тела и оседал, превращаясь в холодный и мертвый камень внутри ее живота. Лену знобило, но она не замечала. Не моргая, она смотрела в окно остекленевшими пустыми глазами.
- Пустота
- Что?
- Внутри меня выжженная пустота. И холод. Погрей меня, Вит.
- Конечно, иди ко мне, - Вит обнял Лену с ее внутренней пустотой и почувствовал себя не пустым местом, а кем-то необходимым.
- Ты же буддист?
- В прошлом.
- А в нынешнем?
- Наверное, наркоман. Я не знаю.
- Скажи мне, буддист-наркоман, почему пустота у буддистов считается благом, а моя пустота - это отчаяние? Мне тошно от пустоты. Мне ничего не хочется.
- Не знаю. Может тебе бросить эту работу?
- Может. Пошли, полежим.

Они лежали, обнявшись, и рассматривали потолок. Между ними не было секса. Проститутке и наркоману секс не нужен, им нужно тепло и не-одиночество.
Зазвонил телефон. Лена встала, поговорила с кем-то отстранённо, по-деловому и начала собираться. Вызов с выездом за город, работа на целую ночь.

3.
Она доехала до коттеджного поселка Берендеевка на такси. У входа на территорию ее встретил мужчина в форме охранника и проводил в дом за толстым высоким забором.
Мужиков было много, слишком много для нее одной. Она так и не смогла посчитать, сколько именно. Застолье, устроенное в гостиной за низким столом, состояло из бухла, кокаина и сигарного дыма. Одни выходили, другие возвращались, и Лене не хотелось запоминать их лиц. Ее усадили в сторонке, налили вина. Она попросила воды и незаметно проглотила капсулу.
Разговаривать проституткам не обязательно, и разговаривать с проститутками не требуется, но для вступления в телесную связь людям свойственно хотя бы вступить сначала в беседу. Эти даже не смотрели в ее сторону, пока один из них не сказал: «Ну что, приступим». Они убрали все со стола и установили на треноге камеру. «Групповуха!» - подумала Лены, чувствуя давящую изнутри головную боль.
Лена еще не разу не участвовала в групповухе. Да, несколько за одну ночь было, но по-очереди. Наедине с женщиной мужчина все же старается быть человеком. В группе, как в стае, он - зверь. Лена испугалась и достала из сумочки телефон, собираясь жаловаться сутенеру.
-А куда это наша девочка хочет звонить? – спросил рыжий рослый мужик с маленькими свинячьими глазами. – Отдай телефон. Пока прошу по-хорошему.
Лена покорно отдала, но осмелилась возразить:
- Я не участвую в групповухах.
-Тебя не спрашивали, в чем ты участвуешь, - сказал рыжий и мстительно-долго посмотрел ей в глаза. Она не стала испытывать судьбу, опустила голову и подумала: «Приход, где ты?»
Капсула все не действовала, только сильно ломило виски и казалось, что из макушки вот-вот со свистом начнет валить пар. Лене было муторно.
На столе тем временем появилась большая горка белого порошка.
-За неутомимость, господа! – произнес приятный мужчина с залысиной и скрутил в трубку купюру.
Все нюхнули. Осталась одна дорога, которую предложили ей. Лена не стала отказываться, втянула, нос защипало.

4.
Ее раздели. Без смешков, без издевок. Горячие пальцы расстегивают блузку, с треском рвут молнию на юбке. Кокс действовал на них, как возбудитель, а Лене, наоборот, все стало безразлично. Она с равнодушием и даже некоторым любопытством следила за происходящим будто со стороны. «Интересно,- думала она, - что они будут делать со мной всемером?»
Как-то давно, когда только появилась порнографическая литература еще стремного черно-белого качества, она видела гравюру под названием «Стадо коров». Лена была маленькая, неподготовленная для такой информации, гравюра поразила ее и запечатлелась в памяти стоп-кадром – мужчина и пять женщин, которых он любит: руками, ногами, нефритовым стержнем... Что будут делать с одной женщиной одновременно семь мужиков было для Лены загадкой. «Разве что в уши?» - усмехнулась она про себя.
Ее уложили голую на стол и, в несколько, рук принялись натирать ароматическим маслом. Кто-то уже вошел между широко расставленных ног и равномерно двигался. Лене было безразлично. На потолке появились волны, по краям они оплавлялись и перетекали в разводы стен. Она зажмурилась, и вдруг исчезла!

5.
Не было ничего, не было способности чувствовать тело, думать мысли. Она перестала быть в ощущении самой себя и становилась кем-то неизвестным и огромным, множественным и гиперчувствительным к … К чему? К тому, чему она не знала названия.
Не быть становилось страшно.
Лена пыталась вдохнуть и уцепиться за свое знание ВДОХА, холодящей струи воздуха, протекающей внутрь, омывающей полое тело. Хотя бы так выстроить вновь систему координат: вспомнить вкус воды или чувство боли, уловить запах или звук. В нее поступали какие-то ИНЫЕ сигналы, которые человеческое тело не могло понять, в нем не существовало такого опыта.
Душа оказалась множественной. Много «Я» проживали одновременно по разную сторону зеркал. Они не были всеми теми мелочами будней, которые называются жизнью. Они присутствовали в ней все сразу сильным чувством Чего-то Главного, самой сутью переживания себя. Все они неслись на колесницах, запряженных самими собой или дергались на ниточках в своих же руках. Все причины и следствия одновременно сходились и проявлялись здесь и сейчас.
Лена почувствовала, что накрыта толстой пленкой слизи. За ней она оставалась Ничем. Слизь предохраняла ее от ощущений, толстый, липкий, прозрачный слой. «Пить!» – пронеслось в воспоминании.

