Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Конкурс:: - Суицидальный ноктюрн (на конкурс)Суицидальный ноктюрн (на конкурс)Автор: фрол тимофеич Суицидальный ноктюрн"Ты боишься смерти?" - спросила путанка, разглядывая копию хрустального черепа, того самого, от ловкача Эжена Бобана, надувшего императора Максимилиана и Британский музей. Я с интересом глянул на вольную одалиску. Ее - медовую - я нанимал в четвертый раз, от тоски, и девочка решила, что вправе пообщаться со мной накоротке. "Готов скончаться тотчас. На пару с тобой. Хором и батьку лупить легче". "А давай!" - голенькая моя наложница хохотнула, приоткрыв умелые, окаймленные тату губки: молодая, красивая, глупая. "Как велишь, принцесса". Когда я вернулся в опочивальню, она успела перебраться из кровати в кресло и, приняв семейную позу, тянула ликер вприкуску с сигаретой. "Выбирай ключ", - сказал я, тронув ее козьи грудки мельхиоровым подносом. "Ключ? - милаша кинула глаз на предложенный натюрморт: опасная бритва, упаковка альфапродина, нефритовая табакерка с кокаином. - Какой ключ?" Я выгреб из сусеков мармеладную улыбку: "От двери на тот свет. Гарантирую безболезненное переселение; а в сенях, подозреваю, будет даже приятно. Она посмотрела на меня и трухнула. Очень. Я заметил, как напряглась ее шея, и покрылись пупырышками сосцы. Немыслимо, но эта курочка смогла заглянуть за кулисы взгляда. "А жалованье? - орал я вдогонку ее каблучкам. - Жалую двойной тариф за вредность!". "Пошел ты в жопу, чокнутый горбун!" Хлопнула входная дверь, а я, натянув на голову позабытые шлюшкой трусики, поощрил себя бутербродным кайфом: одной форсункой швыркнул с ногтя кокс, другой - потянул аромат вульвы. За окнами Москва праздновала Первомай. *** Я убежден: мысль о самоубийстве была у меня первейшей осознанной мыслью. Либо я настолько сжился с нею, что прежнее мое сознание улетучилось, начисто стерлась память об обыкновенных детских желаниях, и первая, выхваченная из моего далека охота, была жажда участвовать в довольно опасной детской забаве: доброволец с шарфом на шее усаживался на корточки, делал несколько глубоких вдохов, на очередном вдохе затаивал дыхание и подавал знак стоящему сзади товарищу, который затягивал шарф, считал до десяти, а затем медленно ослаблял петлю. В этот момент я становился невесом, я становился птицей и не хотел возвращаться на землю. Другие подопытные тоже жевали что-то о невесомости и полетах, но они врали, и вызывались на повторные сеансы чуть не с пинка. Когда я предложил поднять счет до пятнадцати или даже до двадцати, перетрусили все до единого, наябедничали родителям, и следующим вечером два папы и три мамы ввалились в нашу хрущевку вчинять иск. Истцам явились пьяный отец, пьяная мать, пьяный дед, и эрзац-спаниель Тобик, который тоже казался пьяным от регулярного недоедания. Делегаты с отвращением внюхивались в пахучее жилище и наперебой что-то выкрикивали; отец напористо оправдывался "вот сука, а из школы пятерки таскает!"; мать виновато охорашивала сбившийся набок шиньон; дед, опершись на костыль, вкусно глядел на флягу с брагой, и не замечал Тобика, который под шумок метил деревянный дедов протез. Накричавшись, и посулив скорый визит участкового, квинтет вышел вон, а папа хватился, было, ремня, но вхолостую цапнул пальцами проссанное трико. Тогда он снял с гвоздя газовый ключ и ахнул меня по спине. Так, на излете десяти от роду лет, начал образовываться мой горб. Горб рос, клонил меня долу, а я таскал из школы пятерки, затрачивая на учебу минимум джоулей, знания давались на ать-два. Эту ретроспекцию я привел с умыслом, с тем, чтобы обусловить свою гипотезу: чем выше интеллект человека, тем сильнее влечение к суициду и... нерушимей барьер к его осуществлению. Такой вот уравновешенный парадокс. Эти тяга и тормоз были подобны тянитолкаю и становились мощнее по мере того, как пух мой IQ. Много раз я пытался покончить с линейной зависимостью, но в миг, когда должен был произойти p-n переход, начинала работать вторая часть уравнения. Я сплошь недовскрыт, недовешен, недотравлен, неспрыгнут, и проч., и проч., и по сей миг не могу до точки осмыслить тончайшую нить причинно-следственой связи: почему, собственно? и - зачем, собственно? Горбат, но богат. И с недавнего времени сызнова здоров. Чего ж еще? Тут уместно прищелкнуть пальцами: мол, недостает мизера при пяти тузах. О, как я рыл этот мизер! Этот бозон a-la Хиггс, без которого невозможно довольствоваться жизнью. И где только не рыл. В литературе, политуре, опиатах и Натуре; в вере