русота

Автор: rak_rak русота

Любая добрая и бесхитростная человеческая мысль, поддавшаяся очарованию лживой благолепности русоты, непременно попадает в её навострённый капкан свирепой подлости, и, уже барахтаясь в гибельной западне, задыхаять от омерзения и ужаса, упорно не сдаётся во власть этой чужой, невиданной погани: но как бы упрямо не карабкалась она из этой скользкой, безвылазной ямы засасывающей руской хитрости, кишащей зловонными помыслами слепых червей отдельных гнусных вожделений, яростно кусающих друг друга со всей своей неуправляемой разумом жестокостью, - безнадёжно сползает по склону к разверстой пасти, к центру смертельной воронки, и, нещадно язвимая вертлявой жалящей массой неиствующих паразитов, уже смертельно отравленная, она наконец умирает после всех невыразимых мучений, но так и не сдавшись, и не позволив установить над собой злокозненного господства вируса безумия, неутолимого в своём яростном стремлении уничтожать в носителе всякое созидательное и добропорядочное свойство его ума, полезное для развития человечества, но для руского - всё непонятное и недосягаемое, а значит - никчёмное и враждебное.

Подчиняясь наступлению очередного космического цикла, планета заболевала, и континенты стремительно охватывала пандемия стадного, злобнободливого разобщения, которое обширным скоротечным некрозом отваливало кусками гниющую плоть от отравленных руским ядом тел человеческих сообществ. Вот так и в затерянной в таёжных землях, сибирской деревне почти не осталось мужиков, остаточным числом своим живущих теперь в основном для того, чтобы менять у бабки Гули свои деньги на её самогон, и затем скоропостижно подохнуть, достойно выпив забористой самогоночки от плодов родной земли, на деле же - вусмерть залившись сивухой, бодяженной из грязных технических спиртов, и как следует сдобренной медленной отравой, приготовленной бабкой по древнему семейному рецепту из смеси ядовитых южных трав и грибов. В естественной среде, последние растут исключительно в тёмных сырых горных ущельях её родины, - однако старушка сама ухитрилась устроить им в подвале склизкую делянку, и, по сбору урожая их высушивала, перетирала в бурую труху, ну а потом, тёмными сибирскими ночами, колдуя над бурлящим в казане ядовитым варевом, вбрасывала в зелье смертоносный порошок, матерно благословляя будущее угощение для заражённых иноверцев убойными древними проклятиями, шипя оные через свои усатые, едва шевелящиеся, морщинистые губы.

Добрая баба Гуля охотно давала в долг своё калечащее пойло всем односельчанам, которые, по своей руской простоте, так и не смекнули истинную цель укоренения в их деревне этой благодетельной старушки, непонятно зачем прибывшей с юга в этот глухой сибирский край, и продолжали упрямо травиться и подыхать, преждевременно высвобождая землю под свой неподросший помёт. Мор шёл полным ходом уже пятый год с того времени, когда осенним туманным утром на окраине деревни объявилась запряженная парой мулов восточная повозка с невеликим грузом пожитков, на которых восседала сама баба Гуля. Своим преклонным возрастом и отменной восточной учтивостью, она сразу вызвавала у местных жителей сочувствие и симпатию. В первый же день, с позволения деревенского старосты, баба Гуля заняла пустующий дом на окраине деревни, но через год ей опротивело ютиться в тесной избе, и, озябшая от северных прибрежных ветров, пронизывающих окраины поселения, южная старуха тут же рассчётливо, кроваво и нахраписто угнездилась в самом его центре, защищённом от буйства стихии, бесцеремонно отстроив себе жильё по вкусу на ещё тёплом пепелище, прямо на сожжёных костях коренных членов всей жившей здесь ранее семьи, трагически сгинувшей во время своего ежегодного традиционного семейного праздника по случаю совместного чествования святости родственных кровей.