Скоро Лена смогла разглядеть, что происходило за пленкой. Там был народ, голые и отчего-то злые мужчины. Они, кажется, кричали на нее, но звук доходил к ней в сильном растянутом искажении, как будто вязкий клей добавлялся на стенки снаружи, и проникал внутрь темными каплями эмоции вместо звука. Мычание боли, утробный рык? Лена видела, что люди за пленкой СТРАДАЛИ! Ей казалось, что всему виной – ОНА! И первая боль проникла в нее вместе с воспоминанием Вздо-А-а-х-ха!.

6.
В храме горели свечи и ритуальный огонь для жертвенных трав, которые своим дымом раскручивают в танце тела и разгоняют мысли. Я лежала голая и была не готова к тому, что в меня снизойдет… Я – жрица и жертва, недосягаемая божественная красота, единожды доступная любому возжелавшему. Сегодня этот день, сейчас тот момент. Я еще не готова! Привяжите меня посильней, чтобы я не смогла воспротивиться морю похоти, которую сольют в мою плоть, плоть, должною быть благодарной.
Слышите вы меня! Привяжите!
«На алтаре ты станешь богиней! – говорил наставник. – Возможность невозможности, удостоенная тебя. На алтаре ты - дева-блудница, не принадлежащее никому обладание всех. Невеста Бога. Тебе не понять величия разумом, не мучь свою голову. Оно все равно снизойдет в тебя. Спи».
Если бы было возможно проспать унижение и проснуться уже там, в раю удостоенных чести. Подойти к сияющим стопам супруга и… не смочь испытать блаженства, не сметь заглянуть в его глаза. Нет, я не усну и не потеряю сознанья. Я сумею любить каждую царапину, оставленную на моем теле, чувствовать всю глубину толчков неуемной жизни. Я принимаю…
«А что будет после?» – спрашивала я наставника. «После будет жизнь за чертой», – отвечал он. «Я не понимаю» – «Конечно, ведь ты там еще не бывала. Молчи. Повторяй упражненья».
Упражнения. Я двадцать лет упражняла и холила тело. Оно совершенно, как Золотая Луна. Каждый месяц оно оборачивается от жизни к смерти и снова. Оно умеет застывать как лед, течь как вода, оно умеет пылать жаром. Оно могло бы убить всех посмевших мечтать обо мне людишек. Но тело мое дано за их право любить меня, любить так, как умеют. Красота, спасающая мир, это жертва. Я Принимаю…
Дух, снисходящий в Материю, был ли ты желанен?
Великая Мать, принесшая себя в жертву!
Я принимаю! Привяжите меня к алтарю!
Мое имя – НЕТ!

7.
Он входил в меня сначала мерно, ритм как будто застывал. Он был настойчив и тверд, медленно становясь зверем. На лице, раскачивающемся надо мной, начинали пухнуть чудовищные наросты. Они вскипали буграми в надбровьях, губы кривились, удлинялись клыки. Я смотрела ему в глаза и видела в них страданье. Мой маленький мальчик, болеющий сам собой. Возьми меня, не спеши, я для тебя существую. Ну что ты, не плачь. Я знаю, что тебе больно. Всем больно, терпи, будь терпимым. Слабость зверя и человека в тебе - это сила, сила творящая. Сотвори!
Сотвори со мной что захочешь, и будь благодарен небу!

8.
Какова в мире участь красивой женщины? Просто, женщины, потому что любая красива. Женская природа чиста, иначе как может зарождаться в ней жизнь? Она чиста как девство материи, не способное к пороку по незнанию их.
Какова роль сильного мужчины? Просто мужчины, потому что сила есть в каждом из них. Любой из них хотел бы служить идеалу.
За все века истории человечество так и не смогло придумать другого идеала кроме женщины, она - цель стремления и к знанию, и к власти, и к деньгам.
Ее достичь так невероятно сложно: женщину необходимо любить, только так возможно увидеть тонкое перетекание красоты души в сосуде тела. Любить ее так невероятно просто, только поверить, что можешь быть ею любим!

9.
Все с самого начала происходило странно.
Ее раздели и начали трахать. Я включал камеру, когда она три раза сказала, глядя вверх: «Принимаю! Принимаю! Принимаю!» По выражению глаз невозможно было понять, куда она смотрит расширенными зрачками, пугала отрешенность ее лица. Потом она закричала: НЕТ! И все отпрянули, а я оступился и уронил треногу. Тогда она повернулась к Андрюхе, который так и стоял, не зная, что делать, между ее ног и позвала одними губами. Беззвучно, как будто у нее пересохло во рту. И он вошел.
Я видел, как каждый кто ее трахал, падал потом на колени и начинал плакать у ее ног. Его отталкивал следующий, входил и.. с ним происходила та же странная метаморфоза, он бился в ней как в судороге, как в коротком замыкании, потом словно зверел и вдруг начинал плакать, тыкался в грудь, некоторые брали в рот сосок и чмокали. Кончали они с глупым блаженством на роже, один даже пустил слюни. Она превращала их в тупых дебилов. Или в младенцев.
Я не смог. Я испугался.
Она смотрела неотрывно на того, кто имел ее, когда он, мокрый и жалкий, оседал вниз, она провожала его глазами и гладила рукой по голове, приговаривая: «Миленький мой, отдохни!» Потом переводила глаза на следующего. И следующий послушно шел, как жертва на заклание.
Я развернулся бежать, когда настала моя очередь. Я уже открыл дверь и сделал в нее первый шаг, но оглянулся. Она смотрела на меня и улыбалась, как будто я сделал ей что-то приятное. Я уходил, но она любила меня и таким.

21/11/05