и Вере (обе мне изменили: одна с духовником-сексотом, другая с глухонемым лабазником, малюющим глухонемой сюр), в недо и пере... Словом... И, что? А ничто. Итог поисков вышел мутным как воды Нила. Вывод первый (базовый): достопамятное заигрывание с асфиксией обратилось Аннабелью Ли, подсуропившей стезю Гумберту Гумберту. Вывод второй (ключевой): мне не дано удивляться жизни и, следственно, радоваться ей. Я знаю наверно: жизнь обалденная штука, но мне решительно не балдеется. Мне скучно жить. Всё неизведанное, неиспробованное, умозрительно представляемо наперед, и я ни разу крупно не ошибся. Даже первый коитус вышел таким, каким чудился мне в рукоблудных грезах; даже вкус трепанга (много позже) оказался сродни гастрономическому воображению о нем; и даже геометрия трепана с малой погрешностью легла на мой заочный абрис. Мне занятно умереть. Поскольку, как я не пыжился, не смог постичь и йоты величайшей минуты. Эта антитеза уверит стороннее лицо в том, что азъ есмь зажравшийся буржуй (а я и есть буржуй, биржевой зубр с чутьем Кассандры), который воротит рыло от прелестей бытия, будто от говна на лопате. И стоит жареному петуху клюнуть меня в зад, как я запою иначе. Вряд ли. Ибо певал я и Лазаря, и блевал на сеансах химиотерапии... это было, было, но пробрало ненадолго. Жаль. Я вглядывался в лица немногих своих знакомцев, тщась увидеть хотя бы тень того... порока что ли, который сгреб меня под микитки и поволок по жизни; и даже намекал о проблеме скудным словом, но ничего не увидел и мало что услышал. Всех чутче оказался анахорет Стерлигов, пригласил в Можайскую глухомань постигать смысл существования. А всех бестактнее (дело было в Куршевеле) геноссе Прохоров, он, приобняв меня за талию, предложил гетеру на выбор, а на десерт классного хирурга-горбовщика. На круг же, все они показались мне Птибурдуковыми Сашуками, мастырящими лобзиками свои сортиры. Впрочем, мои суждения об этих людях не свысока; я, быть может, ничтожнее их. Да, ничтожнее. Много лет мой разум валил мою волю, и после короткой возни в партере понуждал выколачивать пыль из татами. Но нынешним маем я положил одолеть рассудок, меня вымотало это дикое самбо. Срок в два месяца, что я отвел на улаживание дел, оказался велик, и на заре июля я увидел себя - освобожденного от всяческих обязательств - торчащим аки кол посреди неинтересного мне мира, и мир взирал на меня с тем же безразличием. Над способом самоубийства я особо не раздумывал; избрал способ бедненький, но чистенький: петлю. Местом акта и погребения назначил малую родину, городок, затерянный в Западной Сибири. Еще штришки: визит к дантисту (ах, как мне хотелось прервать его панегирик световой пломбе забавным признанием!); визит к стилисту; визит к нотариусу (бабешка онемела от суммы, которой я умыл Юрия Деточкина); Шереметьево. Странно, но четыре часа полета к последнему приюту я проспал, и сон мой был вздорен. Коппола будто бы взялся снимать продолжение гангстерской саги по моему (сроду не сочинял) роману; мы скоренько утрясли детали, попилили грядущий куш, но не смогли определиться с названием фильма. Мэтр пропихивал старый бренд под новой цифрой, я же настаивал уйти от клише и поименовать картину "Дон гондон", потому что, во-первых: в романе глава мафии действительно был выставлен отъявленным гондоном и, во-вторых... второго пункта не вспомню, но что-то о проблеме загрязнения рек. К пенатам прибыл едва свет. Таксер покатал меня по городу, а следом свозил на погост. Там, у заброшенных могил родителей, я спросил сторожа: столь же сыры здешние ямы, как прежде? "Еще мокрее стало, дожди, вода до полгроба доходит", - сказал дед. "Похер", - сказал я. "Кому как", - ощерился старче. Я тоже усмехнулся невольному каламбуру. Родимый квартал; стайка заспанных хрущевок, летняя эстрада, сирень, качели (их, родичей момента, я особенно обласкал взглядом), песочницы... ничего не поменялось, лишь тополя разжирели и наддали ввысь, да удивило обилие страшных черно-белых объявлений "Волосы дорого", наклеенных аж по пять в ряд. Через четверть часа меня не станет. Подумалось об этом отвлеченно, но я ощутил тяжесть пустого портфеля, если не считать кладью веревку в три кольца и предсмертную записку в два предложения. Путь к пустырю - к перекладине футбольных ворот - перегородила лужа, полная неба цвета побежалости. По луже бродила девочка лет четырех. Было видно, сколь слаб за ней призор: замарашка, худышка, в грязненьком платьице, босенькая, она ловила жирных маслиновых плавунцов и бросала их в поллитровку из-под колы. "Ты кто?" - спросила она. "Грешник". "А фамилие?" "Жалкий". "А у меня нет фамилие, я Соня. Ты далеко пошел?" "Очень". "Я с тобой пойду. Я ись хочу". Под ритм пол-литрового маракаса Соня пришлепала ко мне. "Где твоя мама?" "Там, - она махнула ладошкой себе за плечо, будто отмахнулась. - Она спит, у нее вонючие червяки в шее живут". На лоб Сони выползла здоровенная вошь, взяла направление к переносице, но прервала марш-бросок и шмыгнула обратно в рыжий кавардак головы. ...