Так уж вышло, что единовременно, всеми коленами возрастов и потомственными ветвями - вдруг неожиданно и страшно, все до единого сгорели заживо, и почему-то никто из них даже не предпринял попытки прорваться сквозь палящую завесу в проёмах дверей, превратившихся в громадные поддувала трескучей, деруще-визжащей и ревущей пламенем изнутри, адской печи. "С перерезанными сухожилиями по углям не побегаешь!" мысленно злорадствовала кровожадная баба Гуля, и благодарила Аллаха за успешно свершённое деяние, и за всех ниспосланных ей на утеху, удалых внуков, чьи кинжалы хорошенько подрезали руских свиней, чтобы те не сумели повыкидываться из горящих окон.
И спеклись все домочадцы, прижарившись к ламинату, как самса к тандырну, вволю пощекотав нервы своими истошными, неподдельно страшными предсмертными криками, терзая слух людей, беспомощно топчущихся вокруг расскалённого жрущим его огнём, дома, принявшего напоследок вид гигантской, раздуваемой предгрозовым ветром, человеческой жаровни. Несмотря на обжигающее дыхание огромного зверского костра, у всех, наблюдавших пожар с самого начала, кожа временами подиралась колючими ледяными мурашками совсем неиллюзорного холода: столь жутким и неповторимым был этот многоголосый вой, поминутно соскальзывающим в тонкий, надрывный, дурно-хрипящий визг. Порывистый ветер растрёпывал клубы дыма пожарища, упрямо не давая подниматься к небу хлопьям жирного пепла от сожженой плоти кремирумых, и дым вовсю валил по главной улице, расточая запах жжёного белка.
Обстоятельно, по-руски дружно, так и горела до утра крепкая сибирская семья, невольно став помехой для благородной Гюльнары, из-за чего и была сожжена со всем нажитым скарбом: вся превратилась в горелый шлак, и развеялась в дыму сама память о когда-то существовшем здесь каком-то древнем роде, упорно крепящим семейные узы на всём своём столетнем пути честного труда, и породившем на свет двадцать руских открытых душ, четверть из которых уже были преданы родной земле, а недостающие пятнадцать - ныне с вонью и визгом освобждали от своего векового гнёта клочок земли на холме, так приглянувшимся бабе Гуле, суровой дочери гор, тоскующей по родным краям.

К запланированному смертоубийству бабка готовилась с удивительно несвойственным южанам, расчетливым терпением норного паука, и долго караулила момент подходящего случая для решительного поголовного забоя всего костяка руской семьи, да чтобы с ним же в одночасье и придавить расползшуюся по миру всю его полукровную молодь. Сонно и лениво, как греющаяся на сорнце гюрза, Баба Гуля дожидалась случая возможности убить всех разом, и наконец дождалась.
Тепло попрощавшись с соседями, нагрузившись в дальнюю дорогу баулами, она убыла из своей тесной лачуги обратно в свой далёкий горный кишлак, на прощанье устроив благодарственный ужин из острого плова и ароматного шашлыка, накормив до отвала всех соседей, в своё время не оставивших в беде одинокую старуху. Жирное вкусное мясо, приготовленнное по восточному рецепту, пришлось весьма по вкусу северным жителям, и жрать угощение сползлась вся деревня: явились даже нескольно наглых скотов, уготованных Гулей на жаркий убой, этим оправдав все основания для собственного заклания, ибо не один из них ранее и сухарём не поступился для голодной старухи.
Гюльнара, змеино улыбаясь, одобрительно кивала головой, и прозрачно глядела сквозь снующие мимо неё все эти курносые румяные морды с пустыми бараньими глазами, наперебой хрюкающие, жующие, чавкающие и отрыгивающие; она не зрила вокруг ни единого человека, но только лишь толкающийся у кормушки жадный скот, увлечённо набивающий брюхо питательным блюдом. Особенно много сжирал очень крупный от жира мужчина, глава приговорённого к смерти семейства, и в бессовестном количестве так наливался домашним бабкиным вином, из-за чего, наверное, потом медленней всех и прогорал: его громогласный, захлёбывающийся ослиный рёв из глубин огненной бури продолжался ещё несколько долгих минут после успокоения всех членов его семьи, а затем перешёл в монотонный, вибрирующий вой, постепенно меняющийся, по мере усыхания жирной гортани, на металлический скрипящий визг, ввинчивающийся в зону сиплой писклявости, и завершил свою вокальную партию, исторгнув продолжительный шелестящий хрип. Потом в мужчине что-то громко хрустнуло, и он окончательно умолк, шипя лопнувшим животом, так наконец-то воссоединившись со своей семьёй; и погребальный костёр сменил своё людоедское дело на мирный кулинарный процесс.