В зарослях черемухи было свито стандартное бомжовье гнездышко. Среди тошнотного дрязга, в ворохе тряпья, навзничь валялась чудовищно избитая женщина. Ее голова походила на лиловый воздушный шарик, шея в порезах. Дышала ли она? Не уверен. Бедолага, видать, либо кончилась, либо кончалась. Соня вытряхнула плавунцов на фиолетовую грудь матери. "Ставай", - сказала она. "Идем отсюда", - сказал я. "Зачем у тебя шишка на спине?" - спросила Соня на пути. "Это крылья, они не могут расправиться". "Давай я на них подую". Я прикрыл веки. Я всегда прикрывал веки, чтобы осушить взгляд, но это было давно. Я взял Соню за руку и открыл вдруг, что впервые притронулся к детской ладони. Так вышло, что в уйме никчемных прикосновений, на которые я угрохал полжизни, не случилось этого простенького контакта, тотчас вселившегося в красный уголок души. Мы брели в полицейский участок; Соня без умолку лопотала сам-друг, не втягивая меня в свой мирок, а то принималась напевать и даже пританцовывать, а я дивился прихоти случая, оказавшим мне сомнительную услугу, кромкой мысли досадуя на сентиментальный спазм: какого цвета обои подошли бы Сониной комнате. И еще я наблюдал за воробьями, за их завидной готовностью довольствоваться крохами, и сдавалось мне, что я много лет вообще не видел птиц, что они где-то скрывались, а теперь вернулись на Землю. Теги:
54 Комментарии
#0 17:13 02-10-2014Антон Чижов
одобряю-с картина монэ. маслом 5+ плюс Великолепно. Сдается /маска, я тебя знаю/. Да. Знакомый почерк наконец то . понравилось. нувот.... и он... зараза... Понравилось. Хорошо, правда многовато деталей в размышлениях как имена, и подобная пурга. Есть ощущение, что это для весомости текста, но это, видимо, стиль автора. А вот момента встречи героя с малышкой - прекрасен очень про обои чуть толстовато но в целом - прекрасно я всецело за это произведение. финал прекрасно сделан. хотя в башке у меня гудели ногти елизарова при прочтении, но думаю это личные аллюзии, автор не при делах заебись. очень. заебись. чото не Спас не? не, это не Спас ну, заебись, в любом раскладе хорошо чото самсебя дублирую. заебалса похож майка лидера уже просвечивает. праильно. майку надо подогнать за конкурз, пятнаха жирно больно гг ну, заебись, в любом раскладе (ПарфёнЪ Б.) неприлично ругаться матом пашол нахуй, педорас пашол нахуй, педорас (ПарфёнЪ Б.) Вы Библию читаете? плюс полагаю 25 пост снесут а автора всётки загавкают. мне такто пох. но такой рассказ испорчен. уже этого пидараса ингу вообще ёбнуть надо было на подлёте ггг. по-македонски я заебал Отличный текст. Голосую. Да, победитель. Охрененно. Женя молодец. + вышак Ну вот, помню же, что читал! Еше свежачок На старой, панцирной кровати,
балдею словно в гамаке. (Представил, что я в Цинциннати, с бокалом " Chardonnay" в руке) Вокруг тусуются мулатки, поёт попсу Celine Dion. Прекрасный голос!Томный, сладкий, прям в плавки проникает он.... Володя разлюбил Катю. А если точнее, то он и не любил ее никогда. Женился он на Кате из-за Катиных борщей, уж очень вкусный борщ Катя варила. А Володя был Катин сосед, в коммунальной квартире они жили. Выходил Володя утром из своей комнаты и, первым делом, проверял Катин холодильник, стоит ли уже там кастрюля с борщом.... - Если ты меня сейчас не отпустишь, я скажу дяде полицейскому, что ты меня за писю трогал,- произнес субтильный юноша неопределенного возраста и ещё более неопределенного рода занятий. "Летний вечер теплый самый был у нас с тобой" - напевал себе под нос проходивший мимо юноша, который был КМС по борьбе без правил.... Коля был Витей. А Витя ссал в штаны. И срал.
И вот настало лето. По погоде это было лето, а на самом деле зима. Так оказалось. И тут Вован пришел. И стали они соображать на троих - сеновал строить. Но это было непросто. Где же в городе построить сеновал?... Теплело лето, вечер прел,
На сеновале из ракушек Ты учинила беспредел От самых пяток до макушек. Но переменчив в рае ад, И полюс медленный в астрале Перевернул весь "под" на "над" В холодном бешеном мистрале. Из сна соткá... |