Через пару месяцев, ночной порой, баба Гуля вернулась в село и заняла своё место на облюбованном холме, поселившись внутри нового просторного жилища, воздвигнутого на выжженом участке оперативно прибывшей бригадой опытных смуглых строителей, которые быстро и профессионально заложив за основу крепкий сруб, отделали дом под ключ, и огородили его трёхметровым бетонным забором, ощетинившимся по периметру зубьями путанной колючей проволоки.
Ещё задолго до этого, отправляясь в свой священный поход, Гюльнара предвидела, как тяжело будет выжить в этой северной стае пораженных опасной болезнью животных, но, умело используя сокровенные знания обо всех особеностях их ленивых реакций и жадных потребностей - легко манипулировала любой из самых хитрющих скотин, и по-хозяйски распоряжаясь живыми ресурсами деревни на своё личное благо, никогда не забывая свою главную, святую цель пребывания здесь, взятую за бараньи рога уже накрепко, а именно: методичный повал всех мужских особей руского домашнего стада, и уничтожение отловленной в горах всей одичавшей русоты, путём немедленной казни твари на месте.
И лишь получив дом с просторным участком, Гульнара смогла приступить с намеченным размахом к планомерному истреблению местного заражённого скота, мимикрирующего под людской подвид европеоидной расы. Больные особи наглядно символизировали своё отличие от здоровых не тольно уродливым курносым или картошкообразным носом, популярным у большинства больных русотой, ещё их выделял высокий выдающийся лоб, светлые, или не приведи Аллах, рыжие волосы, - а особенно если у животного большие, глубоко посаженные под бровями серо-голубые глаза - то был признак последней стадии развития болезни; и по этим, и по множеству других характерных черт, зоркая баба Гуля безошибочно уличала даже скотину, имеющую чёрную метку русоты, но скрывающую её, исправив себе нос и выкрасив в благородный чёрный цвет свою сивую гриву.

Гюльнара, с фанатичным упрямством озверевшего от двухмесячного безделья карателя, так рьяно взялась изводить паршивое племя на вверенной ей территории, что за неделю разом уморила трёх руских мужиков: Мишку-лодыря, никчёмного забулдыгу-рыбака Генку, и по воле случая - почтальона Виктора, принявшего смерть от Гулькиной водки в компании двух обозначенных выше друзей, досадно сдохнув, и тем самым сильно навредив деревне образовавшимся сбоем почтовых сообщений.
Старуха свирепствовала всё пуще, зачастую забодяживая и без того отравленое пойло техническим спиртом, регулярно воруемом на ближайшем химзаводе, и вывозимом в специально подлаженном для этого заднем пневпопоршне старого камаза, на котором шоферил Мамед-оглы, почтенный земляк Гюльнары. У бабки во дворе и сливались все полсотни литров ядовитой химической жижи с крайне зловредной, даже для закалённого организма северного жителя, примесью мелкодисперсной металлической и силиконовой пыли. И бабка Гуля, с просчитанной методом проб и ошибок периодичностью, щедро замешивала дрянь в сивушный раствор, жадно потребляемый полуослепшим сибирским стадом, но, после случая с почтальоном, отмеряла яда на замес ровно столько, чтобы массовый падёж раньше времени отравленного ей скота не вызвал подозрения у изредка наведывающихся сюда органов порядка.

Отведав бабкиного пойла, руские скоты бродили ночами по близлежащим окресностям, и оглашали их бессвязными песнями или полоумным воем, извещая уснувшую природу о приближающейся собственной кончине, а перед самой смертью прекращали бродить, и инстинктивно принимались усиленно спариваться, тщетно надеясь, что хоть один из их полумёртвых выкидышей оклемается и угнездится на замёрзшем теле сдохшей сибирской коммуны, дорастёт до половозрелого выродка, тоже с кем-то спарится, и таким образом вдохнёт в её труп новую жизнь. Но все отпрыски руских непремено гибли, зачастую ещё внутри отравленных чрев, а сама коммуна, благодаря подвигам отважной Гюльнары, стремительно редела, подтверждая свою несомненную паршивость, пророчески увековеченную в собственном уродливом названии, невесть кем и когда выдуманном. Отвратное слово, которое нельзя говорить, отпечатанное на листе металла, и выставленное на всеобщее обозрение, как клеймо позора, - и поныне оставляет у всех людей, произнёсших его вслух, или же только лишь соприкоснувшихся с ним слухом, жгучий стыд, неотвязную сумбурную тревогу, и такую смертную тоску, от которой неудержимо текут злые слёзы, застилают мир дрожащей пеленой гнева: и чтобы не видеть уже больше сочетания этих ужасных руских букв, любому хочется немедленно уйти прочь из этого места, и никогда больше не возвращаться сюда.

Туда, где совсем недавно, в одиночном противостоянии огромной своре зараженных бешенством животных, бесстрашная и мудрая баба Гуля, для её единоверцев - неизменно Гюльнара, - с беззаветной отвагой провела остаток своей честной жизни в лютой схватке со скверной, травила всю эту злокачественную, живучую, и по-тараканьи плодящуюся русоту, и всё-таки одержала победу, освободив частичку родной планеты от плена смертельного космического недуга.